Вселенная и христология
Догма о Троице коренитя в признании Иисуса из Назарета Сыном Бога, Которого евреи, равно как и мусульмане, любят называть Отцом. Для христиан Иисус — единородный Сын, причет в том смысле, который способствовал осуществлению с их Стороны радикальному разрыву с греческой семантикой. Этот разрыв служил характерным образом того вызова всем известным стереотипам человеческого поведения, который являли собою жизнь, слова и поступки Иисуса. У греков и римлян выражение «единородный»(μоνογενής или unigenitus) служило, в возвышенном смысле, предикатом к понятию «вселенная». Именно в таком значении использовали данное выражение Платон, Плутарх и Цицерон если ограничиться только этими известными выразителями идей античности90. Они рассматривали вселенную как «единородную» сущность, потому что видели в ней эманацию раr excellence Первого Начала, или Высшего Блага, или Перводвйгателя или любого другого философского ярлыка, могущего быть совместимым с пантеистической идеей. Отсюда и учение о божественности неба, а также о тленности или частичной иррациональности подлунного мира, принятое в греко-римском мировоззрении.
Представляется очевидным, что вселенная должна утратить статус «единородной» в глазах тех; кто называл Иисуса единородным Сыном Бога Отца, и притом в наиболее возвышенном смысле, какой только способен постичь человеческий ум. Хотя христиане и восхищались вселенной как глазным свидетельством существования Творца (примером тому является фрагмент первой главы послания к Римлянам св. ап. Павла), их восхищение являло собою одновременно и действие, коим вселенной отводилось ее место, выше которого не могло быть отведено простому творению. Для христиан, вдохновляемый не абстрактными теологуменами, но живым созерцанием самого что ни на есть осязаемого единородного Сына Божия, вселенная не могла сохранять статуе «зачатой» от «божественного начала», т. е. статус, подобающий сущности, разделяющей божественную природу. Для христиан вселенная должна была оставаться простым творением. Это должно было быть так, несмотря на внушительность всех ее тварных совершенств, которые сделали для христиан понятие вселенной самым возвышенным понятием, какое только можно помыслить, после Всемогущего Бога. Джой Генри Ньюмен лишь придал дополнительное очарование своим ясным слогом этому древнему христианскому воззрению, когда провозгласил в своей книге «Идея университета» «Есть лишь одна мысль, более великая, чем мысль в вселенной, и это мысль о ее Создателе.»91
Таким образом, в христианской перспективе возвышенность понятия вселенной сохранялась неповрежденной, хотя между нею и Богом пролегло бесконечное расстояние, отделяющее творение от Творца. Настороженность, имеющая место в истинно христианской среде в отношении к заигрыванию с пантеизмом, служила правильному пониманию вселенной в мере, все еще недостаточно оцененной историками науки. Это было, с исторической точки зрения, первым проявлением спасительной благодати, которую христианское учение о спасении в Иисусе из Назарета, Сыне Бога Живого, обеспечило для науки. Другое проявление благодати было дано двумя столетиями спустя во время первого из серии тринитарных споров, начатых Арием и его сторонниками.
Но еще до Ария учение о божественности Сына-Слова нуждалось в искусных защитниках. Гностики со своими различными эманационистскими системами, говоря о Логосе, лишали Иисуса — Логоса его конкретной человеческой реальности. Это не означает, что такие выдающиеся противники гностицизма, как Ипполит и Ириней, были первыми, кто укрепил учение о божественности Иисуса, приписав Ему участие в сотворении мира, на которое могло быть способно только Божество. Уже св. ап. Павел приписывал участие в сотворении мира Христу и считал, что таким образом можно наилучшим образом изгнать призрак дуализма Отца и Сына Его наиболее тесно связанный с данной темой фрагмент (Кол. 1, 15 — 20) замечателен также и своей последовательностью. Апостол сначала показывает участие Христа в сотворении мира и лишь затем Его искупительную роль Относя к Христу и Церкви определения используемые стоиками при описании космоса как «тела» и «полноты» (σώμα и πλήρωμα) an. Павел помог колоссянам и всем последующим христианским общинам уберечься от крена в сторону пантеизма. Не менее важным в формировании христианского взгляда на вселенную было убеждение апостола, выраженное в его послании к Ефесянам (3, 18), что через Христа они познают, что есть «широта и долгота и глубина и высота». Ап. Павел явно желал возвысить христианские представления о вселенной над трясиной стоической космологии, в которой аналогичное выражение являлось частью астрономических знаний92.
Космологические выводы присутствовали и тогда, когда ап. Павел осуществлял свою главную цель, а именно воспитание христианского сознания посредством подчеркивания всепроникающего присутствия греха, спасением от которого может быть лишь вера во Христа. Таким образом он предупреждал о духовной опасности, обусловленной космическим присутствием «Властей, Господств, Престолов и Сил» (Кол, 1, 16 и Еф. 1, 20—21). Как покажут дальнейшие события грядущего развития науки, сама наука будет дискредитирована вследствие систематического отрицания духовных измерений. Это отрицание было осуществлено посредством исключительного упора на количественные аспекты физического мира, — упора, который легко превратился в дегуманизирующую ловушку физикализма и сциентизма, явно к величайшей радости вышеупомянутых Властей и Сил.
Не менее красноречиво повествовали об этом отдаленном будущем слова св. ап. Павла из первой главы послания к Римлянам, являющейся классическим новозаветным свидетельством о реальности первородного греха. В ней он не пожалел слов, характеризуй нравственную развращенность, вытекающую из отказа признать существование Творца, исходя из созерцания удивительной упорядоченности физического мира. Апостол Павел был бы первым, кто усмотрел связь между полным нравственным релятивизмом, характерным для нашей эпохи, и всецело отрицательным отношением наших интеллектуальных вождей к космологическому аргументу. Разумеется, только в пользу правоты апостола Павла говорит то, что наши интеллектуальные лидеры не вняли даже словам Эйнштейна, который предупреждал, хотя и с большим опозданием, что теория относительности имеет черты вполне абсолютистские93. Во всяком случае, теория относительности обеспечила, как будет показано в следующей главе, первое за всю историю науки свободное от противоречий описание вселенной (едва ли относительного понятия).
Главная борьба вокруг ортодоксального учения сосредоточилась не столько на истолкований выражений, используемых апостолом Павлом, сколько на двух предикатах Христа, имеющихся у евангелиста Иоанна. Один из них был μоνογενής, другой — λόγος. Что касается роли предиката μоνογενής в начальной стадии споров вокруг учения о Троице, достаточно отметить следующее. Арий был согласен на использование термина μоνογενής, равно как и симпатизировавшие ему епископы. Они усматривали в μоνογενής термин, который мог послужить Связующим звеном Между христианством и эллинистической культурой, хотя при атом не обязательно (за исключением самого Ария и некоторых строго строго арйанских епиекопов) имелся в виду эманационистский пантеизм. Симптоматично, что даже не строго проарианские епископы (не говоря уже о явно проарианских) отказывались признавать определение «единосущный», предлагаемое ортодоксальной стороной, на том основании, что оно не упоминается в Св. Писании! Если бы ариане добились своего и одолели юного дьякона Афанасия, то христианство, как однажды заметил Гарнак, было бы полностью разрушено94. Это должно послужить постоянным предупреждением для тех, кто выводит Церковь из Св. Писания (в частности, из того, что оно печатается в миллионах экземпляров), а не Св. Писание из Церкви, в лоне которой оно было составлено и получило печать авторитета. Что же касается «горациев», которым «нет дела до этого» (ибо они заняты всецело наукой как новым спасителем), то они являют собою вечных бурбонов от культуры. История их ничему не научила, как бы внимательно они ни изучали прошлое науки, чтобы попытаться предугадать ее будущее.
Несомненно, таковых не впечатлит та роль, которую защита истинно божественного Слова сыграла в тех тринитарных спорах, как бы ясно ни выступал «научный» аспект этой роли. Под этим аспектом мы имеем в виду упор, который сторонники правоверия (Ипполит, Ириней и Афанасий) делали на всецелую разумность или упорядоченность устройства вселенной. Их аргумент был чрезвычайно простым: если Слово было истинно божественным, то результат Его творения должен был быть образцом разумности и порядка. С точки зрения истории идей или истории науки особенно симптоматичным должно показаться то, что этот аргумент предполагает тематическую ссылку на частичную кррациональность, приписываемую вселенной греческими мудрецами. В действительности, даже Евсевий, несомненно ортодоксальный в своей вере, но плохой защитник правоверия, осознавал различие между совершенной и несовершен. ной рациональностью космоса. Главным свидетельством тому является его раннее сочинение «Евангельское приуготовление», первые три книги которого рассматривают греческие и египетские космогонии как иррациональные именно в силу той роли, которая отводится в них случайности. Разумеется, Евсевий считает космологию Платона всецело рациональной, но лишь потому, что считает ее заимствованной от Моисея, простым отголоском 1-й главы книги Бытия95.