Iii] тайная доктрина синтез науки, религии, и философии (стр. 38 из 160)

Иероним сам допускает, что книга, подлинность которой он свидетельствует как написанной «рукою Матфея», тем не менее была книгой, которая несмотря на тот факт, что он переводил ее дважды, была почти непонятна для него, ибо она была сокровенна. Тем не менее Иероним хладнокровно относит все комментарии на нее, кроме своих собственных, к еретическим. Более того, Иероним знал, что это Евангелие было единственное подлинное, и все же он становится более ярым, чем когда-либо, в своем преследовании «еретиков». Почему? Потому что принятие его было равносильно прочтению смертного приговора установленной Церкви. «Евангелие от Евреев» было широко известно как 150] единственное признаваемое в течение четырех веков еврейскими христианами, назареями и эбионитами. И никто из последних не признавал божественности Христа[265]

Эбиониты были первыми, самыми ранними христианами, чьим представителем являлся гностический автор «Clementine Homilies», и, как указывает автор «Supernatural Religion»[266], эбионистический Гностицизм когда-то был чистейшей формой Христианства. Они были учениками и последователями ранних назареев – каббалистических гностиков. Они верили в Эонов, как керинфяне, и в то, что «Мир был сложен Ангелами» (Дхиан-Коганами), как об этом жалуется Епифаний («Contra Ebionitas»): «У Эбиона взгляды назареев, а форма керинфян». «Они решили, что Христос от семени человеческого», он сетует[267]. Таким образом опять:

Эмблема Дан-Скорпион есть смерть-жизнь в символе

, как скрещенные кости и череп ... или жизнь-смерть ... стандарт Константина, римского императора. Авель показан, что он Иисус, а Каин-Вулкан, или Марс, проткнул его. Константин был римский император, чьим богом войны был Марс, и римский солдат проткнул Иисуса на кресте...

Но протыкание Авеля было завершением его союза с Каином, и это было подходяще под видом Марса Зародителя; отсюда двойной глиф – Марса-Зародителя (Озирис-Солнце) и Марса-Разрушителя (Меркурий, Бог Смерти, на египетском барельефе) в одном; означающий, опять-таки, первичную идею живого космоса или рождения и смерти, как необходимых для продолжения потока жизни[268].

Цитируем еще раз из «Разоблаченной Изиды»:

Латинский крест совершенно христианской формы был найден высеченным на гранитной плите в Святилище Серапеума, и монахи не преминули заявить, что этот крест был высечен язычниками «в духе пророчества». По крайней мере, Созомен с торжествующим видом отмечает этот факт[269]. Но археология и символизм, эти неутомимые и непримиримые враги лживых претензий церковников, нашли в иероглифах надписи, окружающей изображение, по меньшей мере, частичное объяснение его значения.

По Кингу и другим нумизматам и археологам, крест был 151] помещен там в качестве символа вечной жизни. Такой Тау, или египетский крест употреблялся в Вакхических и Элевзинских Мистериях. В качестве символа двойственной порождающей мощи он возлагался на грудь Посвященного после того, как его «новое рождение» было завершено, и мистики вернулись с крещения в море. Это был мистический знак, что его духовное рождение возродило и объединило его астральную душу с его божественным духом, и что он теперь готов вознестись в духе в благословенные обители света и славы – в Элевзинию. Тау был магическим талисманом и в то же время религиозной эмблемой. Он был принят христианами через гностиков и каббалистов, которые широко его применяли, как об этом свидетельствуют их многочисленные геммы. Эти, в свою очередь, получили Тау (или крест с рукояткой) от египтян, а Латинский Крест – от буддийских миссионеров, которые принесли его из Индии (где его можно найти и теперь) за два или три столетия до Р. X. Ассирийцы, египтяне, древние американцы, индусы и римляне имели его в различных, но очень незначительных видоизменениях формы. До самого последнего времени в средних веках он считался могущественным чудодейственным средством против эпилепсии и демонической одержимости, и «знак Бога живого», принесенный в видении Св. Иоанна Ангелом, поднявшимся с востока, чтобы «наложить печать на лбы слуг Господа нашего», был тот же самый мистический Тау – Египетский Крест. В живописи на стекле Св. Дионисия (Франция) этот ангел изображен отпечатывающим этот знак на лоб избранников; надпись гласит – SIGHUM TAY. В книге Кинга «Гностики» автор напоминает нам, что «этот знак обычно носит Св. Антоний, египетский отшельник»[270]. Каково было действительное значение Тау, это поясняют нам христианский Св. Иоанн, египетский Гермес, и индусские брамины. Уж слишком очевидно, что, по крайней мере, у апостола, он означал «Непроизносимое Имя», так как он называет этот «знак Бога живого» несколькими главами дальше[271] «именем Отца, написанным на их лбах».

У Брахатмы, главы индусских Посвященных, имелись на головном уборе два ключа, помещенных крестообразно – символ раскрытой тайны жизни и смерти; и в некоторых буддийских пагодах Татарии и Монголии вход в помещение внутри храма, обычно содержащий лестницу, которая ведет во внутреннюю дагобу[272], и портики некоторых Прачид[273] украшены крестом, образованным двумя рыбами, каковые также находимы на некоторых буддийских зодиаках. Нам совсем не следует удивляться, узнав, что священная эмблема в гробницах в катакомбах Рима «Vesica Piscis» произошла от упомянутого буддийского зодиакального знака. Насколько всеобща должна быть эта геометрическая фигура в мировых символах, можно заключить из того факта, что существует масонское предание о том, что Соломонов храм был построен на трех фундаментах, образовав «тройное Тау» или три креста.

В своем мистическом значении египетский крест обязан своим происхождением, как эмблема, пониманию самой ранней философией андрогинного дуализма каждою проявления в природе, который исходит из абстрактного идеала подобного же андрогинного божества, тогда как христианская эмблема обязана просто случайности. Если бы восторжествовал закон 152] Моисея, Иисус был бы побит камнями[274]. Распятие было приспособлением пытки, настолько же обычным среди римлян, насколько оно было неизвестно среди семитических народов. Оно называлось «Древом Позора». Только позднее оно было принято как христианский символ, но в течение первых двух десятилетий апостолы взирали на него с ужасом[275]. Несомненно, Иоанн, говоря о «знаке Бога живого», имел в виду не христианский Крест, но мистический Тау – Тетраграмматон, или мощное имя, которое на самых древних каббалистических талисманах было представлено четырьмя еврейскими буквами, составляющими Святое Слово.

Знаменитая леди Элленбороу, известная среди арабов Дамаска и в пустыне после ее последнего брака, как Hanoum Medjouye, обладала талисманом, подаренным ей друзом с Горы Ливанской. По определенному знаку на его левом углу был опознан, как принадлежащий к тому классу гемм, которые известны в Палестине, как «мессианские» амулеты второго или третьего века до P. X. Это зеленый камень пятиугольной формы; внизу выгравирована рыба; выше – Печать Соломона[276]; а еще выше – четыре халдейских буквы – Jod, Не, Vau, Не, IАНО, которые образуют имя Божества. Они расположены совершенно необычно, слагаясь снизу кверху, в обратном порядке, и образуя Тау египтян. Вокруг них имеется надпись, которую, так как эта гемма не наше имущество, мы не вправе приводить. Тау в своем мистическом значении, так же как и Crux Ansata, есть Древо Жизни.

Хорошо известно, что самыми ранними христианскими эмблемами – прежде чем были совершены попытки изобразить телесный вид Иисуса – были Агнец, Добрый Пастырь и Рыба. Происхождение последней эмблемы, которая так смущала археологов, становится таким образом понятным. Весь секрет заключается в том легко улавливаемом факте, что, несмотря на то, что в «Каббале» Царь Мессия называется «Толкователем», или Раскрывателем Тайны, и указан, как пятая эманация, в «Талмуде» – по причинам, которые мы сейчас объясним – Мессия очень часто обозначается как «ДАГ», или Рыба. Это есть наследство от халдеев и относится – как показывает само имя – к вавилонскому Дагону, человеку-рыбе, который был наставником и толкователем для людей, которым он показывался. Абарбанель объясняет это имя, утверждая, что знаком его (Мессии) прихода является соединение Сатурна и Юпитера в знаке Рыб[277]. Поэтому, так как христиане намеревались отождествить своего Христоса с Мессией «Ветхого Завета», они приняли его столь охотно, что забыли, что истинное происхождение его может быть прослежено еще дальше назад, чем вавилонский Дагон. С каким пылом и подробностями ранние христиане объединяли идеал Иисуса с каким только можно каббалистическим и языческим учением, можно заключить из слов Климента Александрийского, обращенных к его единоверцам.