Безусловно, подобные высказывания “компетентных” сотрудников не могли пройти бесследно, и повесть была запрещена.
Однако люди, искушённые в литературе, приняли повесть и хвалили её. Викентий Вересаев в апреле 1925 года писал поэту Максимилиану Волошину: “Очень было мне приятно прочесть ваш отзыв о М.Булгакове… юмористические его вещи – перлы, обещающие из него художника первого ранга. Но цензура режет его беспощадно. Недавно зарезали чудесную вещь “Собачье сердце”, и он совсем падает духом”. 7мая 1926 года в рамках санкционированной ЦК кампании по борьбе со “сменовеховством” на квартире у Булгакова был произведён обыск и конфискована рукопись дневника писателя и два экземпляра машинописи “Собачьего сердца”. Лишь спустя три с лишним года конфискованное при обыске было возвращено автору благодаря содействию Максима Горького.
Ю.Н.Потехин говорил о месте Булгакова в литературном процессе, об объяснительной силе повести: “Фантастика Михаила Афанасьевича органически сливается с острым бытовым гротеском. Эта фантастика действует с чрезвычайной силой и убедительностью. Присутствие Шарикова в быту многие ощутят”. Потехин, приехавший в Москву из Берлина в августе 1923 года, бросил упрёк московским литераторам, что они в течение нескольких лет не замечали такого писателя, и те обиженно защищались.
“Очень талантливое произведение”,- сказал на обсуждении повести “Собачье сердце” И.Н.Розанов. По-видимому, вскоре после этого он и заполнил карточку на Булгакова для своего “Путеводителя по современной литературе”: “Булгаков, Мих. Афанас. Совр. беллетрист, обладающий ярким сатирическим дарованием. В “Записках на манжетах” юмористически изобразил жизнь рус. литераторов в голодные годы. Из других повестей выделяются “Белая гвардия”, “Роковые яйца” и “Собачье сердце”. В двух последних прибегает к фантастике в духе Свифта”. На карточке рукой составителя помечено количество строк, которые он выделяет этому имени в “Путеводителе”, - 5 стр. Но и эти строки увидеть в печати Булгакову было не суждено: карточка осталась в домашнем архиве И.Н.Розанова. Она примечательна в качестве моментальной фотографии восприятия творчества Булгакова авторитетным литературным экспертом весной 1925 года.
И самим автором, и некоторыми из его слушателей повесть “Собачье сердце” ощущалась как канун гораздо более широких замыслов повествования о современности.
Решающим был отзыв о повести «Собачье сердце Л.Б. Каменева: “Это острый памфлет на современность, печатать ни в коем случае нельзя”. Поэтому замечательное произведение М.А.Булгакова пришло к читателю лишь через 60 лет.
Повесть в литературном контексте 20-ых годов XX века
Л.Ершов считает: «Процесс освоения современной темы в сатире был потому столь мучителен и долог, что он явился, в сущности, попыткой познать самих себя, получить истинное представление о характере новой эпохи».
Если роман «Белая гвардия» был отражением событий революции и гражданской войны, то сатирическая повесть «Собачье сердце» стала откликом Булгакова на культурную и социально-историческую ситуацию в советской России первой половины 20-х годов, но откликом, не просто запечатлевающим уродства быта, рождённого социальными катаклизмами, но и приобретшим черты своеобразного пророчества писателя, подобно тому, как пророчеством стал “фантастический” роман Замятина «Мы».
Фабула “Собачьего сердца” восходит к произведению великого английского писателя-фантаста Герберта Уэллса (1866-1946) – к роману “Остров доктора Моро”, в котором рассказывается о том, как профессор-маньяк в своей лаборатории на необитаемом острове занимается созданием необычных “гибридов”, превращая людей в животных хирургическим путём.
Название “Собачье сердце” взято из трактирного куплета, помещённого в книге А.В.Лайферта “Балаганы” (1922 год):
На второе пирог –
Начинка из лягушачьих ног,
С луком, с перцем
Да с собачьим сердцем.
Первоначальное название было «Собачье счастье. Чудовищная история». В этом произведении Булгаков применяет традиционный приём отстранения, наделяя животное способностью думать, анализировать обстоятельства и делать соответствующие выводы. Приём этот освящён именами Л.Толстого («Холстомер») и А.Чехова («Каштанка» и др.).
Но герой булгаковской повести, пёс Шарик, видит мир новой, послеоктябрьской эпохи, результат великого переворота, именуемого революцией, итог усилий многих поколений русской интеллигенции. Интересно рассмотреть произведение Булгакова в контексте литературы того периода.
Поэтика повести во многом основана на многочисленных ассоциациях и интертекстуальных связях. Экспозиция является своеобразным ключом к произведению. Все атрибуты вступления: зима, вьюга, господин в шубе, бродячий пёс — являются очевидной реминисценцией из поэмы Блока «Двенадцать». В художественный строй повествования включается даже такая, казалось бы, незначительная деталь, как воротник. Буржуй в поэме Блока “в воротник упрятал нос”, бездомный же пёс определяет социальный статус своего будущего благодетеля прежде всего по воротнику: “…Дверь через улицу в ярко освещённом магазине хлопнула, и из неё показался гражданин. Именно гражданин, а не товарищ, и даже вернее всего — господин. Ближе — яснее — господин. Вы думаете, я сужу по пальто? Вздор. Пальто теперь очень многие и из пролетариев носят. Правда, воротники не такие, об этом и говорить нечего, но всё же издали можно спутать”.
Число 12 вообще играет огромную роль в символике повести, создавая устойчивую интертекстуальную связь с поэмой Блока. С этим числом прежде всего связаны важнейшие события произведения Булгакова: действие начинается в декабре, то есть 12-м месяце 1924 года, пёс сообщает, что в полдень угостил его “колпак кипятком”, то есть в 12 часов; согласно записям в тетради доктора Борменталя, 24 декабря у Шарика наступает улучшение после операции, 31 декабря в 12 часов 12 минут пёс отчётливо пролаял своё первое слово “А-б-ы-р”, в записи от 12 января сообщается, что Шарик поддерживает разговор.
Естественно, что такая последовательность использования числа 12 в «Собачьем сердце» не случайна, а вызвана тем, что поэма Блока была первым откликом русской литературы на Октябрьскую революцию, и булгаковская повесть стала во многом полемикой с произведением Блока, с заключённой в ней картиной революционной России.
Главную роль в этом, пожалуй, играет образ вьюги. Из неё вырастает фигура Преображенского, к которому покорно льнёт бездомный пёс: “Господин уверенно пересёк в столбе метели улицу и двинулся в подворотню”. Характерно, что даже метель у Булгакова дана в форме столба, что вызывает дополнительную ассоциацию с поэмой Блока. Эти описания прямо соотносятся с текстом 9-й главы поэмы.
Стоит буржуй на перекрёстке
И в воротник упрятал нос,
А рядом жмётся шерстью жёсткой,
Поджавший хвост паршивый пёс... /изд-во “Дрофа”, 353/
Любопытно, что горничная Ф.Ф. Преображенского Зина, увидев Шарика впервые, называет его именно паршивым. “Где же вы такого взяли, Филипп Филиппович? — улыбаясь спрашивала женщина и помогала снимать тяжёлую шубу на чёрно-бурой лисе с синеватой искрой. — Батюшки, до чего паршивый!”. Замечание это вызывает неудовольствие профессора, в результате чего возникает контрастное отношение образов повести и поэмы. У Блока читаем:
Стоит буржуй, как пёс голодный,
Стоит безмолвный, как вопрос,
И старый мир, как пёс безродный,
Стоит за ним, поджавши хвост…/изд-во “Дрофа”, 353/
У Блока, таким образом, пёс символизирует старый мир, Шарик же “обожжён” революцией, пролетарием, о которых он имеет очень нелестное мнение, противопоставляя повару-пролетарию “покойного Власа с Пречистенки”, “барского повара графов Толстых”, спасшего жизнь многим бродячим псам. Важной деталью описания метели у Булгакова становится плакат с надписью “Возможно ли омоложение?”. Плакат с лозунгом “Вся власть Учредительному Собранию!” фигурирует и в поэме, а кроме того, З.Н. Гиппиус вспоминала: “Большевики с удовольствием пользовались «Двенадцатью»: где только не болтались тряпки с надписью: «Мы на горе всем буржуям // Мировой пожар раздуем». Видели мы более смелые плакаты из тех же «Двенадцати»: «...Эй, не трусь! Пальнём-ка пулей в святую Русь». Таким образом, Булгаков в своей версии революционных событий как бы отталкивается от поэмы Блока.
Любопытно, что образ пса, учащегося читать по вывескам, порождает ещё одну интертекстуальную связь «Собачьего сердца», на сей раз отсылает нас к поэме В.Маяковского «Люблю». Герой этой поэмы обучается грамоте с вывесок.
Птенец человечий,
чуть только вывелся —
за книжки рукой,
за тетрадные дести.
А я обучался азбуке с вывесок,
Листая страницы железа и жести.
Но косвенно фигура Маяковского как поэта пролетарской революции возникает на страницах повести гораздо раньше, а именно в эпизоде, когда Шарик ползёт к профессору Преображенскому, привлечённый запахом колбасы, купленной Филиппом Филипповичем в “кооперативе центрохоза”, мысленно взывая: “Для чего вам гнилая лошадь? Нигде кроме такой отравы не получите, как в Моссельпроме”. Перед нами не что иное, как намёк на рекламу, которую сочинял Маяковский. Маяковский для автора повести “Собачье сердце” становится одним из столпов того мира, который для самого Булгакова представлялся отрицанием традиционной культуры с её гуманистическими ценностями, а Полиграф Полиграфович Шариков, искусственно выведенный гуманоид, выступает в повести как реализация целей пролетарской революции, провозгласившей своей задачи создание нового человека.