Смекни!
smekni.com

Лукьянов аркадий Викторович идея метакритики "чистой" любви (стр. 45 из 58)

"Те, кто понимают женщину как чувственность греховную, погрешают в том, что болезненную порчу чувственности они принимают за ее существо. Ева не могла остаться в качестве одной лишь идеальной возможности внутри Адама (вот он - зарождающийся антитезис! -Э.С.), ибо тогда он не ощутил бы ее как телесность, а через то не осознал бы и своего собственного тела. В лице Евы Адаму предстала непорочная чувственность мира…, открылась живая плоть всего мира, и он ощутил себя его органической частью. В красе Евы Адаму открылась софийная красота мира. Но разве любовь даже и в нашем грешном мире не дает и теперь подобного же ясновидения в пламенеющие миги свои? А разве к чистой любви Адама и Евы не может относиться также и та песнь любви, которая именуется "Песнью Песней", хотя непосредственно она имеет в виду то, во образ чего существует брак - отношение Христа и Церкви? Не напрасно ведь встреча невесты женихом при венчании сопровождается гимном из "Песни Песней": "Гряди, гряди от Ливана невеста, гряди, добрая моя, гряди, голубица моя!"[549]

Здесь уместно сослаться на св. Григория Нисского, среди трудов которого есть и толкование "Песни Песней". Вот что пишет о нем протоиерей Георгий Флоровский в книге "Восточные отцы IV -VIII веков": "Любовь к ближним неразделима с любовью к Богу. Одно не возможно без другого. И любовь есть некая связь внутренняя или срастворение с любимым. Эта связь осуществляется в Церкви - в символике Песни Песней церковь обозначается "подобием верви", "так как вся делается единой вервию и единой цепью…"[550] В другом месте Георгий Флоровский разъясняет: "Коль скоро снимается верхняя одежда безнадежности, и душа видит, что превосходящая чаяния и неописанная красота Возлюбленного во всю вечность веков обращается всегда все более совершенною, - тогда приходит в сильнейшее желание и чрез дщерей иерусалимских открывает Возлюбленному расположение сердца, - что приняв в себя избранную стрелу Божию, уязвлена в сердце острием веры, смертельно устрелена любовью". А по слову Иоаннову "Бог есть любовь"… Так говорит св. Григорий о томлении верующей любви в своих толкованиях на "Песнь Песней". Вершина пути есть некое "божественное и трезвенное упоение", "исступление ума", - экстаз. И при этом экстаз безмыслия, - созерцание вне понятий и вне образов, - экстаз без видений".[551]


Пробуждение "самости" или "самкости"?

Из приведенного выше сжатого изложения толкования св. Григорием Нисским Песни Песней становится вполне ясно, почему эта книга была включена в свод Библии. И все же очень трудно осмыслить в ключе размышлений этого отца Церкви, например, такое место из Песни Песней:

"О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая! Округление бедр твоих как ожерелье, дело рук искусного художника; Живот твой - круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твое - ворох пшеницы, обставленный лилиями; Два сосца твои, как два козленка, двойни серны;… Как ты прекрасна, как привлекательна, возлюбленная, твоей миловидностью! Этот стан твой похож на пальму и груди твои на виноградные кисти. Подумал я: влез бы я на пальму, ухватился бы за ветви ее; и груди твои были бы вместо кистей винограда, и запах от ноздрей твоих как от яблоков; Уста твои, как отличное вино. Оно течет прямо к другу моему, услаждает уста утомленных".[552]

Очень трудно этот гимн женской красоте истолковывать в символике отношения Христа и Церкви. Да и сам о. Сергий Булгаков об этом пишет:

"Насколько в возлюбленной для любящего вся тварь предстает как образ женской красоты, настолько же и возлюбленная при этом осознает свою женственность, открывается сама себе".[553] "Не влюблена ли природа в красу свою и не есть ли в красе этой что-то девичье, стыдливое и страстное? Поэты и художники одни лишь видят знают эту космическую Афродиту, ее самолюбование, влюбленность природы в свою идею, творения в свою форму. "Да лобзает он меня лобзанием уст своих, ибо ласки твои лучше вина… Влеки меня, мы побежим за тобою".[554] Не шепчет ли в этих страстных признаниях влюбленной вся природа в эротической истоме своей и в любовном восхищении своем?… И не эти ли вздохи и лепет подслушивает поэт, не эти ли раскрывающиеся объятия видит художник? Влечение материи к своей собственной форме-идее (вспомним тут Аристотеля и его учение о форме, как действительности того, что в материи дано лишь как возможность - Э.С.), стремление познать себя, облечься в свою собственную форму, в существе своем есть эротическое стремление, в самой телесности идей заключено нечто муже-женское, пылают сомкнувшиеся объятия, в поцелуе сливаются уста. Природа, как Суламита, стремится к жениху, тоскует о нем, ищет его на стогнах, а когда находит, то блаженно изнемогает от любви: "Левая рука его у меня под головой, а правая обнимает меня".[555] …Таков панэротизм природы… Эротическое взаимопроникновение формы и материи, идеи и тела, духовная, святая телесность".[556]

Но рядом с этими вдохновенными словами у выдающегося религиозного философа соседствуют пассажи, в определенной степени опровергающие их:

"…Аскетическая борьба с чувственностью в христианстве проистекает именно из любви к ноуменальной, софийной чувственности, или красоте духовной, и вражда с телом мотивируется здесь высшей любовью к телу, что яснее всего выражается в почитании св. мощей, как духоносного, просветленного тела. Нельзя презирать чувственность, - и в ней надо видеть "образ и сияние славы Божией", каковым является божественная София. И насколько наша земная красота есть отблеск небесной, софийной, постольку же наша, обремененная тяжелой плотью, чувственность есть маска, даже гроб чувственности непорочной и святой".[557]

Хочется спросить: что же это за "тяжелая плоть", даже "гроб", которые вдохновляют любящую воспринимать ласки любимого как нечто, лучшее вина, влекущее побежать за ним? Неужто и рука жениха тяжела, как крышка гроба?

Здесь стоит привести слова нашего современника протоиерея Александра Меня:

"Нередко можно слышать, что порыв к Богу, жажда Его есть, якобы, лишь проекция наших неудовлетворенных желаний, подавленных импульсов земной любви. Полностью отмести это утверждение невозможно. Когда подвижники говорили о "прелести", то есть о лжемистике, они ясно давали понять, что даже в эту, казалось бы, священную область легко проникают наши страсти, маскируясь под "небесную любовь" или "ревность о вере". Но одним этим мистика не исчерпывается. Если уж говорить о родстве ее с "либидо" (душевно-чувственным потенциалом), то закономерно звучит встречный вопрос: не ищет ли человек в любви чего-то большего, чем она может дать? Не присутствует ли в эротическом взлете нечто от трансформированного религиозного чувства, перенесенного в план человеческих отношений? Почему в любви так важно стремление, незавершенность? Почему ей так часто сопутствует печаль недостижимости? Было бы правильнее сказать, что в Эросе больше религиозного, чем эротического - в подлинной мистике".[558]

Отсюда видно, что и у о. Александра Меня речь идет не о тяжести плоти, а о недостижимости божественного совершенства в земной любви. Сравним это со следующим высказыванием о. Сергия Булгакова:

"Соединение полов, зачатие и рождение есть, по изначальному определению Божию, норма пола. Греховный человек не знает этого соединения в его чистоте. Сила греха ни в чем не сказывается с такой остротой, как в отношениях наиболее интимных и нежных, и тени его сгущаются здесь обезображивающими пятнами. Благодаря греху между полом и половым чувством, или сексуальностью, устанавливается напряженный и жгучий антагонизм. Сексуальность еще не есть пол и даже может стать отрицанием его высшего начала, но она в то же время и неотделима от пола, который не существует без нее, как огонь без горючего материала. Пол, нераздельно связанный с сексуальностью, дает огонь жизни, а потому есть положительная и благая сила (отсюда понятно всеобщее инстинктивное отвращение к "половым аномалиям" или просто половой бездарности, физическому и духовному кастратству). …Тем не менее, пол, благодаря сексуальной своей затемненности, содержит в себе мучительные дисгармонии… Духовно-телесное соединение двух в одну плоть, как оно дано в норме творения и как оно хотя бы слабо, но все же предощущается в браке в меру духовного возраста супругов, связано в то же время и с чувством разъединения, убийства, тоски по утрате чего-то дорогого и чистого".[559]

И дальше о. Сергий, противореча себе, поясняет:

"Заповедь размножения не связана с грехопадением, она дана до него и не с тем, конечно, чтобы нарушить целомудренную чистоту супругов, но чтобы осуществить в них и чрез них полноту жизни. Между девством и браком принципиально нет противоречия, и, если бы не совершилось грехопадение, Адам и Ева были бы первыми девственными супругами на земле… Любовь многолика и многогранна, и нет основания противопоставлять ее грани как взаимно исключающиеся. Это девственное соединение любви и супружества есть внутреннее задание христианского брака, и в таинстве подается благодать брачующимся, дабы возрождать целомудрие и укреплять здоровье пола, утерянное в грехопадении. Задача эта так трудна, что даже и приближение к ней является чудесным".[560]

Зададимся вопросом: а что такое девственные супруги? Размножающиеся как ангелы? Или нормальным физиологическим путем, но без похоти? Почему о. Сергий с таким пафосом пишет о девственности супругов в раю, хотя им было заповедано плодиться и размножаться? Ведь сам же он указывает: "Телу придается в нем (христианстве - Э.С.) положительное и безусловное значение. Оно не есть только следствие греха или отпадения во что-то низшее,… но есть первозданная сущность".[561] О.Сергий приводит слова ап. Павла: "Так должны мужья любить своих жен, как свои тела: любящий свою жену любит самого себя. Ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее, как и Господь Церковь".[562] И дальше философ пишет: "Конечно, можно аллегоризировать решительно все на свете, а потому при желании и "сие можно понимать духовно". Однако это значило бы не только экзегетически насиловать данный новозаветный текст, но и не считаться со всем духом Ветхого Завета, с его явным телолюбием и телоутверждением; пришлось бы, в частности, сплошь аллегоризировать и священную эротику Песни Песней, которая отнюдь не представляет собой одну лишь лирику или дидактику, но проникнута серьезнейшим символическим реализмом. Нужно было бы перешагнуть, далее, и через учение Церкви о таинстве брака… Но христианство есть религия не только спасения души, а и духовного прославления тела… Христианство есть апофеоз тела и дает великие обетования относительно его искупления".[563]