Все эти догадки о функциях центральной нервной системы становятся слишком определенными и законченными, когда они переносятся на бумагу; они не имели этих черт, пока они были предметом разговоров. Авторы хорошо знают, насколько расплывчаты их собственные Образы об этом удивительном органе и насколько упрощенными и произвольными могут показаться эти положения. Однако понятие о рефлексе как о телефонной системе с загадочным пультом переключения или о торможении и возбуждении, так великолепно распространяющихся по поверхности мозга, так же как и понятие о маленьком гомункулусе, внутри шишковидной железы которого находится еще гомункулус, и так до бесконечности, или представление о пустом черном ящике, который вбирает стимулы и выдает реакции,— все эти представления настолько неудовлетворительны, что, хотя предлагаемые идеи могут быть ложными, они, по всей вероятности, будут значительно менее неверны, чем те метафоры, которыми многие психологи до сих пор пользовались. Каждый, кто будет пытаться проводить исследования, чтобы проверить эти положения, несомненно, откроет факты о которых он раньше и не подозревал.
222
эпилог
По мере того как обсуждение книги продвигалось и наша концепция Планов становилась яснее, у нас создавалась уверенность, что мы развиваем точку зрения, касающуюся основных разделов психологии. Затем мы начали думать, как мы могли бы наилучшим образом охарактеризовать нашу позицию, чтобы противопоставить ее другим более традиционным и более известным направлениям. Этот вопрос озадачил нас. Мы не могли отнести себя к бихевиористам, по крайней мере в том значении, в каком понимал это Уотсон. Но все же нас больше всего интересовало в этой полемике и, во всяком случае, на страницах этой книги то, что уже практически сделано, а не то, как понимались проблемы. Мы занимались процессами, непосредственно скрывающимися за действиями, а не самым действием. С другой стороны, мы не могли причислить себя к интроспективным психологам, по крайней мере в том значении, в каком понимал это Вильгельм Вундт, и все же мы были готовы обратить внимание на то, что люди сообщали нам о своих идеях и Планах. Как можно охарактеризовать позицию, которая казалась таким смешением элементов, обычно считаемых несовместимыми? В самый разгар дискуссии мы внезапно пришли к мысли, что мы являемся субъективными бихевиористами. Когда мы кончили смеяться, мы начали серьезно обсуждать, не является ли это точным обозначением нашей позиции. Во всяком случае, уже само название выражало шокирующую непоследовательность наших взглядов.
Фактически мы должны были признать, что мы шли в этом направлении уже несколько лет. Например, При-брам в 1957 году в своих лекциях, посвященных обзору взаимосвязи психологии и неврологии, писал:
"Как правило, крайний бихевиорист затруднялся сказать, есть ли сходство между психологическими понятиями, вытекающими из наблюдений над поведением, и понятиями, которые сформулированы интроспектив-
223
но ("умозрительно"). Позиции, принятые здесь, сводятся к тому, что понятия, сформулированные при наблюдениях над поведением, должны быть сопоставлены с теми, которые возникают в результате интроспекции. Однако обеих крайностей надо избегать. Если же понятия, вытекающие из наблюдений над поведением, при отсутствии эмпирических доказательств трудно отличить от тех, которые сформулированы в результате интроспекции, возникает путаница; если эти две концепции так различны, что они вообще несопоставимы, то бихевиористские понятия становятся тривиальными".
Мы надеемся, что на страницах этой книги мы нашли какой-то счастливый компромисс между двумя крайними позициями и что мы можем как различать, так и сравнивать Планы с Поведением.. Но дело в том, что необходимость примирить эти точки зрения смущала нас некоторое время. Галантер имел дело с теми же вопросами, обсуждая проблемы мышления:
"Классические теории мышления распадаются на две основные (и очень упрощенные) категории. Эти группы теорий обозначены как (a) S—>.R ассоциации, теория проб и ошибок, или теория знаков, и (б) теория образов, или теория моделей... Трудно определить формы поведения или способы познания образа, и к тому же теории образов редко дают больше, чем неряшливый отчет о том, как постепенно формируется образ. Даже такое приблизительное описание роли образов в сложных процессах мышления в какой-то степени оправдывает наши взгляды... Большинство ранних теоретиков стремились к синтезу. Эта тенденция к синтезу вышла из моды в период "бихевиористской революции", теперь же большинство психологов разделяют либо теорию S—>R, либо одну из "познавательных теорий". Наша конечная цель заключается в том, чтобы снова попытаться разработать синтезирующую теорию" '.
Снова мы имеем дело с той же темой: как соединить две необходимые и, казалось бы, несовместимые концепции. Нашей задачей и сейчас остается разработать синтезирующую теорию. Но теперь мы думаем, что четкое
" Е. Oalanter and M. Gerstenhaber, On Thought: the Extrinsic Theory, "Psychological Review", 1956, № 63, p. 218-219.
224
определение роли Планов может послужить звеном, которое объединит обе теории, а это и сделает субъективный бихевиоризм возможным.
Почему бы не быть субъективными бихевиориста-ми? Возражение, конечно, заключается в том, что понятия "субъективное" и "бихевиоризм" несовместимы. С таким же успехом мы могли бы говорить и о черной белизне или о квадратном круге. Но почти каждый би-хевиорист контрабандой протаскивает в свою систему тот или другой вид невидимых явлений—внутренние реакции побуждения, стимулы и т. п., которые, видимо, так же "объективны", как и идеи Джона Локка, которые только создают видимость отражения действительности. Так делает каждый по той простой причине, что без этого нельзя понять смысл поведения.
Даже Уотсон говорил о "скрытой речи", которая, конечно, является видом субъективного поведения. Разумеется, мы бы могли назвать наши Планы таким приемлемым для операционализма термином, как "промежуточные переменные", и, таким образом, думать, что мы действительно говорим о скрытом поведении, но чего мы этим достигнем? Если бихевиорист согласится заняться интроспекцией, что он сделал бы в тех затруднительных условиях, в которые он ставит своих крыс,—тогда он, по нашему мнению, был бы субъективным бихевиористом, хочет он этого или нет.
Нас занимает больше не то, как назвать наши факты, а вопрос о том, встретились мы здесь с каким-нибудь важным аспектом интеллектуальной деятельности человека или нет. Психологи, которые удовлетворялись описанием психики, как если бы она была ничем другим, как описанием их собственного опыта, едва ли замечали, какими скучными они кажутся для других, особенно для тех, кто больше занимается действием и результатами. Сначала бихевиористы казались людьми действия, но поправка, которую им надо было внести, затерялась в ритуалах и табу объективизма. В конце концов они также скатились на традицию описательства и стали отличаться от своих коллег только тем, что объектом их описания было поведение, а не сознание. Действительно, наш слух уже не режет, когда мы слышим, что поведение является объектом для описания.
225
Конечно, описание — важное дело. Даже больше, для науки существенно иметь точное описание. Но есть и другой компонент, который мы часто забываем и который каждое поколение психологов открывает вновь, по крайней мере с того времени, когда "Акт" Брентано впервые стал конкурировать с "Содержанием" Вундта. Жизнь—больше чем вещь, чем объект, чем субстанция, которая просто существует. Жизнь также закономерный процесс. Мы можем по-разному подойти к ней. Мы можем описать ее или действенно воспроизвести. Описание во всех его различных формах — традиционный подход ученого. Действенное воспроизведение всегда было традиционным подходом художника. Подобно тому как описание зависит от Образа, действенное воспроизведение зависит от Плана.
Долгое время действенное воспроизведение имело отношение только к технологическим процессам чистой науки; например, планетарий—это действенное воспроизведение солнечной системы, осуществляемое астрономом; модель—это та структура, которая будет создана инженером; аэродинамическая труба—это воспроизведение атмосферных условий, в которых работает аэронавт; этот путь всегда играл вспомогательную роль. Если описание правильное и точное, тогда воспроизведение явлений, основанное на этом описании, должно непосредственно отражать явления природы, бывшие предметом описания. Однако теперь такое моделирование становится научным методом, который имеет свои собственные права. Развитие современных счетных машин больше чем что-либо другое дало ученым средства, необходимые для воспроизведения, или моделирования в большом масштабе процессов, которые они хотят исследовать. Программа для счетной машины, которая воспроизводит тот или иной процесс, становится такой же приемлемой теорией этого процесса, как и уравнение, которое описывает его. Многое еще в этом новом применении старинного метода художника должно быть уточнено, но это уточнение не заставит себя долго ждать. По мере того как растет понимание этих сложных систем, уменьшается необходимость различения понятий, возникших на основе интроспекции и на основе описаний поведения, пока в конечном счете наш внутренний