Куда бы он ни смотрел, он почти всегда видит части своих рук или своего тела; где бы и в каком положении он ни находился, его всегда сопровождают ощущения, воспринимаемые им от одежды, от движения его членов, от процессов дыхания, пищеварения, кровообращения.
Сюда присоединяется еще ряд других замечательных наблюдений. Очень часто видимые нами предметы движутся; тогда ребенок переживает своеобразные сдвиги и изменения зрительных образов. Но когда движутся те предметы, которые всюду сопровождают его, то есть его руки и ноги, то он воспринимает не только такие же видимые изменения, как при движении внешних предметов и других людей, но одновременно еще и другие: изменение его кинэс-тетических, а в большинстве случаев и осязательных ощущений; таким образом, у него накопляются ощущения двоякого характера.
Точно такое явление наблюдается и в другом отношении. Когда руки или ноги ребенка соприкасаются с меняющимися при каждом передвижении тела предметами, то к зрительному впечатлению присоединяется еще ощущение прикосновения. Когда же руки или ноги его соприкасаются друг с другом или с остальными частями тела, то от этого получается, независимо от зрительных ощущений, опять-таки двойное ощущение, которое, очевидно, испытывает-ся ребенком, как нечто весьма достойное внимания. Вспомните ребенка, играющего большим пальцем своей ноги, или котенка, кусающего свой собственный хвост.
Одним словом, в силу различных оснований, зрительные, осязательные, органические и другие ощущения, исходящие из собственного тела ребенка, должны мало-помалу занять исключительное положение в его сознании. В силу некоторых особенностей они выделяются из всех других впечатлений, вызываемых внешним миром, в качестве чего-то своеобразного. Благодаря их постоянному существованию, эти ощущения образуют в высшей степени прочное соединение, а благодаря тому, что они постоянно сопутствуют другим впечатлениям, это соединение необычайно легко воспроизводится любым из последних. Во избежание распространенных недоразумений и неправильных толкований следует особенно подчеркнуть, что это соединение не есть агрегат, внешнее сочетание первоначально разделенных, единичных переживаний, но по самому существу своему несомненно представляет единство. <...>
У ребенка первоначально совсем не существует такой разделен-ности и обособленности ощущений, какая свойственна взрослому; как уже было указано, она вырабатывается лишь постепенно, благодаря наблюдениям над постоянно существующим и часто меняющимся. Таким образом, кожные, органические и кинэстетические ощущения, которые даже развитым сознанием часто еще не вполне различаются, для ребенка, несомненно, образуют, хотя смутное и неопределенное, но все же ощущаемое в качестве единства целое, в котором выдвигаются резче, не отделяясь, однако, от других частей, то те, то другие составные части. Только зрительный образ тела, составляющий сам по себе некоторое единство, мы вправе рассматривать как нечто извне присоединяющееся к указанному соединению.
Но одновременно со своим образованием эта группа телесных ощущений расширяется еще в другом направлении. Представления и мысли, равно как и сопровождающие их или перенесенные на них чувства, часто продолжают существовать и остаются неизменными, в то время как внешние предметы, вследствие их собственных движений тела, изменяются. Благодаря этому, они являются, хотя и связанными зачастую в своем возникновении с внешними впечатлениями, но в своем дальнейшем существовании оказываются независимыми от последних и скорее принадлежащими нашему телу. Сюда относятся, главным образом, воспроизведения особенно частых или особенно сильных по впечатлению переживаний, которые очень часто повторяются при самых различных внешних условиях, но всегда в сопровождении одинаковых телесных ощущений.
Поэтому мысли и чувства должны всегда связываться гораздо теснее с впечатлениями, исходящими из тела, чем с впечатлениями, вызываемыми внешними предметами; они локализуются в телесных впечатлениях. Но благодаря большому сходству нашего тела с телами других людей, с вещами внешнего мира вообще, все же остается всегда как бы пропасть между видимой, материальной частью всего сочетания и этим невидимым, непространственным комплексом мыслей; целое развивается, следовательно, как такое образование, части которого хотя тесно и связаны, но которое, однако, распадается на две половины: телесную и бестелесную.
Это целое, крайне богатое содержанием и все более и более расширяющееся сростом интересов и отношений индивидуума, ребенок научается обозначать одним простым словом: сначала каким-нибудь собственным именем, предназначенным только для этого соединения: Павел, Грета и так далее, а позднее, когда он уже понимает смысл и употребление понятий отношения, - одним словом, предметное значение меняется вместе с говорящим лицом, именно, словом я.
Это обстоятельство необычайно увеличивает прочность связи между всеми членами сочетания, легкость, с которой оно мыслится в качестве заместителя, несмотря на неисчерпаемое богатство его содержания, в особенности же легкость, с какою оно по всякому поводу сознается. Так как это сочетание часто сопровождает все впечатления, то оно так же легко воспроизводится другими впечатлениями, как на это только что было указано. Это возрастание объединенности и удобство оперирования над ним делает его чем-то почти вездесущим. "Я" постепенно становится господствующим представлением душевной жизни.
Я ничего не слышу, ничего не вижу, ничего не думаю, не мысля, хотя бы мимолетно, что это я тот, кто читает или отвечает, или строит планы и так далее. Точно так же едва ли возможно говорить о содержании моей душевной жизни, не употребляя слова "я " или "мое".
Только в случаях сильного обременения души большим количеством или подавляющей силой впечатлений она бывает лишена возможности уделить место еще и мысли о я. В таких случаях мы говорим о самозабвении, о поглощении души чем-нибудь, об экстазе, между тем как ее деятельность, сопровождаемую более отчетливым представлением о "я"называют самосознанием". (Эббингауз, с. 155-157).
Герман Эббингауз не создал психологии самопознания. Он хотел быть настоящим ученым, и поэтому он вслед за Вундтом создавал экспериментальную психологию по образцу точных естественных наук. Но он подвел нас к понятию "самосознания". Это - следующий шаг, сделанный Субъективной психологией, сохранившийся и в академической науке. Впрочем, если приглядеться, то сейчас психологи говорят о самосознании совсем иначе.
Что еще обязательно надо отметить - это то, что Эббингауз определенно сторонник Локковского подхода в психологии самонаблюдения. Наша душа изначально чиста, как восковая дощечка, и все, что есть в нас, лишь воспринятые извне впечатления. Даже Я.
Это "извне" условно. Мы можем воспринимать или осознавать и нечто внутреннее, но оно не станет содержанием нашей души, пока не будет воспринято. С одной стороны, это означает, что нет никаких врожденных идей. Мы все получаем лишь из опыта. В том числе и Я. И тогда Я оказывается "идеей", то есть, по сути, образом, если перевести на русский язык. Например, таким, как мечта.
Как вы знаете, такое понимание Я является основным в современной психологии. Чуть не вся современная психология самосознания строится на понятиях "образ-Я" и "Я-концепция". Это возможно.
Но в таком случае, если взглянуть с другой стороны, это означает, что имеется врожденная основа для образов. Эта самая "чистая доска", она же сознание или душа. В общем, то, что может позволить родиться Я, осознающему себя деятелем и наблюдателем внутри каждого из нас.
Вопрос о самоощущении себя, как вы понимаете, вовсе не однозначный. Я, то есть самоощущение себя собой, или изначально для живого существа, или творится в нас по мере освоения мира. По крайней мере, значительная часть современной психологии избрала считать, что Я человека есть нечто сотворенное. Но в таком случае возникает множество вопросов, которые могут быть чрезвычайно интересны для исследования. К примеру, кто или что творит наше Я?
Просто способность восприятия? Как пишет Эббингауз, мы воспринимаем, воспринимаем, а потом вдруг начинаем замечать, что все восприятия делятся на два вида. И один из них связан с твоим собственным телом и мыслями. И мы научаемся обозначать это сначала каким-нибудь собственным именем, а потом словом Я. Вот и все. А как же быть с ощущением собственного Я, которое живет в каждом из нас? Поясню.
Если нет естественного самоощущения себя собой, то можно приучить себя или привыкнуть называть себя как угодно. Например, это тело. Я уж не говорю о том, что ни один народ в мире не избежал понятия "Я", словно оно и в самом деле есть действительно существующая вещь. Но попробуйте для проверки поиграть в такую игру: приучите себя говорить вместо я - мое тело. Не я хочу, а мое тело хочет. Не мне больно, а моему телу больно. Не я пошел, а тело пошло... Это очень полезное упражнение, оно позволяет слегка разотождествиться с телом, потому что вы начинаете все отчетливее ощущать не только неестественность такого видения себя, но и во многих случаях ощущаете откровенное внутреннее сопротивление замене Я на "мое тело" или что угодно другое.
В общем, Я может быть сотворено, но не просто способностью восприятия. Потому что в таком случае все, что сейчас мы ощущаем как Я, было бы совершенно случайным собранием наблюдений, относящихся к моему телу. Я бы, конечно, имел привычку называть это собрание каким-то именем, например, тем же Я, но имел бы лишь память о том, что это все называется Я. Я же имею не память, а ощущение себя собой. Даже если Я было сотворено во мне, это не могло сделать просто восприятие. Тогда что же?