И наконец, четвертое. Во многих случаях собственники не просто получали предприятие, а получали его на определенных условиях, прежде всего связанных с решением социальных вопросов.
Но неотъемлемые части приватизационных сделок, включающие эти условия, впоследствии не выполнялись, о них просто тихо забывали. Сейчас эти факты часто всплывают • в ходе скандалов вокруг приватизации того времени. Для того чтобы обойти все законы конкуренции, избежать участия в конкурсах и аукционах, предполагаемые собственники готовы были подписывать инвестиционные контракты, соглашения, различного рода обязательства по социальным вопросам, давать обещания решить все проблемы, связанные с социальной сферой целых регионов. Но потом они почему-то просто забывали об этом, и Мингосимущества, которое, к сожалению, впоследствии возглавлялось людьми, мягко говоря, недостаточно честными и принципиальными, не напоминало им о необходимости выполнения этих обязательств. И сейчас есть возможность это все выяснить. Поэтому на сегодняшний день государство имеет полное моральное и юридическое право спрашивать с этих собственников, что они реально выполнили, какие инвестиции привлекли и сколько дополнительных налогов заплатили, что сделали в социальной сфере. Причем не только в рамках своих предприятий, но и в регионах в случае, если речь идет о монополистах, которые обеспечивали до приватизации решение определенных социальных вопросов данных регионов и областей.
При этом мы уже не говорим о том, что в едином народнохозяйственном комплексе были взаимоувязаны социальные и бюджетные вопросы не только в масштабе региона, в масштабе всей страны и приватизация некоторых объектов подрывала смежные отрасли производства. Ясно, что если поднимались цены, скажем, на металл, это било сразу же по металлообработке, если поднимались цены на энергию, это меняло условия работы приборостроения, машиностроения — целых отраслей промышленности. Поэтому нельзя было принимать решения о приватизации без учета положения смежных отраслей; если приватизация объекта может подорвать работу смежной отрасли, конечно, от нее надо отказываться. В таких условиях нельзя было продавать предприятие даже за большие деньги; их же продавали за бесценок через подставных лиц, в том числе в интересах иностранных конкурентов с целью остановить работу предприятия, прекратить выпуск конкурентоспособной продукции. Порой это носило явно вредительский характер.
Следует также отметить отсутствие промышленной политики. Нельзя было проводить приватизацию без одновременного проведения промышленной политики. Это должны были быть два взаимодополняющих процесса. Только одновременно проводя активную промышленную политику, поддерживая определенные регионы, отрасли, применяя программно-целевой подход, выделяя приоритеты, цели, а в необходимых случаях осуществляя специальную реструктуризацию, можно было добиться положительных результатов приватизации. Ничего этого не было сделано. Промышленная политика отсутствовала, не было выработано никаких целей и приоритетов, их просто никто даже не формулировал. Не была проведена и реструктуризация, в ходе которой можно было бы с учетом программно-целевого подхода подобрать предприятию собственника таким образом, чтобы он был заинтересован во всей цепочке, во всех звеньях производственного процесса, чтобы этот комплекс мог развиваться и впоследствии собственник не перепрофилировал бы предприятие, не остановил бы его отдельные звенья, не наносил бы ущерба другим отраслям и регионам, народному хозяйству в целом. Никакой работы по созданию таких производственных комплексов, по их интеграции, по подбору возможных инвесторов и акционеров вообще не проводилось. Речь шла просто о типично политизированном процессе передачи, захвате предприятий «красными директорами», а дальше распоряжались этими предприятиями сообразно своему менталитету, например, просто использовали как склад. Такие случаи имели место, причем в отношении предприятий, обладающих огромным научно-техническим потенциалом, находящихся на передовых рубежах научно-технического прогресса, имеющих прекрасные кадры, где были сосредоточены база, школа, информация. Но при приватизации все это не принималось во внимание. Учитывались только материальные активы, здания и сооружения, а нематериальные активы, имеющие огромную цену, не учитывались вообще — это еще одна ошибка приватизации. Целый научно-исследовательский институт, который имел научно-технический потенциал, измеряемый миллиардами долларов, целые школы, фундаментальные исследования, мог быть продан как недвижимость и впоследствии использоваться как склад, как помещение. Это наносило огромный ущерб экономике страны. И наконец, можно отметить абсолютное пренебрежение приватизаторов к использованию других эффективных форм управления государственной собственностью, а именно — использование аренды во всех формах, не только прямой аренды, а главным образом аренды недвижимости, земли, оборудования, лизинга; использование франчайзинга; концессии в сфере недропользования; доверительное (трастовое) управление. Между тем эти формы позволили бы подготовиться к приватизации, создать необходимые условия, присмотреться к деятельности арендатора или доверительного управляющего, при необходимости — заменить их. А приватизации некоторых объектов, используя эти формы, можно было бы и вообще избежать.
Но среди разношерстной публики, которая в конце 1991 года под видом демократов пробралась к власти, происходили схватки, и в течение 1992 года и почти всего 1993-го она пыталась выяснить, кто больший демократ и имеет больше прав на руководство страной; некоторые из уже побывавших и в том и в другом лагере, то есть по несколько раз сменивших ориентацию политических деятелей, к концу 1993 года снова поменяли демократическую фразеологию на коммунистическую.
Это легко проследить по тому, как менялись взгляды защищавших Белый дом в 1993 году — Хасбулатова, бывших министров (демократических министров кабинета Ельцина 1991-1992 годов В. Баранникова и В. Дунаева), Руцкого, который в 1989 году шел на выборы с ультрашовинистическими лозунгами и провалился, в 1990 году шел уже под демократическими лозунгами и победил, в 1991 году создал движение «Коммунисты за демократию», а уже с 1992—1993 года, по-видимому, снова вернулся к коммунистическо-шовинистической идеологии, поскольку движение«Коммунисты за демократию» победило, и он оказался как раз в той части «коммунистов за демократию», которая могла остаться не у дел при дальнейшей дележке пирога.
Девяносто третий год. Война компроматов
Я не буду вдаваться в детали драматических событий конца октября — начала ноября 1993 года, когда накал противостояния законодательной власти и исполнительной достиг высшей точки и страна реально оказалась под угрозой начала гражданской войны. По официальным данным тогда в результате вооруженных столкновений погибли 147 человек и 372 получили ранения, хотя непосредственные участники событий называют значительно большие цифры. Но итоги официального расследования засекречены и вряд ли в ближайшее время они будут раскрыты.
Что же двигало властными структурами в их нарастающем противостоянии друг другу? Был ли это конфликт между реформаторами и консерваторами, демократами и коммунистами или между разрушителями страны и защитниками народа? Что скрывалось за лозунгами защиты конституции и демократии?
Очевидно правы те, кто считает, что неизбежность конфликта оказалась заложена в сложившейся на тот момент структуре власти1: с одной стороны высшая власть в России принадлежала парламенту и в свое время это было принципиальным условием введения института президентства в России, а с другой стороны, в результате победы в августе девяносто первого Ельцин смог получить от Съезда народных депутатов дополнительные полномочия, что усиливало взаимные претензии парламента и президента.
1 Шевцова Л. Режим Бориса Ельцина. - М.: РОССПЭН, 1999.
Но нужно также учитывать, что в Верховный Совет России входила крайне реакционная часть номенклатуры, которая не сошла с политической арены вместе с развалом коммунистической системы. Спасая себя, она вытолкнула на авансцену Ельцина, обеспечив его избрание Президентом РФ и его руками постепенно расправилась с прогрессивными, подлинно демократическими силами. Однако Ельцин начал вести свою игру, и последующие попытки парламента оказывать на него воздействие оказывались малоэффективными, что вело к расколу в высших эшелонах власти. Несомненно, что в основе противостояния властей лежали экономические интересы: в стране шел процесс приватизации, а в деле управления и распределения государственной собственности исполнительная власть обладала значительными преимуществами по сравнению с законодательной.
Поэтому для ответа на вопрос о причинах конфликта стоит затронуть еще один важный аспект тех трагических событий, который получил в свое время широкую огласку, но постепенно ушел в тень после выборов во вновь учрежденную Думу и последовавшей фактической амнистии участников октябрьских событий. Я имею в виду войну компроматов между законодательной и исполнительной властями, которая велась на фоне усиливающегося политического кризиса. Пресса того времени буквально жила новостями с фронтов той войны.
Начало боев ознаменовало выступление вице-президента Руцкого в качестве руководителя межведомственной комиссии по борьбе с преступностью и коррупцией 16 апреля 1993 года. С трибуны Верховного Совета Руцкой обвинил в финансовых махинациях ряд высших чиновников из ближайшего окружения Ельцина, среди которых он назвал: бывшего и.о. премьера Егора Гайдара, бывшего госсекретаря Геннадия Бурбулиса, министра печати и информации Михаила Полторанина, вице-премьеров Владимира Шумейко и Александра Шохина, председателя Госкомимущества АнатолияЧубайса и министра иностранных дел Андрея Козырева. Страстное выступление генерала получает широкую поддержку депутатского корпуса. До сих пор вспоминаются эмоциональные выкрики Руцкого об имеющихся у него «одиннадцати чемоданах компромата» на членов правительства.