Основы эстетики (стр. 18 из 32)

БЕЗОБРАЗНОЕ

Ряд эстетиков не относит безобразное к рангу эстетических категорий, а потому и не исследует его. Однако история эстетической мысли показывает, что еще в античные времена проявляли значительный интерес к безобразному и рассматривали наряду с прекрасным. Так, в известной работе Платона «Гиппий Больший» говорится равно как о прекрасном, так и о безобразном.

Интенсивная разработка проблемы безобразного велась в XIX веке (К. Роценкранц, М. Шаслер и др.).

Общепризнано, что безобразное является противоположностью прекрасного – кульминационной точки возвышенного. А раз так, то мы имеем право его включать в большей степени, чем комическое, в область низменного – того, что находится ниже обыкновенного (среднего).

Если же учесть, что комическое – первая ступень низменного, а безобразное – вторая (нижестоящая), то положение безобразного в графическом изображении системы категорий будет следующее:

Остановимся на морфологии слова «безобразное» и на семантике некоторых частей его. С семантической точки зрения части слова (корень – образ, приставка – без) как бы раскрывают картину на самое сущность категории безобразного. Не обращаясь к этимологии, даже на основе морфологической структуры слова видим отрицание образа как специфической формы взаимоотношения субъекта и действительности. Думается, на заре своего происхождения это слово удостоверяло себя в качестве отрицательного явления все то, что было вне образа. Безобразное выступало такой парной категорией прекрасного, решительно противостоящей ему по своей ценностной ориентации, поскольку существование прекрасного немыслимо помимо образа.

В истории эстетики безобразное чаще всего понималось как нечто уродливое, некрасивое. Именно так интерпретировал безобразное, например, известный представитель эпохи Возрождения Альберти: «Некрасивые на вид части тела и другие им подобные, не особенно изящные, пусть прикрываются одеждой, какой-нибудь веткой или рукой. Древние писали портреты Антигона только с одной стороны его лица, на которой не был выбит глаз. Говорят также, что у Перикла голова была длинная и безобразная, и поэтому он, не в пример другим, изображался живописцами и скульпторами в шлеме».

В современной эстетике безобразное также в основном употребляется как синоним некрасивого (уродливого). Н.Г. Чернышевский отличал безобразное от некрасивого. Он считал, что «безобразное только то, что не на своем месте; иначе предмет будет некрасив, но он не будет безобразен». На наш взгляд, надо делать противопоставление не безобразного и красивого, а безобразного прекрасному (прекрасное и красивое не одно и то же). Безобразное является кульминационным, точнее, завершающим моментом в освобождении низменного от духовно творческого начала, – в этом смысле его нужно квалифицировать как антитворчество[44]. Что касается низменного от комического до безобразного, то это как раз и есть путь данного освобождения по возрастающей линии. С учетом этого безобразное в графическом изображении категорий необходимо окончательно представить так:

Следовательно, безобразное – это антитворческое проявление индивида, такой выход за рамки обыкновенного, который связан с «переживанием» себя как антитворца, т.е. безобразное – это такое самоосуществление индивида, которое осознанно противоположно поэтическому (духовно бескорыстному) моменту жизни, истории.

Как противоположность прекрасного безобразное в гносеологическом отношении есть такой феномен, которому вообще не присуще духовно-познавательное начало. Если прекрасное есть духовно творческая деятельность, то безобразное – это такая жизнедеятельность индивида, которая мотивирована зоологическими инстинктами, а поэтому являющаяся по своей сути античеловеческой. Если комическое еще связано с утверждением рационального, логического (правда, в его формальном виде) начала – рассудка как некой самоценности, то безобразное уже лишено этого.

В социальном аспекте безобразное стоит определить как жизнедеятельность индивида, выходящую за рамки общественно исторического потенциала, здесь пропадают всякие человеческие (нравственные) нормы человеческого общежития и царствует единственно физическая сила в ее извращенной форме, т.е. парализованная сила, опорой которой является нечто иррациональное и подсознательное. Отсюда жизнедеятельность индивида выливается в садизм, паталогию, цинизм и тому подобные вещи.

Содержание безобразного, если его рассматривать в психологической плоскости, сводится к психически извращенным наслаждениям, т.е. таким наслаждениям, которые напрочь лишены здоровой природно человеческой основы. Духовные наслаждения, без которых немыслимо прекрасное, здесь совершенно отсутствуют. Это функционирование индивида, ненормальное не только в психологическом (психическом), но и физическом смысле, таит в себе большое общественное зло. Ни о какой совести, чести, правде здесь не может быть и речи. Безобразное полностью лишает человека чувства собственного достоинства, чувства самооценки (личностного «я»), что зачастую находит окончательное выражение в самоуничтожении, самоистреблении.

Если прекрасное – это феномен могущества и расцвета разума, свободы как осознанной в конкретно чувственной форме необходимости, то безобразное – это явление антиразума, абсурда, свободы как реально представшей случайности. Если прекрасное – это высшая форма проявления общественной истории, общественно родового утверждения человека, то безобразное – это высшая форма антиистории, в лучшем случае застоя истории (в связи с этим безобразное предстает как претензия индивида на вечность).

Отрицание разума, отвращение к жизни, влечение к болезни и смерти – это то, что является определяющим в отношении безобразного. Поэтому безобразное является антиподом не только прекрасного, но и истины и добра, а его постоянный спутник – уродство и хаос (как антипод красоты). «Безобразное, – как справедливо отмечал известный французский эстетик Ш. Лало, – это не только отсутствие гармонии, но и враждебное ее отрицание, это дисгармония, которая выставляет себя напоказ в том месте, где должна быть гармония или где мы ожидаем ее найти».

Обратимся к литературным героям, в которых достаточно полно проявляется сущность и своеобразие безобразного, например, образу Смердякова в романе «Братья Карамазовы» Ф.М. Достоевского.

Доминирующим в жизнедеятельности Смердякова является животно-зоологическое начало. Для Смердякова жизнь представляет какую-то ценность постольку, поскольку она отвечает его биологическим, животным инстинктам и потребностям. Таким предстает Смердяков и в его детские годы («... мальчик рос «безо всякой благодарности», как выражался о нем Григорий, мальчиком диким и смотря на свет из угла»[45]), и в годы «зрелости» (особенно здесь характерно убийство Смердяковым Федора Павловича Карамазова). И само название уездного города Скотопригоньевск, в котором происходит действие романа «Братья Карамазовы», думается, как нельзя лучше характеризует и первую очередь именно Смердякова. Но жизнь Смердякова строится не просто в соответствии с удовлетворением животнозоологической потребности, а (и это очень существенно) по мере эстетизации животных инстинктов в человеке. Данная эстетизация совершается благодаря формально заданной работе человеческого рассудка (показательны главы «Контроверза» и «Смердяков с гитарой», где смердяковское «остроумие» проявляется, пожалуй, особенно полно и рельефно).

Опорой жизни Смердякова являются животные, биологические потребности, а фоном, своеобразным обрамлением, приправой этой жизни выступает обыденный рассудок, обыденное сознание (но отнюдь не разум). И становится ясно, почему Смердяков, по характеристике Ф.М. Достоевского, является поваром, к тому же не просто поваром, а превосходным поваром (на повара он учился в Москве), Смердяков продолжительное время показан за обедом, к тому же он не просто обедает, а обедает артистически («На кофе, да на кулебяки Смердяков....артист» (14, 113), а также почему уже в детстве Смердяков расправлялся с животными и не просто расправлялся, а расправлялся искусно, «по-человечески» («... он очень любил вешать кошек и потом хоронить их с церемонией. Он надевал для этого простыню, что составляло вроде как бы ризы, и пел и махал чем-нибудь над мертвою кошкой, как будто кадил. Все это потихоньку, в величайшей тайне»(14, 114).

Отсюда легко понять, почему Смердяков представлен в романе в качестве ослицы и не просто ослицы, а Валаамовой ослицы, почему он, наконец, будучи совершенно необразованным и лишенным культуры человеком, речь которого наполнена вульгарными выражениями («если бы даже кожу мою до половины содрали со спины» (14,121), «Русский народ надо пороть-с» (14,205), «Дмитрий Федорович голоштанник» (14,205), «...а коли ему самому в самое рыло наводят» (14,206) и для которого поэзия – «вздор» ( «Стихи не дело»), вместе с тем выдает себя за культурного, благородного человека и говорит на «-с» («порядки-с», «обожает-с», «стих-с») и в момент свидания с Марьей Кондратьевной проявляет себя, по ее словам, «точно иностранец, точно благородный» («Как вы во всем столь умны, как это вы во всем произошли?» (14, 204)

И убивает Федора Павловича Смердяков не ординарно, а по-особому, с помощью известных в романе условных знаков «тук-тук». Жизнь Смердякова, лишенная духовно-возвышенного, разумного начала, - это процесс самоуничтожения, морального и физического разложения героя (сама фамилия этого героя о многом говорит: однородное слово «смердит») и этот процесс идет по возрастающей – по мере увеличения действенности рассудка (обыденного сознания) в отношении удовлетворения эгоистических, животных потребностей, характеризующих натуру Смердякова. Ф.М. Достоевский не случайно пишет, что с момента обучения в Москве на повара Смердяков физически изменился в худшую сторону: «В ученье он пробыл несколько лет и воротился сильно переменившись лицом. Он вдруг как-то сильно необычайно постарел, совсем даже несоразмерно с возрастом сморщился, пожелтел, стал походить на скопца» (14, 115). Образ Смердякова нас приводит к следующей мысли: если прекрасное являет собой пример здорового духа в здоровом теле[46], то безобразное – образец больного духа в больном теле. Другими словами, безобразное – это такая антиномия духа и природы, вследствие которой гибнет, разлагается и то и другое, т.е. духовное и природное (телесное), рациональное и эмоциональное.