Как видим, эта ситуация противоположна фрейдовской ситуации "вытеснения" влечений, несовместимых с сознательными моральными нормами. Скрытыми, "глубинными" здесь оказываются не "запретные" сексуальные влечения, а, напротив, позитивные духовные силы личности, тогда как аморальные желания открыты сознанию. Это свидетельство о несводимости личности к сексуальным, агрессивным и другим биологическим влечениям. Глубина личности - это не бездна низости1.
К сожалению, моральные принципы М., внешне усвоенные ею, не помогли ей справиться с конфликтом, они оказались "отчужденными" от духовного "Я", а потому - бессильными, а голос совести (голос духовного "Я") она не осознавала.
Знаменательно, что совесть как реальность внутренней жизни была осознана М. именно в ситуации диалогового общения. Голос собеседника, обращенный к духовному "Я", слился с внутренним, ранее не осознававшимся голосом совести, стал явным в ее сознательном внутреннем диалоге. Именно это помогло М. сделать сознательный нравственный выбор и начать преодоление своих дурных побуждений.
Так вышло, что на мучительный вопрос: "Ну скажите, что мне делать?!" - я ответила долгой паузой. Ретроспективно можно оценить эту паузу как приглашение к раздумью и собственному ответу. В критический момент у человека могут пробуждаться скрытые духовные возможности, и мои последующие слова о том, что она сама знает, что нужно делать, имели смысл обращения к духовному "Я" собеседницы. Реакция была поразительной по своей яркости и убедительности - она показала, что М. действительно знает, что нужно ей делать. Ее наличное "Я" возмущается и протестует: "Но это же невозможно! Я же не могу!.." Это был диалог уже не со мной, а со своим духовным "Я": ведь мною ничего не было сказано. Встреча двух "Я" состоялась, их диалог начался.
После взрыва протеста и возмущения наступил момент выбора. М. захотела слушать меня, значит, захотела прислушаться к голосу своей совести, и в результате мы (точнее она со своей совестью) достигли согласия. Радость было обоюдной.
Это - радость возвращения "блудного сына" в отчий дом, о которой повествуется в притче о Блудном сыне. Расточив свое богатство и впав в крайнюю нищету, он, наконец, вернулся к отцу, брошенному и забытому в распутной жизни, и был встречен с любовью и радостью.
***
Случай с М. - протофеномен катарсического преображения личности благодаря встрече наличного "Я" и духовного "Я". Проанализируем этот случай в свете психологии катарсиса.
Понятие катарсиса, как мы уже говорили, связано с искусством трагедии2, генетически восходящей к мистериям, древним народным празднествам и обрядам "очистительного" характера. Поэтому строение и смысловая логика трагедии имеют определенную направленность.
Лейтмотив древнегреческой трагедии - преступление и наказание. Преступник должен быть найден и изгнан во избежание гибели всего народа. "Царь Эдип" - трагедия осознания вины, раскаяния и добровольно принятого наказания.
Царь Эдип ищет преступника вовне, будучи сам этим преступником. Это психологически закономерное явление: человек проецирует свои отрицательные свойства на других, обвиняет, осуждает, негодует, не видя их в себе (закон Двойника). В беседе с М. это свойство проявилось в полной мере. Она видела причину своих душевных страданий в "несправедливости". С одной стороны, социальная несправедливость": "новые буржуи" живут за счет народа, за ее счет, у них - дачи с бассейнами, а она - в коммунальной квартире. С другой стороны, соседка, занимающая, как ей кажется, ее жилплощадь, отравляет ей жизнь. Негодуя на соседку, она выявляет силу своих же собственнических инстинктов. В сущности, она отличается от обличаемых ею "новых буржуев" лишь отсутствием их достижений. Преступление совершается ею, а она ищет виновника вовне.
Эдип упорно не желает признать свою вину. Обличения мудрого Тиресия вызывают взрыв возмущения: "Эдип (бешено): - Невыносима клевета такая! Сгинь, дерзкий волхв! Скорей уйди отсюда к себе обратно и оставь мой дом". Это звучит как изгнание голоса совести. В практике консультирования такая картина общеизвестна: взрывоопасная ситуация возникает, когда подходишь к существу проблемы. К этому надо быть готовым, если решаешься "вскрыть нарыв". Драматургия диалога с М. не была спланирована и не повторяла уже отработанные алгоритмы. Как всегда в диалоге, это экспромт. Но диалог происходил и переживался как реальная трагедия. М. была ее "героем", а я - одновременно и зрителем, и соучастником. Я сопереживаю как зритель в театре, который чувствует себя соучастником преступления, потому что страсти героя общечеловеческие. Чувства гнева, раздражения, озлобления - вся гамма переживаний М. понятна мне не теоретически, а опытно. Это значит, что они присущи и мне; степень их проявленности может быть разной, но в своем пределе они ведут к убийству и гибели. Я это осознаю и переживаю ужас за судьбу М. как за свою собственную. Такое сопереживание есть то, что называется "разделить" беду собеседника. Оно связывает воедино: теперь ее поражение или победа касаются меня лично. Эта критическая ситуация мобилизует все душевные силы и их бессознательные резервы; находятся нужные слова, интонации и паузы для кульминации драматического действия. Я - тот зритель-соучастник, который, в отличие от героя, знает преступника и может подсказать выход. Важно, чтобы это произошло в нужный момент, когда он готов принять правду. Но взрыв "самозащиты" неизбежен. Не предрешен и выбор между голосом совести и голосом Двойника.
У читателя может сложиться впечатление, что диалогический подход в психологической практике недоступен большинству людей и является уделом лишь немногих исключительных личностей. Действительно, этот путь непрост, он требует от человека внутреннего усилия, внимания, обращенного одновременно и на каждого человека, и на свое душевное и духовное состояние. Но, по существу, он открыт каждому и является призванием любого человека, стремящегося к глубокому творческому общению: ведь духовное "Я" потенциально есть в каждом человеке, осознает он его или нет.
Конечно, ближайший успех диалога в воспитании, обучении, психологическом консультировании, а также в повседневном общении зависит от духовного опыта. Необходимо самому опытно знать, что такое диалог с духовным "Я", каковы трудности и перипетии внутренней борьбы с Двойником. Успех консультирования зависит не столько от книжной образованности, сколько от практики созидания, образования своего внутреннего мира. Этот опыт накапливается одновременно с диалогическим обращением, одно невозможно без другого. Способность различать голоса во внутреннем мире собеседника зависит от опыта своего внутреннего диалога: чем глубже общение со своим духовным "Я", тем легче услышать его голос во внутреннем диалоге собеседника и помочь ему в осознании духовного "Я". Опытное знание трудностей духовного становления учит терпимости в общении с другими. Но как быть тем, у кого этот опыт минимален или вовсе отсутствует?
На первых порах не знание, а вера в духовное изменение человека создает установку на расположение и уважение каждого. Нужно не впадать в уныние и от своих срывов, и падений, веря в то, что любой человек не сводится только к наличному состоянию.
Признание потенциального и непознаваемого духовного "Я" учит бережности и осторожности в оказании психологической помощи: недопустимо внедрять себя, свои установки и оценки в душу другого. Человек призван осуществить свою неповторимую индивидуальность, идти своим единственным путем. Чужое "Я" может стать помехой на этом пути. Особенно явно это выступает в творческом становлении личности.
Стремление найти свой идеал, наставника, любимого свойственно большинству людей, ищущих психологической помощи. Поэтому, оберегая человека, нужно учиться вненаходимо-сти и избегать позы учителя. Необходимо сдерживать свое личное рвение "продвинуть вперед" человека, стараться откликаться лишь на его вопросы и усилия. Нужно воспитывать в себе эмоциональную сдержанность и спокойствие.
В опыте такого общения развивается чуткость как к собеседнику, так и к своей интуиции, вера в свое духовное "Я" и духовное "Я" другого. Как в любом творческом процессе, чувство "эврика!" подсказывает, что искомое найдено. Здесь голос творческой интуиции сливается с голосом совести; она дает знать, что хорошо и что плохо. Это совершается и в душе консультанта, и в душе консультируемого. Наиболее очевидно это в том случае, когда человек с радостью осознает и принимает то, что мучительно трудно и болезненно для его самолюбивого наличного "Я"; когда он решается преодолеть, "победить себя" (когда ему не подсказано решение, а он сам пришел к нему). Это уже опытное доказательство силы духовного "Я".
Если такой творческий процесс совершается в душе консультируемого, в чем же роль консультанта? Чтобы состоялся внутренний диалог, человеку бывает необходим диалог с собеседником вовне - с человеком, верящим в него, в его духовные возможности; тогда он начинает верить в себя и открывает в себе эти возможности.