Тавтологии и противоречия, коих дервиновская теория стала главным производителем, были увенчаны запоздалым признанием, что взаимопомощь является не менее характерной чертой органической жизни, чем упорная и беспощадная борьба за существование. То, что эта взаимопомощь никоим образом не могла быть сделана логической частью теории Дарвина, было главной темой последнего крупного доклада, сделанного Т.Г. Гексди. Спустя несколько десятилетий, когда стала слишком ясной поддержка, оказываемая идеями Дарвина подстрекательству к войне189, дарвинистам пришлось немного отступить и поставить взаимопомощь на один уровень с борьбой за существование. Они представляли собой жалкое зрелище, будучи вынуждены возвратиться к дуалистической мифологии, где добро и зло навечно переплелись в борьбе с непредсказуемым исходом. Две тысячи лет назад разочарование, порожденное аналогичной перспективой, послужило толчком к принятию спасительной реальности, которая благодаря ее величайшей человеческой конкретности открыла путь к бегству от вышеупомянутого дуализма. Римляне, самые ранние и заметные «дарвинисты», именно по этой причине открыли для себя вечную своевременность той спасительной реальности, которая есть Христос.
В противоположность первоначальным ожиданиям, дарвинизм не получил эффективной поддержки ни от генетики, ни от тех обширных биохимических исследований, которые стали развиваться после того, как было открыто в 1953 году, что структура хромосом представляет собой двойную спираль, состоящую из специфических цепочек аминокислот. Точность биохимических исследований не обернулась благом для тех дарвинистов, которые надеялись с их помощью превратить эволюционную теорию в точную науку. Теперь уже доподлинно известно, что отсутствующие звенья не менее заметны своим отсутствием в терминах параметров молекулярных связей, чем они были заметны своим отсутствием в терминах различий между человеком и его все еще гипотетическими человекоподобными предками190.
В действительности звенья, т.е. формы тщательно проградуированных переходов, — главное, что необходимо для истинности дарвинизма — отсутствуют везде в эволюционном ряду. В то время как дарвинисты собрали огромное количество фактов о растительном и животном царствах, они так и не смогли предоставить ни одного убедительного свидетельства существования тех переходных форм, поиском которых они постоянно заняты. Об этом факте, периодически всплывающем на протяжении уже многих десятилетий в дарвинистской литературе, не кто иной, как Стефен Дж. Гоулд, современный лидер американских дарвинистов, высказался вполне откровенно, хотя и не без намерения использовать его также в качестве отвлекающего маневра.
Гоулд начал с того, что незаслуженно поставил в вину самому Дарвину то, в чем реально повинен дарвинизм в целом, дабы отвлечь внимание от последнего. Вопреки Гоулду, естественный отбор мог с самого начала показаться чистой фикцией, если бы Дарвин, пренебрегши последовавшим перед самым выходом книги замечанием Гексли, не приписал этому отбору очень медленное действие. Что же касается этого медленного действия, производящего промежуточные формы с умеренной скоростью, Гоулд признал, что:
«Данные об ископаемых формах, — как аргументировал Гексли, — опровергают это. И данные об ископаемых формах продолжают опровергать это, даже спустя более ста лет старательных поисков следов постепенных изменений. Палеонтологи ' не зарегистрировали практически никаких случаев медленной и постепенной трансформации, шаг за шагом вверх по стратам среза холма: ни для лошади, ни для человека»191.
Это уже было чистосердечное признание, которое, ввиду обнаружившейся главной противоречивости естественного отбора, могло переложить вину с дарвинизма на Дарвина, лишь делая дарвинизм еще более таинственным понятием. Концептуальные бумеранги могут быть не менее опасными, чем обыкновенные. Ибо даже если трансформация одного вида в другой совершалась скачкообразно, то все равно либо должны сохраниться следы переходных форм, пусть с наложением друг на друга в сравнительно узких стратах, либо отсутствие таковых следов означает вытаскивание из-под шляпы не одного лишь кролика, но целых полчищ животных.
Упорствующие дарвинисты и недарвинистские эволюционисты
В действительности, то, что находится под шляпой у упорствующих дарвинистов — это жесткая идеология, приемлющая эволюцию только в той форме, которая, как того желал Дарвин, исключает существование Бога и души и оставляет одну лишь слепую материю. Гоулд винил либеральный капитализм, недоверчиво относившийся к внезапным (и революционным) изменениям, в том, что он оказался фактором, который внушил дарвинистским эволюционистам идею изменений, совершающихся с достаточно медленной скоростью. Поступая так, Гоулд совершил отвлекающий маневр, чтобы сбить с пути тех, кто мог заметить идеологию, свойственную всем дарвинистам, которые, и это необходимо все время подчеркивать, не должны рассматриваться как тождественные эволюционистам.
Во всяком случае, поскольку идеология не может контролировать научные открытия, не должно казаться удивительным, что проблемы, стоящие перед дарвинистами, были дополнительно усугублены неудачами, которые они потерпели за последнее время вследствие открытий, совершенных некоторыми физиками. Таким образом добавилась новая глава к старой истории. Сначала физики казались зловещим призраком для дарвинистов, поскольку они не желали оценивать возраст Земли миллиардами лет, как того требовал Дарвин. Мир воцарился между физиками и дарвинистами после первых радиоизотопных оценок возраста Земли требуемыми миллиардами лет. Однако эти долгие периоды не представляются более столь безмятежными, как на то надеялись Дарвин и дарвинисты. Обнаружение в 1960-х годах больших концентраций иридия в далеко отстоящих друг от друга «пятнах», расположенных рядом с поверхностью земли, способствовало появлению нового взгляда на некоторые важные, хотя и недостаточно оцененные факты палеонтологической летописи. Один из этих фактов — это внезапное исчезновение трилобитов в морях в эпоху Кембрия, около пятисот миллионов лет назад. Другая катастрофа произошла в еще более разрушительных масштабах около 250 миллионов лет назад в эпоху Пермия, когда практически исчезла вся жизнь в морях. Наиболее драматическим эпизодом является полное исчезновение динозавров около 65 миллионов лет назад к концу периода Кретозоя. Новый взгляд на весь ряд ископаемых форм, подкрепленный данными радиометрии, позволяет прийти к выводу, что заметные катастрофы, связанные с массовым вымиранием живых существ за последние 500 миллионов лет, происходили в среднем раз в 23 миллиона лет.
Пусковой причиной этих регулярно происходящих катастроф являются периодические «встречи» Солнца с большими ливнями комет и метеоров. Их столкновения с Землей приводят к появлению громадных пылевых облаков, производящих, в свою очередь, смертоносный тепличный эффект, длящийся тысячелетиями. Мнения расходятся в том, обусловлена ли периодичность в движении Солнца существованием все еще гипотетической десятой планеты или темному двойнику Солнца (прозванному Немезида), обращающемуся вокруг него по сильно эксцентричной орбите. Недавнее открытие, свидетельствующее о том, что Плутон — девятая планета — являлся ранее спутником Нептуна и был оторван от последнего, возможно, в результате сближения нашего Солнца с другой звездой, должно еще больше дискредитировать воззрения (очень выгодные Дарвинистам) на нашу планетную систему как на хорошо отлаженный механизм, который неслышно гудел с самого момента своего образования. Наконец, немаловажно и то, что дарвинисты теперь совершенно беззащитны, ибо предоставили поиск свидетельств крупных геологических катастроф авторам, которые в блаженном неведении смешивают правду и вымысел, здравые идеи и чепуху в книгах, ставших бестселлерами.
Самые недавние примеры намеренного пренебрежения к фактам со стороны дарвинистов являются частью более широкой картины той алогичности, которую дарвинизм щедро порождал с самого начала. Дарвин, однажды охарактеризовавший себя как «специалиста по увиливанию от возражений», определенно подал действенный пример для последующих поколений дарвинистов. В их кругах всякая новая попытка отреагировать на внезапно появляющиеся в больших количествах новые (а иногда и очень даже старые) факты приводит к безрезультатным спорам. Недавней иллюстрацией этому являются последствия усилий Н. Элдриджа и С.Дж. Гоулда использовать с максимальной выгодой данные о периодическом затухании жизни на Земле. Их теория «прерывистого равновесия» утверждает, что виды остаются неизменными в течение длительных периодов времени, но когда они изменяются, эти изменения совершаются с большой скоростью. Поводом к таковым изменениям может послужить уничтожение большинства конкурирующих видов в силу геологических катастроф, оставляющих поле битвы за немногими выжившими. Эта теория является явно недарвинистской по двум причинам: одна — это внезапность развития, другая — это отсутствие той самой борьбы за существование, которая, согласно Дарвину, является главной движущей силой эволюции, хотя и действующей медленно Такая неортодоксальность может легко привести к разочаровывающим спорам с представителями «чистого» дарвинизма. Один из представителей последнего признавался, что испытывал искушение податься в область занятий, отличающихся большей интеллектуальной честностью. Назвав при этом перепродажу подержанных автомобилей192, он, очевидно, желал вынести самый суровый приговор дарвинизму. Много моментов, заслуживающих осуждения, наличествуют в дарвинизме, ибо он в некотором смысле уникален среди всех важных научных нововведений или революций. Как правило, научная революция заявляет о себе тем, что как только умирают представители поколения ученых, противившихся ей, она везде торжествует победу. Спустя поколение иди около того после опубликования «Начал» Ньютона, их триумф в картезианской Франции был столь же полным, как и поражение картезианства в науке. Оппозиция к квантовой механике практически сошла на нет, как только сошли со сцены старшие современники Планка. То же самое справедливо в отношении признания Эйнштейна и его теории относительности. Что же касается дарвинизма, о котором говорят снова и снова как об открытии столь же великом, если не более, чем то, что содержалось в «Началах» Ньютона, то ситуация здесь принципиально иная. Четыре поколения, которые минули со времени опубликования «Происхождения видов», явились свидетелями упрямого выживания наиболее респектабельного с научной точки зрения меньшинства среди биологов. Несмотря на их антидарвинизм, они не сделались антиэволюционистами193. Их существование и по сей день тем более многозначительно, что они слишком часто оказывались жертвами подлинной нетерпимости со стороны дарвинистского «консенсуса». Одним из проявлений этой нетерпимости является созданный и тщательно поддерживаемый в кругах англосаксонских и в особенности американских дарвинистов миф о том, что недарвинистские биологи являются практически вымершим видом.