Далее Мэтью Генри пишет: «Церковь будет процветать: хлебные приношения, фимиам и славословия всегда пребудут в доме Господнем. Воистину люди благоденствуют, когда процветает среди них благочестие… Потоки всякого благочестия или глубоки, или мелки, и это зависит от того, ухожены или заброшены берега Субботы»[56]. Этот толкователь, нимало не сомневаясь, прилагает то, что было сказано о древнем Израиле, к Церкви его времени. Это объясняется не только тем, что Генри был приверженцем богословия завета, но и тем, что его комментарий носит пастырский и практический характер, что, в определенном отношении, типично для церковной жизни данной эпохи[57].
Классицизм и модернизм
Особенности эпохи и ключевые фигуры
XVIII и XIX вв. во многих научных дисциплинах принято именовать эпохами классицизма и модернизма соответственно. В Западной Европе, а именно в высших учебных заведениях Германии, происходили быстрые перемены: в европейской науке того времени наблюдалась смена парадигмы. Влияние этих перемен сказалось и на библейской науке. Исследователи применяли к изучению Библии научные методы, аналогичные тем, которые использовались в других областях науки. Отсюда же – так называемый историко-критический метод – подход к толкованию, в основе которого лежат несколько важных философских предпосылок. От научных методов семнадцатого века данный метод унаследовал рационалистическое положение, согласно которому человеческий разум, свободный от богословских ограничений, – лучшее орудие познания Библии[58].
Джон Роджерсон считает, что, хотя XVIII и XIX вв. можно объединить в один период, все же каждое из этих столетий имело свои отличительные особенности: «… Уже к концу восемнадцатого века критическая мысль в Германии достигла многого. Ученые стали изучать вопросы авторства библейских книг, их цельности и происхождения, причем теперь их свободу не сковывали традиционные мнения, порожденные узкими представлениями о сущности богодухновенности. Ученые начали изучать пророческую литературу в ее изначальном, историческом контексте… И все же, очевидно, эти ученые в своих исследованиях не вышли на качественно новый уровень… Это произошло всего через несколько лет, когда закончился восемнадцатый век»[59].
Как и в любую другую историческую эпоху, в данный период было много видных толкователей. Вот некоторые ученые, о которых я буду говорить ниже: Эрнести, Ходж, Баур, Шлейермахер, Де Ветте, Штраусс, фон Хофманн и Велльгаузен.
Профессор Баур в свое время занимал преподавательские должности в ряде крупнейших университетов Германии. Этот видный ученый был непримиримым противником ортодоксии в любой ее форме. Он столь яростно боролся с ортодоксией, что даже обвинил Фридриха Шлейермахера в лицемерии: дело в том, что последний не отвергал со всей решительностью историчности событий, описанных в Библии, а всего лишь говорил, что вопрос историчности не имеет большого значения. С. Дж. Хейфман утверждает, что «…с приходом в науку Баура нормативным в библеистике стал историко-критический подход в чистом виде»[60].
В это же время ученые предприняли первые попытки сформулировать правила библейской герменевтики. Пожалуй, наиболее важный вклад в разработку классических правил герменевтики внес Иоганн Август Эрнести. В своих изысканиях Эрнести стремился прежде всего разграничить сферы толкования и применения библейских текстов в повседневной жизни[61].
Как и многие другие люди науки, пресвитерианский богослов Чарльз Ходж не избежал сетей логического позитивизма, получившего распространение несколько ранее. Ванхузер утверждает: «Что касается богословия и толкования Библии, у принстонских теологов того времени было много общего с представителями логического позитивизма, хотя основным источником их знаний был не эмпирический опыт, а библейские истины. Как сказал Ходж, “Библия для богослова – это все равно, что природа для ученого”»[62].
Давид Фридрих Штраусс продолжил развивать взгляды ученых, утверждавших, что библейские истины носят непреходящий характер независимо от того, происходили ли в действительности описанные в Библии события или нет. В этих взглядах можно усмотреть явное влияние кантианства. Х. Боерс цитирует Штраусса: «Автор сознает, что его критические изыскания никоим образом не влияют на то, что составляет сущность христианской веры. Сверхъестественное рождение Христа, Его чудеса, Его воскресение и вознесение остаются вечными истинами, как бы ни пытались опровергнуть историчность этих событий»[63].
Среди богословов данной эпохи были и те, кто не разделял критический подход к Писанию. Эти ученые утверждали, что Библия – Слово Божье, поэтому читать и толковать ее должно с верой в ее Автора. Иоганн Христиан Конрад фон Хофманн призывает «верить» слову Библии. Толкование должно начинаться с веры, а не с сомнений и критики. Хофманн как будто предвидел, как будут развиваться богословие и герменевтика в течение последующих ста двадцати пяти лет[64].
Одним из наиболее выдающихся толкователей данной эпохи был, несомненно, Фридрих Шлейермахер. Его нередко называют отцом современной библейской герменевтики. Однако до Шлейермахера были исследователи (например, Д. Даннахауэр, Д. Хладениус и Г. Майер), которые разработали нормативные теории толкования, имевшие практическое значениие.
Для Шлейермахера герменевтика была искусством воспроизведения идей автора древнего текста в системе понятий, свойственных современным читателям[65]. «каждому уважающему себя» богослову консервативного толка «положено недолюбливать» Шлейермахера[66], однако этому ученому надо отдать должное за то, что он поднял библейскую литературно-историческую критику на ту высоту, которая для самих же богословов консервативного направления является эталонной. Это явствует из утверждения Фергюсона, которое мы находим в его книге «Введение в библейскую герменевтику»: «Именно Шлейермахер считал, что для понимания библейских текстов требуется нечто большее, нежели методы экзегетики научного характера. Дабы исчерпывающе раскрыть смысл библейского текста, преимуществ, которые дает толкователю литературно-исторический подход, недостаточно, – требуется еще сила интуиции и воображения»[67].
Луис Джонкер из Cтелленбошского университета убежден, что Велльгаузен был величайшим исследователем рассматриваемого эпохи. Он пишет об этом так: «Величайшим ученым девятнадцатого столетия был Юлиус Велльгаузен (родился в 1844 г.). Он отобразил развитие религии Израиля в своем творении «Prolegomena zur Geschichte Israels» (этот труд был впервые опубликован в 1878 г.). Согласно Велльгаузену, развитие религии Израиля происходило в течение трех эпох, отраженных в источниках Пятикнижия JE[68], D и P. В каждую эпоху религия и богослужение Израиля имели свои особенности. Начиная свой фундаментальный труд, Велльгаузен описал некоторые элементы богослужения Израиля трех соответствующих эпох»[69].
Хотя у Велльгаузена и было несколько последователей, представляющих евангельскую традицию, – например, Робертсон Смит, стремившийся согласовать свои евангельские убеждения с положениями критической школы, – все же трудно представить себе, как консервативно настроенные евангельские богословы могут считать Велльгаузена своим союзником. Для Велльгаузена решающим был субъективный опыт веры, а не исторический факт, о чем свидетельствует его высказывание: «Иисус умер. Христос жив… Проповедь Иисуса является высочайшим образцом этической мысли… И никакой историко-критический метод не может этого ниспровергнуть… Основание нашей веры простирается за пределы истории. В глубинах души моей я ощущаю свою сопричастность вечности»[70].
Обращение к книге Иеремии
Епископ Роберт Лоут первым выявил композиционные особенности книги Иеремии. Он показал, что соотношение поэтических и прозаических текстов в этой книге составляет приблизительно «пятьдесят на пятьдесят». Об этом открытии он сообщил в своих оксфордских лекциях, которые начал читать в 1741 г. Вот одна выдержка из его лекций: «Для примера достаточно будет привести на память лишь одно чудесное видение, в котором неминуемое истребление и разрушение Иудеи показано с удивительной силой и вдохновением: “Утроба моя! Утроба моя! Скорблю во глубине сердца моего, волнуется во мне сердце мое, не могу молчать; ибо ты слышишь, душа моя, звук трубы, тревогу брани”»[71]. В другом месте епископ Лоут отмечает: «Возвышенный тон других отрывков объясняется тем же принципом, по которому обрисованы образы рыкающего льва, возгласов крестьян и ярости диких зверей: “Господь возгремит с высоты и из жилища святыни Своей подаст глас Свой; страшно возгремит на селение Свое; как топчущие в точиле, воскликнет на всех живущих на земле”»[72]. Однако крупные отрывки масоретского текста, включая многие тексты из пророческих книг, первым представил в поэтической форме Китель. Сам Киттель редактировал книгу Иеремии, и то, как читают (библейскую) поэзию в наши дни, во многом определяется методом, которому следовал этот ученый[73].