Это очень важное понятие в режиссуре — контрапункт. Вот сцена возвращения солдат с фронта. В кадре люди плачут, а звучит бравурная музыка. Это сильный прием, который подчеркивает драматизм ситуации.
Или последний эпизод. В то время регулярно снимались футбольные матчи и демонстрировались в кинотеатрах. Выпуски делались по 20 минут, а игра продолжалась полтора часа. Чтобы уложиться в хронометраж, кинематографисты снимали перебивки. Они были очень короткие, но позволяли кинематографическим способом сокращать неинтересные действия на футбольном поле. Я решил взять эти перебивки, на которые никто никогда не обращал внимания, и попытался с их помощью создать образ того времени. Я превратил эти крохотные перебивки в стоп-кадры и построил весь эпизод на лицах болельщиков. Для усиления мысли я прибавил слова авторского текста: "Мы остановили сейчас время, чтобы оказаться на трибунах прошлого. Здесь находятся люди, пережившие окопы, блокаду, концентрационные лагеря... Они еще стоят в очередях за хлебом и штопают обноски военных лет. Многим пришлось начинать жить заново... Так давайте же подивимся необъятной жизненной силе нашего народа во все времена!"
Этот эпизод идет в прямом столкновении с Нюрнбергским процессом, в контрапункте мрачному действу. Таким образом возникает катарсис в этой исторической хронике.
На этой картине я понял всю важность конструктивных решений. Даже так: вне конструкции нельзя построить образ. В искусстве — как в жизни. Сложные организмы нуждаются в твердой скелетной опоре.
Я уже говорил, что ратую за создание отечественного телевидения. И с этой позиции расскажу о работе над фильмом "Дураковина". Для того чтобы снять эту картину, мне понадобилось два месяца и вся жизнь. И так я могу сказать о каждой своей работе. На техническое решение — командировка, съемка, монтаж — ушло два месяца. Но почему я говорю — вся жизнь? А потому, что, приступая к той или иной работе, я проверяю или уточняю свою установку, свое мировоззрение, свое мироощущение, свое понимание сегодняшнего дня и телевидения, в частности.
Итак, какая же у меня была установка в процессе работы над этой картиной? Я заметил, что нынешнее общество и телевидение как инструмент, который отражает состояние общества, страдает одним существенным недостатком. Наше телевидение не имеет национального самосознания. Это — русскоязычное телевидение. Как будто бы все говорят по-русски, но это язык в известной степени оскопленный, функциональный, лишенный живого образа, художественной силы, язык, удобный для передачи информации и совершенно негодный для художественного творчества.
В фильме "Дураковина" я пытался передать дух новой России. Я считаю, что этот фильм в высшей степени документален, но не потому, что в нем сняты документальные кадры, документальная натура, документальный герой, а потому, что это — документ эпохи. Признаки сегодняшней новой России существуют каждый день на экране, и все элементы этого фильма, с моей точки зрения, тоже присутствуют каждый день на телевизионном экране, но в разрозненном виде. Мне отчаянно захотелось передать внутреннюю смуту, которая царит сегодня в душе каждого русского человека. Для меня это — фильм о смуте. Хотя по внешним признакам, может быть, этот фильм — фарсовый портрет Григория Павловича Кусочкина. По внутреннему смыслу — это мой портрет, это портрет моего соавтора Юры Зерчанинова. Вот как снять не только то, что ты видишь, а то, что тебя беспокоит в душе, то есть как превратить невидимое в видимое? В литературе, мне кажется, это сделать проще, на экране сложнее и особенно сложно на документальном материале.
Когда мой товарищ журналист Юрий Зерчанинов предложил мне сделать картину о Григории Кусочкине, мне эта идея поправилась, потому что это — Кострома, исконная, посконная Россия; потому что герой не из политической элиты, не из художественной элиты, не из тусовки московской, а средний (условно говорю), истинно русский мужик. А я всю жизнь потратил на то, чтобы делая те или иные картины, в том или ином жанре, выйти на контакт с живым простым русским человеком. Я поехал в Кострому вместе с Юрием Зерчаниновым. Познакомились. Шапочно познакомились. Обычно, когда я собираюсь делать серьезную картину, то не экономлю время на знакомстве. Я считаю, что должен собрать материал для романа, чтобы написать рассказ, должен проникнуть в суть человека достаточно глубоко, даже если мне нужно сделать небольшой портрет.
Тут у меня не было возможности работать так, как я работаю обычно, потому что командировка была всего на два дня. После такого достаточно поверхностного знакомства с Кусочкиным я написал заявку.
Под заявку могут быть выделены деньги на производство фильма, и это — документ, который может фигурировать даже в суде при защите авторского права. Кроме того, заявка — чрезвычайно важный творческий документ. В заявке необходимо найти способ отражения действительности, жанр будущего произведения, настроение будущего произведения. Если и не подробно выстроить сюжет, то, по крайней мере, наметить сюжетное решение.
В литературной заявке содержится ключ к будущей передаче или к будущему фильму. Поэтому заявка, как и стихи, проза, как и сценарий, как и сам фильм, требует вдохновения.
Вот эта заявка.
ДУРАКОВИНЫ ГРИНИ КУСОЧКИНА
/литературная заявка/
Все-таки Гриня Кусочкин — тот еще фрукт! Один на всю Кострому, а может и на всю Россию.
Спроси в городе — где мэр живет? Половина и впрямь не знает, а другая половина обязательно соврет, чтобы с толку сбить. Вон, сколько этих иностранцев шляется. Расповсюдились! Того и гляди, какую-нибудь государственную тайну свистнут. Недаром в городе Иван Сусанин торчит на самом видном месте. Но не в том интерес, что мэр сам из рода Сусаниных, а в том, что сидел с Гриней рядом, на соседнем горшке, когда они еще в детском саду оба маялись. Так вот, спроси приезжий человек, пущай даже иностранец: "Как Гриню Кусочкина отыскать?" Всяк покажет: под горой, вниз от Кукольного, набережную не доходя, на Щемиловке. Между прочим, Щемиловка всегда Щемиловкой и была, несмотря на все времена.
Знают Кусочкина, конечно, не за то, что пожарник. Хоть по долгу службы жарится Гриня на всех костромских пожарах. А в этих перестройках, сами знаете, всяк горит синим пламенем. Уважают Кусочкина за то, что — Художник. От него вся заграница тащится. Да и наши русские, которые послабже, от него прямо в обморок падают, как только глянут на картинки Кусочкина. Сам Гриня называет свои произведения уважительно — "дураковины".
Рисовать он начал случайно. Можно сказать, жизнь заставила. Был Гриня классным фотографом. На свадьбах, на похоронах подрабатывал. У него и сейчас архив — дай Бог. Да разве ж можно всю нашу колготню на бумаге тиснуть? Фотки жизнь снаружи кажут, а Грине захотелось изнутри. Изнутри жизнь смешнее. Ну и схватился за краски. Прямо так, не учась. Некогда ему учиться было, да и к чему, если картинка из тебя сама прет. Вот он тут моря нарисовал, так народ на пристани разодрался — всем вдруг понадобилась в дому дураковина. А Гриня даже без кистей, одной рукой мазал. Да и моря-то в натуре Кусочкин никогда не видел, потому что из Костромы далеко ездить Грине незачем.
Теперь Гриня и скрывать перестал, что он — натуральный гений. И жена так считает. Сама Леночка художница — дай Бог, с образованием. В ее платьицах вся Волга пляшет и поет. Но жена — не показатель. В Костроме или в Москве тоже знакомые найдутся. Но чтобы в Париже! А там надысь такой приговор вынесли:
Гриня Кусочкин — великий русский примитивист, костромской Гоген или Ван Гог ихний, одним словом, — гений.
Но в Париже пока и не слыхивали, что Гриня не только свои дураковины малюет, но и частушками не брезгует, и музыку вот-вот сочинять начнет, если, конечно, ему Лена пианино купит. Обещала. А у Грини музыка тоже сама собой из головы прет.
А какой рассказчик Гриня? Когда в настроении свои байки травит, народ от него клещами не отдерешь. Вылитый Теркин, только с бородой и постарше. Кому-то даже Швейка напоминает, если его занесет куда подальше. Ну, а так он — исконный русский мужик. Уж не спутаешь. И по виду, и по говору. У него и документик имеется, где вся родословная почище романовской. Ни одной шельмы в роду — все коренные, не разбавленные.
Талант у Грини от Бога, а опыт от земли. Россию пупком чует. Только непонятно, откуда он свою главную идею отхватил. Говорит, что живет человек для радости. Как хочешь крутись, но чтоб радость была. И в доме, и в городе, и во всей России. Обязан человек жить в радости — вот где, говорит, собака зарыта. А собак Гриня очень даже любит. У него самого такая лохматка есть, старая правда. Так он ее иной раз по городу носит, для прогулки. Университетов Гриня не кончал, но книг прочитал тьму-тьмущую. И если пристать к нему по-хорошему, выхватит с полки Монтеня и как начнет шпарить — только держись. Почему-то ему Монтень на душу лег:
— Незачем нам вставать на ходули, ибо на ходулях надо передвигаться с помощью своих ног. И даже на самом высоком из земных престолов, сидим мы на своем заду...
Вот ведь как оказывается! И во Франции у них умные мужики есть. Не хуже Кусочкина соображают. Хотя этот Мишель, говорят, давно жил. Еще до Ивана Сусанина.
Как-нибудь поутру соберется наш Гриня в поход. Возьмет креслице, картонку для рисования, сучку лохматую и плакатик: "Даю полезные советы, как жить на свете". Усядется где-нибудь посередь дороги и начнет по своему Монтеню мозги вправлять:
— Надо поглупеть немножко, чтобы умудриться...
Может Гриня хоть на базаре, хоть с пожарной каланчи проповедовать. Это ему один хрен. А вот дураковины свои рисует Гриня у себя в пожарке, ночью. Чтоб никто не мешал, даже окна заставит. Уж когда готовы они, дураковины, тогда он их на свет тащит и перед людьми похваляется.
А теперь представим весь прожект.