Н. Ф. Андрейченко > А. Е. Волков > Г. А. Давыдова > А. В. Дементьев > Ф. Ф. Дудырев > Г. Г. Копылов > С. Б. Крайчинская > Ю. Н. Теппер Аннотация (стр. 9 из 43)
Рис.7.
8. Принцип обособленности и связи деятельности, рефлексии, коммуникации, понимания и мышления.
9. Принцип системного представления, обязывающий нас рассматривать всякое проявление деятельности, как минимум, в четырех планах, а именно в плане: а) процессов, б) функциональных структур, в) организованностей материала, или морфологии и г) «чистого» материала, или субстрата (фиксируя который мы можем переходить к системному представлению следующего нижележащего уровня).
В работе с онтологическими схемами этот принцип позволяет строить для каждого деятельного образования четыре разные онтологические схемы, развертывать каждую из них саму по себе, а затем по определенной логике соотносить и связывать их друг с другом.
10. Принцип множественности функциональных мест и морфологических наполнений. Всякое предметное образование циркулирует в пространстве деятельности и соответственно этой циркуляции меняет свои функции и свою морфологическую организацию; чтобы зафиксировать и описать это предметное образование, мы должны взять его во всех «характеристических точках» его процессуально-деятельного существования.
11. Принцип ортогональной организации плоскостей теоретического описания деятельности, обязывающей нас искать и выделять при анализе деятельности такие организованности ее, которые достаточно закрепились и обособились и стали функционировать в качестве квазиестественных форм ее существования, реализующихся и развивающихся относительно автономно от других организованностей.
В интерпретации на объекты исследования все эти принципы теснейшим образом связаны со специфическим языком теории деятельности и системодеятельностного подхода. Этот язык, с одной стороны, включает традиционный язык системно-структурного анализа (блок-схемы, структурные изображения, граф-схемы, параметрические характеристики, операциональные и алгоритмические схемы и т.п.), а с другой — специфические деятельностные схемы и изображения, фиксирующие: а) людей в качестве материала и элементов деятельности, б) сознание с его интенциональными отношениями, в) рефлексивные выходы в деятельности и рефлексивное поглощение объектов, приводящие к образованию «матрешечных» структур, г) процессы коммуникации, мышления и понимания, связывающие друг с другом отдельные акты деятельности, д) знания, живущие в процессах коммуникации и деятельности, е) позиционную и функционально-ролевую организацию групп и коллективов и т.д.
( Онтологические основания исследований мыслительной деятельности по решению задач и проблем // Вопросы методологии. 1996. №3-4).
2.2. Знания в управлении.
Реальность мыследеятельности и действительность мышления.
Мир мыследеятельности, нашей практической деятельности – это реальность, реальный мир нашей деятельности, нашей работы, наших взаимоотношений. А мир мышления – это действительность, идеальный мир. И за счет коммуникации, а потом в свернутом виде за счет соединения чистого мышления с мыследеятельностью человек все время живет в этих двух мирах: в мире реальном и в мире идеальном.
Мир идеальный – это мир науки, и обратно: мир науки – это мир идеальный, идеальных сущностей. На этом она сложилась, этим она живет, это она развивает. И в этом нет ничего плохого, наоборот, появляется мощное средство анализа реальности. Потому что одна и та же реальность отображается в разных идеальных мыслительных схемах в зависимости от того, каким языком мы пользуемся, и какие системы знаний и понятий мы применяем. Мы, таким образом, начинаем на нее как бы с разных сторон смотреть. Я здесь ввожу следующий важный рисунок для понимания этого (схема 8).
Представьте себе, что этот кружок – реальный мир, и мы вокруг него стоим. Один снял одну проекцию, другой – другую, в связи с другими целями и задачами, третий – третью. Каждый раз – в разном языке, под свои специфические цели и задачи. Получается набор проекций, каждая из которых «выносится» в действительность мышления. Ученые все это разворачивают по своим законам – механики, термодинамики, электродинамики, теории тяготения, еще как-то. Теоретики организации разворачивают это в плане организации, руководства, управления. ... И так развертывается мир логоса, который нужен нам для того, чтобы мы теперь могли взять все эти схемы, начать накладывать их в определенном порядке на реальность и видеть реальность через эти схемы и с помощью этих схем. Мы, таким образом, мир идеального совмещаем с миром реального. И вот когда мы это делаем, мы мыслим. И мышление возникает только в этом случае. Вот эта работа и есть собственно мышление в отличие от мыследеятельности.
«Чистое» мышление.
Итак, когда мы строим наши речевые тексты, обратившись к миру идеальных схем, а лучше – к миру идеальных объектов, выраженных в схемах, графиках, уравнениях, диаграммах, таблицах и т.п., работаем по логическим (математическим) правилам и по так называемым «законам природы», тогда и только тогда мы осуществляем чистое мышление.
Теперь мы можем сказать, что идеальное – это одно, а реальное – это совсем другое. Кстати, понимать это надо очень четко. Наука не дает нам законы жизни реального объекта. Вообще наука к реальным объектам не имеет отношения. Наука начинается с определенной идеализации. Провести идеализацию – это значит, суметь из реальности нечто вытащить и перебросить в действительность мышления.
...Реальный мир полисистемен, там все связано одно с другим. ... В мире науки так быть не может – там надо все время решать вопрос, что с чем не связано, что можно отбросить как несущественное. И идет процесс отвлечения, выявляются те факторы, которые могут быть связаны простыми, однородными математическими зависимостями. Поэтому подъем из реальности практической мыследеятельности в область чистого мышления невероятно труден и сложен и состоит в отбрасывании всего того, что не может быть выражено в однородных математических или аналогичных структурных зависимостях.
Теперь я на одном примере расскажу вам, как идет этот подъем и за счет чего он достигается... Аристотель в IV веке до нашей эры начал изучать свободное падение. ...И вслед за ним все исследователи вплоть до Леонардо да Винчи включительно ...обнаруживали одно и то же. Оказывается, что чем больше масса, тем больше скорость... Железный закон. Вы его можете сейчас проверять снова и снова – можете взобраться на башню и с нее бросать тела – и увидите, что тяжелое упадет скорее, а то, которое полегче, упадет позже.
И Аристотель сформулировал такой закон: скорость падения зависит от массы. ...А что говорит закон Галилея? Каждое тело будет падать с одинаковым ускорением g, т.е. с одинаково быстро независимо от своего веса: тяжелое оно или легкое. Как учит Галилей, прямой связи между массой и скоростью нет, а есть связь через сопротивление среды: чем тяжелее тело, тем меньше будет влияние сопротивления среды.
Это лишняя связь, которая путает всю картину. Хорошо нам, когда мы стоим на плечах у Галилея и знаем, что надо всего-навсего убрать атмосферу. Он-то откуда это знал? До него никто не знал... А Галилей-то до этого должен был дойти силой мысли. Причем вся практика, вся эмпирия говорили ему противоположное. Как мог это сделать Галилей? Он сказал: «Если факты не соответствуют моим схемам, то тем хуже для фактов». Смелый был человек, чуть-чуть на костер из-за этого не отправился.
И вот теперь, похвалив науку, я начинаю ее критиковать. Наука очень хороша на своем месте. Но беда для практика, если он примет ее за чистую монету и начнет в своей невероятно сложной практике применять эти ее отдельные проекции и думать, что его объект, тот, с которым он, практик, имеет дело, таков, каким его нарисовал теоретик. Ничего подобного. Практика всегда намного сложнее и богаче любой теории. Теория дает лишь односторонние, абстрактные проекции. Работа практика, особенно организатора-практика, намного сложнее работы ученого и требует куда большей изощренности и понимания.
Для практика и организатора-практика главное – не мышление, а понимание. Чистое мышление есть лишь одно из его вспомогательных средств, которым надо пользоваться всегда к месту.
Седьмое чувство «мыслящего» руководителя.
Вот построили вам в действительности мышления ту или иную схему... Ученый, который ее строил, может встать на позицию: я вижу мир сквозь свои идеальные схемы, и мир таков, каким я его вижу; если факты не соответствуют моим схемам, то тем хуже для фактов. Теперь представьте себе, что такую идеологию примет организатор практики. Не миновать ему кола.
А теперь представьте себе, что вы пригласили одного ученого, второго, третьего, четвертого. Каждый из них предложил вам схему и говорит, что ваша практика соответствует его схеме. И у вас четыре схемы, где каждый из ученых видит объект под своим углом зрения, со своей стороны. А вы ведь имеете дело с реальным объектом, и вам предстоит решать вопрос, как всеми этими схемами пользоваться. Где воспользоваться одной, а другие отбросить, сказав, что они не соответствуют ситуации, где воспользоваться другой, где третьей. Но вы же не Цезарь – так что придется ими пользоваться в определенном порядке или как-то их совмещать. И никто вам никакой помощи в решении этого вопроса не окажет. Это самый трудный вопрос, который требует понимания, интуиции, опыта и знания.
Того седьмого чувства, которое говорит, что вот эта схема, может быть, научно и обоснована, но только она ко мне не относится, и эта хороша, но в другом месте… Проблема реальности этих схем, соединения их – это тончайшая проблема, связанная с человеческим пониманием. Ученый может быть догматиком, может иметь шоры на глазах. А руководитель не может, потому что он имеет дело со сложнейшей практикой, где все эти планы «завязаны», взаимодействуют тончайшим образом. И сегодня теоретически никто не отвечает на вопрос, как они «завязаны». Это знает только практик, причем знает на своей шкуре и через те синяки, которые он получает. И через рефлексию, в которой он переживает эти свои синяки.