Мысли Т. Манна, об «интересности» неинтересных людей, о сложных связях между обыденностью бюргерского существования и гением, талантом художника, повторенные и его другом Германом Гессе, сопровождают писателя всю жизнь. Мы найдем их и в статьях о Гёте.
В 1938 году Т. Манн написал две статьи о произведениях
Гёте - «„Вертер" Гёте» и «О „Фаусте" Гёте». В этом не было ничего удивительного, так как то были в жизни Манна годы «Лотты в Веймаре». В первой статье Манн размышляет о литературно - общественном значении «Вертера» и о роли романа в жизни самого Гёте. Опираясь на воспоминания старого Гёте, Манн утверждает, что «генеральная исповедь» поэта его самого
исцелила, «возродила к новой жизни» (10, 235). В то же время
внешний мир, целое поколение молодежи, увидев в «Вертере»
воплощение собственных чаяний и страданий, не могло быть
«Вертером» исцелено — наоборот, его влияние не всегда было
благотворным и действенно мужественным. У Т. Манна получается, что Гёте как бы излечился, передав свои томления, свою тягу к смерти другим, т. е. излечился за счет других: «Но в то время как самого себя он исцелил и образумил, претворив действительность в вымысел, другие были сбиты с толку и решили, что надо претворить вымысел в действительность, пережить перипетии романа и, не долго думая, застрелиться. И вот то, что
пошло на пользу ему, было объявлено в высшей степени „вредоносным"» (10, 236).
Сам Т. Манн, причисляя «Вертера» к величайшим произведениям мировой литературы, не скорбит о его «вредоносности» — он видит в романе только катализатор, а не первопричину самоубийственной меланхолии, охватившей европейскую молодежь в предреволюционные годы.
Статья Т. Манна «О „Фаусте" Гёте» создавалась в то время, когда писатель еще не задумывался всерьез над своей интерпретацией фаустовской темы. Статья посвящена анализу образов Фауста и Мефистофеля; особую ее часть занимает характеристика народной книги Шписа и отдельно. — эпизода с Еленой. Т. Манн размышляет о гётевском понимании добра и зла и о роли слова в мировых событиях. Статья заканчивается выстраданной самим писателем XX века надеждой: «Пусть кажется сегодня „чистое слово", зовущее к добру, к лучшему, беспощадным, пусть жестоко и независимо отбрасывает его в сторону мировая история — мы будем держаться за антидьявольские настроения в надежде, на то, что у человечества тонкий слух, и слова, рожденные его собственными потребностями, сослужат человечеству добрую службу и не позабудутся в глубине его сердца».
Среди, работ Т. Манна о Гёте необходимо обратить внимание на его «Фантазию о Гёте» (1948 г.), являющуюся предисловием к американскому изданию избранных сочинений Гёте. В Америке Т. Манн добровольно взял на себя роль пропагандиста немецкого культурного наследия. Опыт жизни в этой стране подсказал ему, что специфически немецкая проблематика подчас с трудом воспринимается даже образованной читающей Америкой. Поэтому в разных предисловиях он настойчиво, обстоятельно и несколько упрощенно высказывает свои мысли по поводу тех или иных, немецких писателей, которых ему страстно хочется сделать доступными и желанными в стране, давшей ему приют.
Т. Манн не забывает, что он пишет для «иностранного читателя» (10, 395). Поэтому он подробно излагает широко известные факты биографии Гёте, объясняет американцам, кто такой Лютер, размышляет над сходством, которое кажется ему очевидным, политических позиций Гёте и Эразма Роттердамского. Однако, справедливо подчеркивает Манн, при всем своем «охранительстве» реакционного толка, Гёте не желал солидаризироваться до конца и с сильными мира сего.
Т. Манн с симпатией относился к постоянному стремлению Гёте вечно творить, сочувствовал его любви к знанию, к наукам, к природе. Манн называет это «пандилетантизмом» Гёте, отнюдь не вкладывая в это понятие уничижительного смысла, В таком свойстве Гёте, как «пандилетантизм», Манн усматривает отражение будущих требований к человеку культуры, нечто от особенностей культурного климата XX века. Поэтому и забота Гёте о создании эпохи мировой литературы встречает полное понимание Манна.
1.2.4 Т.Манн о Шиллере
В работах Т. Манна по отдельным вопросам немецкой литературы проблема «Шиллер» не может считаться самой важной, но и вокруг нее идут споры. Так, относительно места Шиллера в творческом развитии Т. Манна ученые придерживаются полярных взглядов. Г. Зандберг, например, написал солидную книгу, чтобы доказать высказанный в конце ее тезис: «Как показали документы, не следует придавать отношению Т. Манна к Шиллеру заметного значения».21 В то же время Ганс Майер полагал, что путь Т. Манна к Гёте начинается через «приближение к Шиллеру». 22
Американский ученый Ф. Кауфман видит в Шиллере первую любовь Т. Манна, которой Т. Манн оказался обязанным всю свою жизнь.23 По Г. Эйхнеру, Т. Манн в своем первом произведении о Шиллере — в рассказе «Тяжелый час» сделал попытку с помощью моралиста Шиллера отказаться от своих учителей и вдохновителей Ницше и Шопенгауэра, от их противопоставления жизни и духа.24
Молодой Т. Манн видел в Шиллере, прежде всего, поэта дружбы, поэтому герой его новеллы «Тонио Крюгер» четыре раза вспоминает тот эпизод из шиллеровского «Дон Карлоса», в котором жестокий король Филипп плакал, потеряв друга. Эти слезы деспота не дают покоя бедному Тонио, да и Т. Манну кажутся очень значительными.
В новелле «Тяжелый час», написанной в 1905 году, который был «годом Шиллера», отразилась проблематика юношеских новелл Т. Манна и шиллеровский образ стоит под знаком поисков «нежного героя» — героя этического преодоления, хрупкость которого побеждается силой воли и творческими импульсами.
В последующие годы Т. Манн не раз проявлял интерес к шиллеровскому противопоставлению наивной и сентиментальной поэзии, пользуясь им, в частности, и в статье «Гёте и Толстой».27 В 1929 году, отвечая на вопрос «1st Schiller noch lebendig?», Т. Манн четко устанавливает: Шиллер жив и участвует в создании нового представления о человеке. Самому Т.. Манну образ Шиллера понадобился в романе «Лотта в Веймаре» для сопоставления с главным героем и противопоставления ему, но крупным планом, подробно и вместе, с тем объемно Манну удалось изобразить Шиллера только в своем предсмертном слове о Шиллере.
Таким образом, рассмотрев статьи Т. Манна о писателях, мы приходим к выводу, что литературные портреты, созданные Т. Манном, всегда в первую очередь свидетельствуют о том, что они написаны художником, а не профессиональным критиком. Не только смущающее исследователей «отсутствие научного аппарата, известная вольность при передаче цитат, почти полное равнодушие к датам»,33 но и постоянное стремление дать образ художника или писателя, а не анализ его творческого пути ощущается в разных по времени написания статьях Т. Манна. Кроме того, Т. Манн считает обязательным найти особый, образный путь приближения к предмету исследования.
1.3 Художественный метод Т. Манна
Путь Манна как мыслителя, начавшийся под сильным влиянием Шопенгауэра, Ницше, Вагнера и общей культурной ситуации немецкого "конца века", весь стоит под знаком непрекращающегося движения к более гуманистической и плодотворной мировоззренческой ориентации. В основном Манн работает над преодолением психологии декаданса, глубоко им пережитой. В себе самом Манн видит орудие критического самоочищения немецкой "бюргерской" культурной традиции, а в своем творчестве – инструмент "самоопределения" (понимаемого в духе этики позднего Гёте) через самопознание.
Художественный метод Манна характеризуется повышенно сознательным отношением к творчеству и творческому процессу. Это проявляется двояко: 1) в его произведения вводятся прямые рассуждения о сущности и по поводу творчества; создание произведения сопровождается рефлексией, которая входит интегральной частью в само произведение; 2) исключительно содержанием произведений становится проблематика искусства и творчества, которая выполняет у Манна роль универсального символа, вмещающего в себя более или менее значит, обществ, тематику.
Бытие художника, представленного как творческая личность и творящего свою жизнь как произведение искусства, выступает у Манна как аналог самых различных социальных явлений: проблематика психологии художника раскрывается на образах монарха ("Королевское высочество") или авантюриста ("Признания авантюриста Феликса Круля"), библейских героев (тетралогия "Иосиф и его братья") или средневековых аскетов ("Фьоренца", "Избранник") и т.д. С другой стороны, социальная проблематика оформляется как изображение жизни и творчества художника ("Доктор Фаустус"). Для метода Манна характерна автопортретность образа художника, стоящего в центре его произведений; притом это автопортрет не буквальный, а преображенный, экспериментальный, являющийся продуктом транспозиции своего Я на разные ситуации, разные эпохи и с заменой ряда черт на противоположные.
Самое раннее отношение к действительности у Манна близко эстетству 90-х гг. 19 в., но очень скоро над эстетическим критерием надстраивается этический принцип. В центре этики Манна стоит проблема взаимоотношения духовной культуры и социальной действительности, выражаемая противоположением двух групп понятий: дух, созерцание, творчество, болезнь – жизнь, действие, здоровье, счастье. Ранний Манн под сильным воздействием идей Шопенгауэра (дух как аскетическое преодоление воли к жизни) и Ницше (дух как болезнь) понимает эти антитезы дуалистически: дух рассматривается как начало проблематичное, противоречивое, неполноценное, жизнеспособность отождествляется с антидуховностью, а в социальном плане – с агрессивной буржуазностью ("Тристан", 1902) или в лучшем случае с бюргерской заурядностью ("Тонио Крёгер", 1903). Шопенгауэр привлекает Манна как моралист, пессимизм которого – трагическое, но внутренне освобождающее учение, и как истолкователь сущности музыки (музыка всегда остается для Манна прообразом всякого искусства). В творчестве Вагнера Манн находит выражение тех же колебаний между волей к смерти и волей к жизни.