Эта стратегия так же безнадежна, как безнадежны ожидания тех, кто думает, что огромная крепость разрушится только оттого, что один или два ее кирпича были уложены неправильно. Эта стратегия дискредитирует Библию в двух отношениях. Во-первых, она подрывает библейское учение, согласно которому именно наличие у человека разума делает его существом, сотворенным по образу Божию262. Во-вторых, она препятствует принятию библейского учения, гласящего, что Бог сотворил все мерою, числом и весом263. Эти слова имеют смысл лишь в том случае, когда всякое новое открытие, касающееся количественной структуры материального мира, является свидетельством специфичности сотворенной Богом вселенной.
Какие бы вспышки гнева ни провоцировал креационизм, ученые-материалисты должны все же испытывать радость при виде христианства, связавшего себя с самым что ни на есть ненаучным учением. Их радость была бы еще более полной, если бы вся наука, культивируемая христианами, была бы креационистской наукой, два из главных положений которой — это возраст Земли, измеряемый несколькими тысячами лет, и особое творение каждого из биологических видов в этот удивительно краткий временной промежуток.
Воистину печальное и смехотворное зрелище. Неестественно быстрые движения людей в первых фильмах немого кино, которые сегодня способны вызвать лишь улыбку, покажутся вполне достойной вещью в сравнении с той последовательностью творения, где события, занявшие миллиарды лет, ужаты до интервала в несколько тысячелетий. Креационизм помещает Творца на скамью, где все Его действия и движения напоминают лихорадочные движения рук и ног в упомянутых немых фильмах. Нелепость ситуации может сравниться лишь с нелепостью утверждений самих материалистов, изгоняющих Творца на том основании, что Он не может сидеть на скамье в течение миллиардов лет, не говоря уже о вечности. В обоих случаях Творец и творение выставляются на посмешище по одной и той же причине: количества берутся в качестве критерия онтологической истины, которая является истиной принципиально не количественного характера.
Дарвинисты перед судом метафизики
Вытекающий из этого интеллектуальный фарс может лишь вызвать восторг у тех эволюционистов, которые не желают признать, что эволюционное учение или всякая наука об эволюции, физическая или биологическая, представляет собой нечто гораздо большее, чем вопрос о количествах. Сам Дарвин признавал это, хотя и лишь косвенно, когда похвалялся, что какие бы ни были технические недостатки у - «Происхождения видов»,это был труд, характеризующийся согласованностью и доказательностью рассуждений264. Это заявление, являющееся в некотором роде пустым хвастовством, обретает смысл лишь в том случае, если нечто большее, чем, голый эмпиризм, оказывается необходимым для того, чтобы придать правдоподобие учению об эволюции, происходящей Путем естественного отбора. Спустя всего лишь четыре года после выхода в свет «Происхождения видов» Т.Г. Гексли отметил, что учение Дарвина является плодом глубокого метафизического видения265.
Если говорить о метафизике, то главное и очевидное в ней — это то, что предметом ее является не физика, т.о. физические или вообще наблюдаемые объекты, но делаемые на ее основе умозаключения с существовании вещей невидимых. Подавляющее большинство среди обитателей области невидимого не составляют ни ангелы, ни бестелесные философы-гегельянцы или их последователи из числа приверженцев трансцендентального томизма. Наиболее значительными событиями, происходящими в этой области, является не хлопанье ангельских крыльев, но бесчисленные случаи, когда человек прибегает в своих рассуждениях к таким сверхчувственным реальностям, как причина, цель и свобода воли. Только полное уважение к этим бесчисленным случаям, без которых невозможны никакие разумные рассуждения, поможет нам сделать две вещи: во-первых, высвободить Бога Творца со скамьи подсудимых, где Он был мишенью материалистического эмпиризма; во-вторых, посадить всех материалистов, и в частности дарвинистов, на вышеупомянутую скамью, расположенную в самом центре судебной залы истинного разума.
Посадив их на эту скамью, мы предъявим им, материалистам, три основных обвинения. Во-первых, мы обвиним их в неуважении к разуму. Главным ответчиком по этому обвинению будет сам Дарвин, который утверждал, что более полезно размышлять о разуме собаки, чем о разуме Ньютона266. Стереотип, согласно которому Дарвин упоминается в одном ряду с Ньютоном, еще предстоит примирить с этим и подобными высказываниями автора «Происхождения человека», где о преданном взгляде собаки на хозяина говорится как о прообразе лица человека, погруженного в молитву к Богу267. Тогда следует указать материалистам-эволюционистам, что из-за своего пренебрежения к разуму они становятся регулярными поставщиками тавтологий, таких как выживание сильнейших. Сравнительно малым, хотя и едва ли пренебрежимым в этом ряду обвинением покажется обвинение в нарочитой двусмысленности, проявляемой дарвинистами, когда речь заходит о понятии вида, не говоря уже о родах, семействах, классах, типах и царствах — столь многочисленных примерах удивительных обобщений, к которым можно прийти только путем разума. Наконец, но не в последнюю очередь, дарвинистов следует привлечь к ответственности за противоречивую позицию, заключающуюся в том, что они задались целью доказать, что никакой цели не существует.
Второе главное обвинение заключается в том, что эволюционные материалисты не перестали «прибегать к катехезису». Этому бесценному выражению и признанию мы обязаны не кому иному, как профессору Стивену Дж. Гоулду268, неофициальному «первосвященнику» дарвинизма в Соединенных Штатах сегодня. По сути, обвинение касается непрофессионального поведения. Эволюционные материалисты всегда утверждали, что их заботят только фактические свидетельства. Нет числа тем из них, кто утверждал, например, что механизм эволюции известен. Но лишь два месяца назад, комментируя решение Верховного Суда США, запрещающее принудительное преподавание креационизма в школах, профессор Гоулд заявил, что хотя эволюция может быть познана как факт, механизм эволюции все еще остается неизвестным269.
Ясно, что, как признавал и сам профессор Гоулд, он и его коллеги-дарвинисты проповедуют катехезис, т.е. насаждают принятие дарвиновского истолкования механизма эволюции на основе апелляции к чисто человеческому авторитету. Они также навязывают принятие ряда других мнений, если не светских догм, на том же основании. Здесь не место для того, чтобы хотя бы вкратце перечислить эти догмы. Они прозвучат гораздо более красноречиво, если это сделает такой неутомимый проповедник дарвинизма, Как профессор Гоулд, который, конечно же, сможет сделать это великолепным образом. Ему все еще предстоит дать свою собственную детальную версию того, что представляет собой преподавание катехезиса дарвинистами и исполнить таким образом чрезвычайно ценное и просвещающее культурное служение. Преподавание катехезиеа, т.е. изложение свода абсолютных истин, основывающихся на божественном авторитете, всегда, как известно» было связано с опасностями, сколь бы ни было необходимым таковое преподавание. Преподавание катехезиса дарвинистами на основании чисто человеческого авторитета является не только потенциальной опасностью, но и откровенным мошенничеством.
Третье обвинение вытекает из более пристального рассмотрения природы или происхождения этого человеческого, в действительности слишком человеческого авторитета. Он формируется ведущими факультетами биологии, зоологии и генетики, ведущими научными издательствами, многими университетскими издательствами, редакторами большинства журналов, еженедельников и газет. Они приближаются к образованию монополии на информацию. Почти неизменно они отфутболивают рукописи, в которых авторы, какова бы ни была их научная эрудиция и добросовестность, ставят под вопрос признанные парадигмы академических учреждений, которые, не скупясь на пространные упоминания о давно канувшей в Лету инквизиции, сами ежедневно вновь открывают свои инквизиционные трибуналы.
Судьи, председательствующие на этих трибуналах, препятствуют публикации мнений, которые они сами же просят высказать, если эти мнения не соответствуют их собственным предубеждениям, В феврале 1981 года репортер из журнала «Тайм» расспрашивал меня в течение получаса относительно моих взглядов на конфликт между креационистами к научным сообществом. Затем меня попросили прислать краткое изложение моего мнения по этому вопросу. Я написал им буквально следующее: «Конфликт представляет собой противоборство двух экстремистских лагерей, оба из которых посвятили себя благородной цели и равным образом эту цель дискредитируют. Креационисты стремятся восстановить смысл существования, обращая умы молодых людей к библейской истории творения, которую они невольно делают предметом насмешек, так как принимают буквально все ее подробности. Их противники желают обеспечить священные права научного исследования, которые они отождествляют с материализмом — идеологией столь же нелепой, сколь и губительной для всякого чувства цеди»270. Если бы это изложение моих взглядов было опубликовано, оно, конечно, обнаружило бы поверхностность репортажа, в котором фигурировали только сугубо положительные и безусловно отрицательные персонажи.