Поэтому вывод, который делает Берент: если граждане сами справлялись с эксплуатацией рабов, значит, не было государства, – неправомерен. Причинно-следственная связь здесь как раз обратная: если граждане вполне справлялись с эксплуатацией рабов и могли самостоятельно держать их в повиновении, то зачем бы эту функцию стало брать на себя государство? Последнее, если ситуация его устраивает, обычно не будет делать то, что регулируется иными способами. Другое дело, если бы был случай, когда граждане не могли самостоятельно подавить возмущение рабов, а народное собрание или органы управления отказались бы использовать силу государства против рабов. Но такого быть не могло. Напротив, известно, что Афины послали в Спарту в 462 году помощь во главе с Кимоном для подавления восстания илотов в Мессении.
Следовательно, было вполне достаточно и того, что государство в Афинах санкционировало рабство и не мешало хозяевам держать в повиновении рабов и распоряжаться ими. Однако, когда возникала необходимость, государство могло и вмешиваться в отношения рабовладельцев и рабов. Например, реформы Солона запретили рабство граждан[104]. Они также запретили родителям продавать детей в рабство[105]. В трудных для государства ситуациях рабам могли давать свободу, а неполноправным и даже рабам гражданские права. Например, в Риме в 312 г. при цензоре Аппии Клавдии было дано римское гражданство вольноотпущенникам[106], а во время войны с Ганнибалом определенное число рабов было выкуплено и включено в состав римского войска[107]. В греческих полисах также бывали крупномасштабные освобождения рабов (об этом говорит в том числе и Берент. Р. 231)[108].
Относительно прямого присвоения государством прибавочного продукта через налоги, стоит отметить, что полисные государства достаточно активно использовали этот способ. В частности в Афинах были и косвенные налоги на граждан (а в особых случаях – и прямые), и прямые налоги на метеков[109]. О налогах мы еще скажем далее.
Стоит добавить, что если производственный базис в Афинах был в очень большой степени неаграрным, то неправомерно настаивать на том, чтобы способы аккумуляции прибавочного продукта в таком полисе и аграрных обществах были одинаковыми, как это делает Берент на протяжении всей статьи.
2. «Вряд ли могло существовать государство, совпадавшее с общиной граждан, где не было отделенного от народа аппарата принуждения и подавления», «стоящего над обществом и защищающего интересы одного класса» (Штаерман. С. 86, 87).
Возражения. Рассмотрим теперь вопрос о соотношении классов и государства. Эта проблема, буквально, «мучила» многих советских историков, которые время от времени «открывали» в разные эпохи и в разных регионах «доклассовые» государства, а также находили классы в догосударственном обществе.
Поэтому вышеприведенное утверждение Штаерман – это, по сути, только возражение против попыток найти государство, полностью соответствующее истматовской концепции как оторванного от народа аппарата принуждения, действующего в интересах класса эксплуататоров (Штаерман. С. 77). Но классов в марксистском понимании не было не только во многих ранних, но, строго говоря, даже и в ряде зрелых государств. Недаром же десятилетиями шла дискуссия об азиатском (государственном) способе производства, о «восточном феодализме» и т. п. теоретических конструкциях, важнейшей задачей которых было объяснить существование в восточных государствах антагонистических классов при отсутствии (недостаточном распространении) частной собственности на землю.
Однако при расширительном толковании понятия общественных классов во многих ранних государствах они вполне просматриваются[110]. При таком подходе патрициев и плебеев в Римской республике вполне можно рассматривать как общественные классы. Мне даже думается, что эти социальные группы ближе к марксистскому пониманию классов, чем, например, князь и его дружина на Руси. Ведь в первом случае патриции имели привилегии перед плебеями на протяжении сотен лет в главном по марксизму – в отношении к земле, к средствам производства. А на Руси главное преимущество князя было в военной силе и статусе, а не во владении землей. В ранних досолоновых Афинах VII века классовое деление было еще более ярко выражено: земля в руках аристократии, крестьяне беднеют и попадают в долговую зависимость, суд как орган репрессии стоит на стороне землевладельцев и заимодавцев, должники обращаются в рабство.
Возвращаясь к Римскому государству, следует также заметить, что оно эксплуатировало плебеев, особенно через военную службу. Поэтому, хотя в известной мере, в ранней Римской республике государство и совпадало с общиной граждан (тут Штаерман права), однако население Рима вовсе не совпадало с общиной граждан. Иными словами, политические и экономические права имела только часть жителей. Такая же ситуация была и в Афинах, где всегда было много тысяч рабов, а также неполноправных жителей (метеков), которые платили налоги и привлекались к военной службе, но не участвовали в управлении. По подсчетам В. Эренберга, в 360 г. до н. э. в Афинах было 85–120 тыс. граждан (всех возрастов и обоего пола), 25–50 тыс. метеков (также с женщинами, детьми и стариками) и 60–100 тыс. рабов[111].
Продолжая анализ, можно заметить, что после того как плебеи добились уравнения в правах, в Риме быстро развивались уже классы рабов и рабовладельцев. И поздняя Римская республика дает нам превосходные примеры классовой борьбы: восстаний рабов в Сицилии, восстания Спартака и беспощадное подавление их именно силой государства.
Таким образом, Афины и Римская республика не только не хуже, но и даже лучше многих других использовали государство для создания и поддержания социального и политического неравенства, экономической эксплуатации, привилегий одних групп перед другими.
3. В Афинах и Риме власть не была отделена от граждан.
Возражения. Во-первых, есть аналоги государства (те же гавайские вождества), в которых власть жестко отделена от населения, но отсутствует государство. Во-вторых, в демократических государствах также налицо отделение власти, только не постоянное, а временное (в виде делегирования власти). Это отделение власти регулярно санкционируется источником власти, которым при демократии всегда являются избиратели.
Отчуждение власти от населения в политогенезе вообще происходит разными путями. Магистральным оказался способ монополизации власти, когда ее источник (в юридическом смысле слова) оказывается в руках определенной родовой группы, семьи, узкой олигархии. Такая система фактически восторжествовала почти повсеместно.
Но и в древних демократических обществах, в том числе и в античном полисе, несмотря на то, что население влияет на формирование администрации, а то и прямо ее избирает, налицо отделение власти от народа, только оно имеет свою специфику. Ведь если в государствах с монополией власти высшая должность в обществе очень крепко соединена с определенными кланом, семьей, слоем, то в демократических государствах именно должность является постоянной, а лица, ее занимающие, могут выполнять свои обязанности и временно. Следовательно, раз в городах были необходимы должностные лица, суд и военачальники, неизбежно происходит отделение власти от населения. Только это отделение именно анонимной власти, власти должности с определенным балансом прав и обязанностей, но не власти определенного рода, лица, семьи, наместника богов на данной территории.
Таким образом, сама по себе добровольность в делегировании власти в полисе и цивитас отнюдь не свидетельствует о том, что государство отсутствует. В известной мере даже, напротив, здесь власть отделяется как бы в чистом виде, а не в связи с определенными лицами, семьями или кланами.
И хотя должностные лица в Афинах и Риме отличались от привычных нам чиновников, в целом административный характер деятельности государственной машины достаточно очевиден. Как отмечал Макс Вебер, важным следствием полной или частичной победы незнатных слоев общества для структуры политического союза и его управления в античности явилось установление «административного характера политического союза»[112].
Кроме того, возможность гражданам участвовать в политической жизни и формальная возможность получения высших должностей любым гражданином, вовсе не означала, что занять их было легко даже способному человеку. Тем более, если эти должности были неоплачиваемы или их достижение требовало больших расходов. Это особенно характерно для Рима, но и в Афинах высшие магистратуры стратегов не оплачивались, поэтому занимать их могли преимущественно богатые люди, так же как и должности, связанные с управлением финансами. Таким образом, «быть субъектом политического закона не означает участия в правительстве: деление на управляющих и управляемых не совпадает с участием в политической жизни» [113].
4. В полисе и цивитас нет специального аппарата принуждения.
Возражения. Во-первых, и в Афинах, и в Риме кое-что из такого аппарата было, те же ликторы в Риме или полиция в Афинах (об этом еще будет сказано несколько дальше). Кроме того, в Афинах и других полисах со второй половины V века усиливается контингент наемных войск, который затем стал ведущим[114]. Постепенно ополчение настолько пришло в упадок, что никто даже не заботился о своем вооружении[115]. А в Риме в конце V века солдаты стали получать жалованье, а затем казенное вооружение и продовольствие[116]. Далее, как известно, элемент профессионализма в римской армии все возрастал, пока, наконец, в результате реформ Гая Мария в конце II в. до н. э. она не стала полностью наемной.