Обращение приобрело широкую известность благодаря тому, что было полностью опубликовано в лондонской «Тайме», в воскресном номере от 4 сентября 1927 года, на следующий же день после того, как было заслушано. Не вызывает сомнения, что сотни участников симпозиума, присутствовавших на традиционном богослужении, организованном Ассоциацией, согласились бы с епископом, который говорил о человеческой личности как о цели, к которой должны быть устремлены все человеческие усилия. Согласие было бы почти таким же полным и в том тезисе обращения, который утверждал, что наиболее характерной чертой библейского откровения является упор на личностность Бога. Мало кто из присутствовавших на том богослужении выразил бы несогласие с епископом, когда тот сослался на знаменитый доклад Бергсона, прочитанный в 1915 году, в котором пренебрежение к душе человека было пряно названо причиной войны, в которой победоносная Британия потеряла гораздо больше, чем могло быть замечено в то время.
Но немалое число участников, возможно, не согласились бы с епископом, когда тот провозгласил, ссылаясь на авторитет биолога Дж.С. Холдейна, что, благодаря современной науке, «мы должны попытаться рассматривать вселенную как личность, как дух, выражающий себя посредством организма, который ради удобства мы можем по-прежнему называть материальным, даже если каждое «Я» индивидуума функционирует посредством индивидуального тела». Разумеется, было в высшей степени сомнительно, что именно это передает смысл начальных строк символа веры, в которых провозглашается вера в «Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли, видимых же всех и невидимых». Но едва ли кто-либо поставил бы под вопрос утверждение, что поглощенность материальными вещами в ущерб духовным была в значительной степени усилена соблазнами чудес науки и техники. Никто из осознающих, что научные исследования требуют все более высокого уровня специализации, смог бы отрицать негативное влияние последней на способность человека видеть целостность вещей. Но затем епкскопу предстояло указать специфические средства исцеления тех недугов, которые он только что обрисовал. В целом он утверждал, что человек «будет жить вполне счастливо, если авиация, радио, телевидение и т.п. оставались бы на том же уровне, что и в настоящее время». (В то время еще не было домов, в которых был бы телевизор). В связи с этим общим утверждением было высказано частное замечание, что приостановка дальнейших исследований означала бы разочарование только для тех, «кто всю жизнь посвятил работе в этих областях». Реально епископ предложил полновесные «научные каникулы» сроком не менее чем на десять лет:
«Осмелюсь ли я даже предположить, рискуя претерпеть линчевание от некоторых из моих слушателей, что сумма человеческого счастья за пределами научного мира не обязательно уменьшится, если на десять лет закроются все физические и химические лаборатории, а затрачиваемый ныне в них терпеливый и плодотворный труд ученые посвятят утраченному искусству объединения и обретению формулы для сведения концов с концами в масштабах человеческой жизни. Разумеется, мы многое потеряем из-за подобных всеобщих научных каникул»222.
Перечисляя эти возможные потери, он упоминает потерю «новых видов комфорта и удобств», «новых способов наживы для немногих за счет меньшей занятости для многих» и «здорового любопытства ко многим вопросам, которое на время останется неудовлетворенным». Компенсацией за эти потери послужит то, что «человеческое счастье не обязательно пострадает». Немало ученых одобрительно кивнули бы в ответ на слова епископа о том, что во время этих «каникул» у ученых, составляющих всего один процент человечества, появится возможность «прочесть работы друг друга». Менее обещающей могла показаться перспектива, обрисованная епископом, что во время тех же «каникул» не имеющие отношения к науке 99% человечества смогут осознать то, что достигла наука за первую четверть двадцатого столетия. Еще менее вероятным было то, что мудрость, необходимая для того, чтобы вернуть на пьедестал человеческую личность, за это время в целом увеличится.
Этот краткий пересказ эмоционального призыва, с момента провозглашения которого минуло уже два поколения, может содержать достаточно деталей, чтобы многие недавние подобные призывы, раздающиеся-преимущественно из среды экологов, показались достаточно неоригинальными. Почти во всех таких случаях сама публикация этих призывов будет трезвым напоминанием о задействованной в них недальновидности. Колонка в газете, соседняя с теми двумя, которые содержали обращение епископа, была посвящена заслушанному на той же конференции сообщению, об отвратительных порядках, царящих на британских бойнях. И все же призыв к «более гуманному обращению» с забиваемыми животными мог сбить с толку непосвященных. Только в конце колонки имелась ссылка на Федерацию торговцев мясом, которая сопротивлялась необходимым мерам, но при этом умалчивалось о сопротивлении совершенно иного рода со стороны широкой общественности. Ведь в статье не спрашивалось, согласится ли общество в целом потреблять меньше мяса, или должна ли большая часть общества, хронически недополучающая достаточных количеств мясной пищи, продолжать недополучать ее и вместо этого сосредоточиться на получении большой мудрости.
Но вернемся собственно к науке. Те, кто решился бы отвергнуть предложение епископа на основании того, что важные и полезные открытия могли бы быть упущены из-за десятилетнего моратория на научные исследования, были бы совершенно правы. В физике первые пять лет десятилетия, протянувшегося между 1927 и 1937 годами, начались с создания квантовой механики и закончились открытием антивещества: оба эти открытия имели колоссальные последствия для последующего развития науки. Те же самые пять лет были не менее эпохальны для математики, которая явила свой существенно неполный характер благодаря теореме Геделя, доказавшей отсутствие внутренней согласованности в любом наборе нетривиальных арифметических положений. Примерно в то же время медицина обогатилась пионерскими исследованиями по использованию пенициллина, первого в длинном ряду удивительных лекарств, обеспечивших бессчетному числу людей самое главное условие — жизнь — для того, чтобы быть счастливыми. Скромное знакомство с непредсказуемостью главных научных открытий должно быть достаточным для того, чтобы показать всю несостоятельность ожидания, что возможности и озарения, которые были намеренно отложены, будут снова доступны как бы в силу необходимости223.
Хорошо это или плохо, но научные исследования и их техническое использование продолжались беспрепятственно в течение последних шестидесяти лет и, по всей видимости, будут продолжаться и впредь. Возникнут бессчетные новые дилеммы, ставимые все новыми техническими достижениями, которые всегда будут обоюдоострыми. Они будут постоянно бросать вызов нравственным силам человека, едва ли соизмеримым с его нравственным чувством, которое само по себе достаточно несовершенно. Новые открытия обеспечат непредвиденные новые обороты гонке вооружений, которая будет, по всей видимости, и далее вести себя как многоголовая гидра. Как только удается срубить одну из ее голов, на ее месте тотчас же вырастают две или три новых. Яростная реакция, которую доселе провоцировали новые виды наступательных вооружений, покажется сравнительно умеренной в сопоставлении с реакцией на новые чисто оборонительные системы. Примером этому является реакция СССР на программу СОИ. Большие уступки, включая обязательные международные проверки на местах, внезапно предложенные Советским Союзом, который на протяжении десятилетий отказывался даже обсуждать этот вопрос, едва ли следует объяснять внезапным проявлением доброй воли со стороны Советов. Какова бы ни была возможность чудес, о ней едва ли подобает говорить тем, кто никогда не выказывал по отношению к таковой возможности ничего, кроме презрения. В отличие от некоторых «домашних» противников СОИ, Советы слишком хорошо знают, что технический прогресс, по всей видимости, приведет к увеличению оперативной надежности этой программы. Мощность компьютеров, от которой существенно зависит таковая надежность, дополнительно возрастет благодаря новому прорыву в исследовании и применении сверхпроводимости. Подобные же соображения сохраняют силу применительно к новым успехам в кодировании. Маловероятное уничтожение всех ракет с ядерными боеголовками все же оставит достаточно возможностей для внезапной угрозы балансу сил. Одной из таких угроз может явиться успешное завершение упорных исследований по созданию самолетов, не могущих быть обнаруженными с помощью радарных установок224. Другой угрозой стало бы создание универсального дешифратора. Последний мог бы опираться, помимо математического мастерства, на сверхпроводящие элементы и супермикросхемы. Напряженность, которую промышленный шпионаж, связанный с этими схемами, недавно вызвал между США и Японией, может дать представление о размере ставок в этой игре.
Эти ставки будут сначала экономическими и финансовыми, прежде чем они станут военными. То, что столько войн было вызвано экономическим давлением, а также алчностью, должно помочь всякому понять степень грозящего зла, наличествующего, когда стремление к потреблению выходит из-под контроля и превращается в процесс, имеющий очевидный моральный аспект и ощутимо катастрофические последствия. В значительной степени вышедший из-под контроля поиск новых материалов лежит в основе многих экологических катастроф. Все они были вызваны механизмом, получившим несравненное афористичное определение в фразе Вильяма Блейка: «Вы никогда не узнаете, что такое «достаточно», пока не познаете, что такое «больше, чем достаточно»225. Такова логика, которая привела к потенциальной угрозе глобального тепличного эффекта, по причине безудержного роста объемов сжигаемого угля, нефти и газа. До сих пор еще неясно, возрастет ли в результате средняя температура атмосферы лишь на 2° Цельсия. Впрочем, и этого будет достаточно, чтобы благодаря частичному таянию полярных шапок льда поднять уровень Мирового океана на несколько метров, что приведет к затоплению многих прибрежных городов, оставит без крова миллионы людей и лишит их средств к существованию.