Дети воспринимают мир отношений в узком диапазоне минорных настроений: грусти, обиды, враждебности и страха. Они искаженно воспринимают и реальные отношения между людьми, хотя нередко проявляют большую тонкость чувств и наблюдательность. У детей из детского сада, растущих в хороших семьях, такого искажения восприятия не видно. Можно сделать предположение, что оно является следствием душевных травм, пережитых ребенком.
Болезненный опыт семейных отношений отягощает внутренний мир ребенка, создает постоянное внутреннее напряжение. Восприятие их фокусируется на травмирующих переживаниях (когда у нас что-то болит, мы думаем об этом, а при сильной боли все воспринимается сквозь эту призму). Так восприятие мира становится суженным, односторонним и искаженным.
Мир представляется ребенку сообразно его опыту общения в людьми, близкими ему. Чем труднее и болезненнее этот опыт, тем сильнее печать душевных травм на его впечатлениях. Мир воспринимается тогда как опасный, угрожающий, враждебный.
...На картинке из детской книжки изображен паровоз, за которым бежит мальчик, стараясь догнать его. Несколько детей из детского дома сказали, что паровоз хочет задавить мальчика. В детском саду таких ответов не было.
...На другой картинке солнышко во весь рот смеется над мальчиком, грозящим ему; у ног мальчика осколки. Надя из детского дома сказала: "Солнышко не смеется, оно злится". А другая девочка придумала рассказ о разбитом солнце.
Душевные травмы закрывают от ребенка свет и красоту мира. Даже радостные события преломляются сквозь призму тяжкого опыта прошлого и не доходят до сердца его.
Научное объяснение этому дал академик А. Ухтомский в уже упоминавшемся ранее понятии "доминанты". Доминанта - это господствующий в нервной системе или психике очаг возбуждения, который втягивает в свое русло все внешние воздействия. Он писал: "В порядке самонаблюдения мы можем заметить каждый на себе, что, когда эта господствующая направленность есть, обостряется чисто звериная чувствительность и наблюдательность в одну сторону и как бы невосприимчивость к другим сторонам той же среды. В этом смысле доминанта не только физиологическая предпосылка поведения, но физиологическая предпосылка наблюдения". И далее: "Вместе с тем она - вылавливание из окружающего мира по преимуществу только того, что ее подтверждает... А это уже само по себе и переделка действительности". Если в душе ребенка преобладают тяжкие впечатления, его доминанта "переделывает действительность", болезненно искажая ее. Это, по мысли Ухтомского, является предпосылкой эгоцентризма, "доминанты на себе".
Если ребенку недостает любви, его душа, подобно растению в темноте, чахнет и увядает. Возникают так называемые "психические отклонения", трудности характера и дефекты личности, вплоть до душевных заболеваний.
Детский эгоцентризм не является врожденным, как полагают многие психологи. Мы видим, что он присущ детям, лишенным любви родителей и пережившим душевные травмы. Это - не норма, изначально присущая человеку, а болезнь, изъян душевного развития.
Эгоцентризм следует отличать от эгоизма. Обычно эгоизм связывают с избалованностью детей. Но дело не только в этом. "Балуя" своих детей, родители, в сущности, недостаточно их любят. Приятно доставить ребенку удовольствие, выполнив его желание или каприз, неприятно наказывать его, проявлять к нему строгость и требовательность. Выходит, что "баловство" детей выражает стремление взрослых к приятным эмоциям и уход от трудностей. Но любовь - это не приятная эмоция. Она предполагает заботу, ответственность, разумность в отношениях с ребенком. Она неотделима от строгости, требовательности и настойчивости в его воспитании. "Балуя" детей, родители, в сущности, не пекутся о душевном и духовном развитии ребенка. Он привыкает к безотказному удовлетворению желаний, и впоследствии для него становится нормой жизни их неограниченное сиюминутное удовлетворение; ребенок не считается со средствами и путями достижения своих желаний, с окружающими его людьми, их нуждами и желаниями. Эгоизм - это укоренившаяся привычка жить прежде всего для себя. Он связан с избалованностью и проявляется в отсутствии любви к людям.
Эгоцентризм, как мы уже говорили, другого происхождения, и психологические характеристики его иные. Он выражается в искаженном и суженном восприятии мира, человеческих отношений и переживаний. Эгоцентричные дети воспринимают мир в узком диапазоне своих отрицательных, болезненных переживаний. Степени эгоцентризма возрастают от простой невосприимчивости к тому, что выходит за рамки болезненных переживаний ребенка, до искажения восприятий по типу Двойника - проекции на другого своих собственных состояний. Это не избалованные дети напротив, они зачастую лишены элементарной заботы и внимания. Причина их душевного состояния в доминировании отрицательных переживаний, связанных с отношением к ним взрослых.
Мир в семье и внутренний мир ребенка связаны неразрывно. Но верно ли считать, что душевное и духовное развитие ребенка полностью зависит от условий его воспитания, что оно "детерминировано", как говорят многие психологи и педагоги, условиями окружающей его среды? От ответа на этот вопрос зависит и решение следующего: можно ли сформировать личность человека по заданному образцу, "запрограммировать" развитие личности?
Вспомним Веру, которая выросла в очень трудной семье, но любовь и сострадание к матери пробудили в ее душе силы, способные противостоять "окружающей среде" с ее грубостью и жестокостью. Здесь важно обратить внимание на то, что в душе ребенка скрыты неведомые силы, и они могут быть разбужены. Душа ребенка не просто экран, отражающий внешние воздействия. Становление личности начинается с этого противостояния среде и преодоления трудностей.
"Пусть моя Катька растет эгоисткой, лишь бы она была счастливым человеком", - услышала я однажды от одной милой женщины. Она искренне хотела счастья своему ребенку - именно своему. Эгоистичный человек едва ли способен увеличить счастье других, в том числе и близких. Так что в пожелании молодой мамы было и нечто самоотверженное. При этом она не сомневалась, что эгоизм и счастье - совместимы; более того, для счастья просто необходимо жить для себя, уметь отстаивать в жизни свои интересы наперекор другим. Для доказательства своей точки зрения она ссылается на теорию "разумного эгоизма" Н. Чернышевского, которую "проходила" в школе. Правда, в памяти у нее осталось очень мало, да и то, что осталось, трансформировалось на свой манер: эгоизм - разумен, а "жертва - сапоги всмятку".
Немало еще людей добиваются успеха за счет других и притом стремятся обосновать разумность своей жизненной линии. Кое-кто сошлется и на авторитетные мнения: одни на теорию "разумного эгоизма" Чернышевского, другие на относительность добра и зла в разнообразных интерпретациях - от Мефистофеля до Великого Инквизитора и Воланда. Всем хочется подвести базу под свое эгоистическое поведение, чтобы считать его справедливым и разумным, даже упомянутым литературным персонажам.
Как заметил поэт:
Зло без добра не сделает ни шага
хотя бы потому,
что вечно выдавать себя за благо
приходится ему.
В. Берестов
И история философии знает немало разного рода апологий эгоизма.
И в психологии есть вариации на эту тему. Так, Ганс Селье в своей книге "Стресс без дистресса" развивает теорию альтруистического эгоизма. Любовь к себе оказывается первичной, а альтруизм - производным.
На первый взгляд, такая точка зрения кажется убедительной. Но если любовь к себе первична по отношению к любви, направленной на другого, как понять способность человека к самопожертвованию, вплоть до принесения в жертву своей жизни? А ведь именно в таких проявлениях выражается суть человеческой любви и преданности.
С психологической точки зрения изначальная любовь к себе просто немыслима. Точно так же, как ребенок не может заговорить, если не услышит речь других людей, он не научится любить - ни себя, ни других, если сам не будет любим. Точно так же, как нельзя вытащить себя за чуб из болота, нельзя полюбить себя без любви к другому человеку. Любовь рождается и рождает людей в их отношении друг к другу не только в физическом смысле, но и в духовном.
Что же касается эгоизма как себялюбия, то само сочетание этих слов является недоразумением. Вся беда эгоиста в том, что он не любит себя, что он сам себе враг.
В связи в этим некоторые психологи утверждают: чтобы полюбить других, надо прежде полюбить себя. Так что же - борьбу с эгоизмом надо начинать с культивирования любви к себе? Но такое смещение акцента на себя хотя и импонирует индивидуалистически настроенному читателю, однако способно завести его в еще большую занятость собой и своим "Я". К тому же оно может оказаться совершенно бесполезным для людей, у которых не было настоящего опыта любви к другим людям: они не смогут полюбить себя, как бы ни старались следовать советам психологов. Единственно возможный выход - в любви к другому: потребность в такой любви живет в каждом человеке.
Из собственного опыта мы знаем, что настоящая любовь сродни творческой самоотдаче: она так же вдохновенна и самозабвенна. Когда мы делаем что-то для других по чувству обязанности или долга - это одно, а когда мы делаем что-то для любимого человека - это совсем другое: мы испытываем радость гораздо большую, чем если бы это делали для самих себя. По этому чувству радости служения можно узнать, с любовью ли мы относимся к человеку. Значит, можно легко и радостно, забыв о себе, поставить другого на первое место; это естественно для любящего и переживается как счастье - "со-частие" другому. Выходит, что счастье и состоит в самозабвении, забвении своего "Я" ради любимого. Но в этом отказе от того "Я", о котором мы обычно печемся, тревожимся, оберегаем его статус и привычную роль, - в отказе от маленького эгоистического "Я" рождается духовное "Я".