Основы эстетики (стр. 16 из 32)

трагическое

возвышенное

обыкновенное

низменное

комическое

Идея о включении комического (смешного) в область низменного (ничтожного) высказывалась в далеком прошлом Псевдо-Лонгиным в трактате «О возвышенном».

В качестве антипода возвышенного рассматривал комическое Жан Поль Рихтер в своей книге «Приготовительная школа эстетики» (М., 1981).

Немаловажно вспомнить о том, как определял комическое Н.Г. Чернышевский. Согласно его определению, комическое – это «внутренняя пустота и ничтожность, прикрывающаяся внешностью, имеющего притязание на содержание и реальное знание», поэтому безобразное в широком смысле слова является «началом, сущностью комического». Определение комического как ничтожного, безобразного позволяет утверждать, что комическое у Чернышевского выступает не иначе, как низменное.

Принадлежность комического к сфере низменного фиксируется и в современной отечественной литературе (А.Ф. Еремеев, Л.В. Карасев и др.).

В гносеологическом плане комическое представляет собой иллюзорно-абстрактное отношение индивида к действительности, исключающее эмоционально-чувственную (аффективную) реакцию, взаимосвязь с последней. Комическое в таком случае раскрывает себя как способ умозрительной, отвлеченной активности применительно к конкретной жизненной ситуации - проблемной ситуации. Нельзя в этой связи не согласиться с Жан Полем Рихтером, который определял комическое как «фантазирование...рассудка, которому предоставлена полная свобода». Иначе говоря, в комическом выражена такая жизнедеятельность (помыслы, отношение, поведение, высказывание и т.п.), которая совершенно не соответствует логике развития текущей жизни, ее закономерностям, так сказать, запросам не только будущего, но и сегодняшнего дня.

Комическое в социальном аспекте – это жизнедеятельность людей, не отвечающая исторической, общественной необходимости.

О комическом как выражении исторически бессмысленных действий людей писал Ф. Энгельс: «Люди, хвалившиеся тем, что сделали революцию, всегда убеждались на другой день, что они не знали, что делали, – что сделанная революция совсем не похожа на ту, которую они хотели сделать. Это то, что Гегель называл иронией, которой избежали немногие исторические деятели. Посмотрите на Бисмарка – этого революционера поневоле – и Гладстона, который в конце концов запутался со своим обожаемом царем».

Комическое представляет человека как «субъекта», принадлежащего прошлому, живущего чаще всего воспоминаниями о том, что было когда-то. Для субъекта комического, следовательно, не существует движения истории, ее противоречий, т.е. живой жизни, а потому фактически не существует проблем познания, освоения и преобразования социальной действительности. В своей сущности комическое характеризует нам человека как социально пассивное, потенциально бесперспективное существо, не устремленное и не способное быть устремленным к борьбе за новое. В противоположность трагическим героям, полным общественно значимой энергии, страсти, желаний, субъект комического лишен этих в своей основе благородных, возвышенных качеств, а потому его действия, активность – это, собственно говоря, и не активность, а лжеактивность, т.е. действия в кавычках, чисто условные. И здесь нельзя не согласиться с Гегелем, который писал, в «Лекциях по эстетике» о том, что «комическое больше проявляется...среди людей, которые раз и навсегда таковы, каковы они есть и не могут и не хотят быть другими, неспособные ни к какому подлинному пафосу».

Достаточно полноценным выглядит определение комического в «Кратком словаре по эстетике» (М.,1983): «Комическое – одна из основных категорий, отражающая жизненные явления, характеризующиеся внутренней противоречивостью, несоответствием между тем, чем они являются по существу, и тем, за что они себя выдают.

В комическом отображаются социальные явления, образ жизни, деятельности, поведения людей и т.д., которые находятся в противоречии с объективным ходом истории, с передовыми общественными идеалами, поэтому они оцениваются отрицательно и достойны осмеяния».

Определение комического через несоответствие действий людей движению истории, передовым общественным идеалам и соответственно этому характеристика его, комического, как отрицательного явления в жизнедеятельности людей нам представляется особенно важным и конструктивным.

Чаще всего авторы в объяснении комического исходят из противоречия между содержанием и формой, видимостью и сущностью, целью и средствами, что является едва ли конструктивным в силу своей чрезмерной отвлеченности. Между тем вышеуказанные свойства комического – свойства главные, основные, и именно они прежде всего определяют сущностную природу комического.

Исходя из этого, нельзя признать правильным объяснение комического, его происхождения З. Фрейдом в рамках его теории сублимации бессознательного: «...каждое открытие такого бессознательного действует на нас вообще как комическое».

В психологическом плане комическое можно охарактеризовать как жизнь индивида, которая несмотря на всю неустроенность, не приносит последнему чувства внутреннего беспокойства, волнения. Комическое в этом аспекте, следовательно, выступает как внутренняя пустота индивида, как результат утраты чувства «исторического движения» (Ф. Энгельс).

Комическое, следовательно, можно определить в целом не иначе, как акт самоопустошения человека, своеобразный отлет от живой (по своей сути общественной) жизни, как бы ее остановка, т.е. способ механизации жизни, духа. На наш взгляд, А. Бергсон был совершенно прав, когда он в своей книге «Смех в жизни и на сцене» определил комическое так: «Комическое есть известная механизация жизни». В целом заслуживает поддержки и идея Бергсона о том, что именно в косности и механистичности человеческой жизни кроются подлинные причины смеха.

В соответствии с этим нетрудно заметить следующую закономерность, распространяющуюся на комическое: если трагический герой в изображении художников, как правило, – молодой, полный сил и энергии, то комический герой по своему возрасту – человек чаще всего преклонного возраста, физические силы которого на исходе, да и жизнь в физическом смысле подходит к концу. Характерны в этом отношении король Лир в одноименной пьесе В. Шекспира, Гаев в пьесе «Вишневый сад» А. Чехова, дед Щукарь из «Поднятой целины» М. Шолохова и др.

Итак, комическое – жизнедеятельность человека, внутренне отчужденная от «исторического движения» (запросов, потребностей эпохи), т.е. это в историческом смысле есть самоизоляция индивида. И именно последнее позволяет относить комическое к низменному, – той сфере жизнедеятельности человека, которая в конечном счете является негативной как с точки зрения развития, творчества мировой истории, так и с точки зрения развития, творчества человека.

Проиллюстрируем это на примере Гаева из пьесы «Вишневый сад» А.П.Чехова.

В качестве отличительной черты образа Гаева можно выделить определенную интеллектуальную активность, которой напрочь лишена, скажем, его сестра Раневская (для нее характерно прежде всего пребывание в эмоциональном состоянии). Гаев читал «Энциклопедический словарь», знает, что в нем, в частности, говорится о вишневом саде; в отличие от Раневской он способен задумываться над тем, как выйти из той затруднительной ситуации с долгами, в которой они (Гаев и Раневская) оказались; кроме того, ему присущи раздумья не только о настоящем, но и о будущем России.

Интересна в этой связи такая деталь: Аня, выслушав Гаева, заявляет: «Какой ты хороший, дядя, какой умный!»

Почему же Гаев в конечном счете оказывается бессильным исправить свое положение, помочь Раневской, а также в плане борьбы за достижение добра и справедливости, к которым он устремлен; почему же он не находит поддержки ни у Лопахина (олицетворение настоящего России), ни у Пети Трофимова (олицетворение будущего России)?

Да потому, что его ум – это формально действующий, если можно так сказать, вакуумный ум, который лишен какого-либо соприкосновения с реальностью, с противоречиями в развитии истории. Для Гаева, у которого нет чувства истории, в принципе даже безразлично, о чем думать. Он думает соответственно на равных как о помощи Раневской, так и об игре в бильярд («Я думаю, напрягаю мозги... хорошо бы получить от кого-нибудь наследство, хорошо бы выдать нашу Аню за очень богатого человека, хорошо бы поехать в Ярославль и попытать счастья у тетушки-графини», «Гаев (в глубоком раздумье). Дуплет в угол... Круазе в середину...»). Такой ум, питающий «разговор о том, о сем, пятое – десятое», делает Гаева как бы уже априорно героем слова, фразы, но отнюдь не действия.

Формальный, маниловский характер ума Гаева наглядно просматривается через его не к месту повторяющиеся выражения из бильярдной игры (сам образ Гаева в этом случае невольно ассоциируется с бильярдным шаром, в своем движении лишенном постоянства и какой-либо самостоятельности: «Режу в угол!» «От шара направо в угол! Режу в среднюю», «Желтого в середину!» «Дуплет в угол» и т.д.), а также в его лишенной здравого смысла речи, обращенной к шкафу: «Дорогой, многоуважаемый шкап! Приветствую твое существование, которое вот уже больше ста лет было направлено к светлым идеалам добра и справедливости, твой молчаливый призыв к плодотворной работе не ослабевал в течение ста лет, поддерживая (сквозь слезы) в поколениях нашего рода бодрость, веру в лучшее будущее и воспитывая в нас идеалы добра и общественного самосознания».