Конечно, демократия включает больше, чем просто прозрачное и ответственное принятие решений. Кстати, любопытно отметить, что споры, касающиеся этой «реформы», явно описывают несколько направлений транснациональной демократии, указанных выше (демократическая межгосударственность, совещательная, радикальная и космополитическая демократии). Например, в контексте ВТО язык «стейкхолдинг» весьма очевиден; хотя удивительно, что и в правительстве США, и в гражданском обществе предлагают его реформу[153]. Но безотносительно непосредственных результатов текущего процесса реформы, подобное положение твердо закрепило проблему демократических мандатов международного управления на глобальной повестке дня. При этом транснациональная общественная сфера была создана в пределах, в которых соединились серьёзное политическое размышление и дебаты по законности глобального управления.
Конечно, для скептиков типа Р. Даля эти события не лишают законной силы нормативный аргумент, касающийся того, что международные учреждения не могут быть действительно демократичными. Всё же, как указывают защитники транснациональной демократии, это должно полностью игнорировать существенные примеры международных или сверхгосударственных учреждений, от Европейского Союза до Международной организации труда, чьи установленные проекты отражают новые комбинации традиционных межправительственных и демократических принципов. Европейский Союз представляет собой выдающуюся институционализацию, форму, отличную от демократии вне границ, однако это ни в коем случае не является уникальным. Например, Международная лейбористская организация институционализировала ограниченную форму «стейкхолдинг» через трехстороннюю систему представительства, соответствующего государствам, деловым и трудовым организациям. Как считает профессор университетского колледжа Оксфорда Нгайра Вудс, вне этих более новых международных функциональных учреждений, типа Международного фонда сельскохозяйственного развития и глобальной экологической системы, воплощаются принципы «стейкхолдинг», как средство, гарантирующее представительное принятие решения. Кроме того, виртуально все главные международные учреждения стали открытыми для формального или неформального участия представителей гражданского общества[154]. Даже ВТО имеет созданный гражданский общественный форум.
Скептическое суждение, что эффективное международное управление просто несовместимо с демократическими методами, кажется несколько преувеличенным в свете исторических описаний глобального управления. Напротив, в определённых отношениях основные демократические принципы созданы из существующих глобальных и региональных систем управления.
Наконец, по вопросу ценности транснациональной демократии социалистические критические анализы поднимают серьёзную проблему, касающуюся того, можно ли доверять демократии в реализации большего глобального социального правосудия. В отношении либеральной демократии в национальном контексте историческое свидетельство проявляется несколько смешано. В противоположность, защита транснациональной демократии начинается с отличительного понимания (исторического и концептуального) отношений между капитализмом – выступающим основным двигателем глобального неравенства и несправедливости – и демократией. Подобное понимание осознаёт неизбежные противоречия между логикой капитализма и логикой демократии. Вследствие этого происходит уклонение от фатализма многих структурных марксистских и радикальных критических анализов в утверждении, и на теоретических, и на исторических основаниях, того, что транснациональная демократия – необходимое требование реализации глобального социального правосудия.
История европейской социальной демократии, смягчённая капитализмом, принимается как важное обстоятельство. Соответственно, подобное положение транснациональной демократии неотделимо от аргумента за глобальное социальное правосудие. Действительно, ценность транснациональной демократии, считают самые яростные защитники, заключается в её способности обеспечивать законные механизмы и основания для обуздания власти глобального капитала, содействуя, таким образом, распространению и потенциальной реализации условий большего глобального социального правосудия[155]. Существующие учреждения глобального управления терпят неудачу в этом вопросе, что неудивительно, поскольку они – пленники доминирующих экономических интересов[156]. Однако для сторонников транснациональной демократии, в противоположность оппонентам, защищающимся больше энергично, этот тезис не является поводом, чтобы «покинуть» свой проект.
Итак, достижимо ли демократическое глобальное государство?
Если идея транснациональной демократии не может быть так легко отклонена, тогда необходимо обратиться к перспективам её реализации. Это подразумевает рассмотрение двух проблем: степень, с которой возможно идентифицировать постоянные тенденции в глобальной политике, обеспечивающей условия для её потенциальной реализации, и степень, с которой любая из теорий транснациональной демократии обеспечивает вероятное или достоверное основание её возможности. Эти проблемы с необходимостью порождают радикально расходящиеся выводы, поскольку они привлекают преимущественно спекулятивные суждения и неотделимы от первичных этических убеждений[157].
Несмотря на убедительный мандат скептического обстоятельства, есть хорошие основания согласиться с мнением защитников транснациональной демократии в том, что осторожный оптимизм в этом вопросе оправдан. Глобализация и регионализация стимулируют мощные политические реакции, которые в их более прогрессивных проявлениях породили беспрецедентные общественные дискуссии о демократических мандатах управления вне государства[158].
Вашингтонское соглашение, защищающее освобождённый глобальный капитализм, больше не кажется настолько безопасным или главенствующим[159]. Регулирование глобализации стало основной политической проблемой, и это, в свою очередь, повлекло много обсуждений о структуре принципов и точной форме, которую должно принять такое регулирование. Реформа основных учреждений глобального управления, как было обозначено на саммите тысячелетия ООН, теперь стоит в мировой политической повестке дня. Прозрачность, ответственность, участие и законность быстро становятся ценностями, связанными с доминирующими дискуссиями об этой реформе. Прогрессивные элементы транснационального гражданского общества организуются и мобилизуются для утверждения политического давления на правительства и учреждения с целью выполнения этой реформы. Понятые в более широком контексте демократизации международного общества (обсужденной выше) эти политические события приобретают намного большее политическое значение. Общепризнанность потенциала окончательного отказа или «косметического» преобразования существующей конъюнктуры, отмена гегемонии неолиберализма, живучесть транснационального гражданского общества, срочные требования эффективного и законного регионального и глобального управления и распространяющихся демократических ценностей и стремлений подтверждаются оптимистическим заключением Дж. Драйзика: перспективы транснационального демократического проекта являются «…по разным причинам более уверенными, чем когда-либо прежде»[160].
Данное утверждение не обесценивает и не упрощает ни встречные тенденции и силы, ни пределы демократической реформы, а просто признаёт, что современные события составляют благожелательные условия для развития к более ответственным и демократическим формам глобального управления. Конечно, остаётся открытым более интересный вопрос о вероятной траектории демократической реформы.
Было бы неуместным ожидать, что любая из рассмотренных выше основных теорий транснациональной демократии, могла бы предложить убедительную или вероятную оценку возможной траектории демократической реформы. Как и в нормативных теориях, каждая из них прежде всего устанавливает и принципы транснациональной демократии, и необходимые условия для её существования. По сути, эти течения отражают различные концепции демократии, которые локализованы в пределах весьма различных, но иногда пересекающихся традиций демократической мысли. Впоследствии, вместо того чтобы спросить, какой проект транснациональной демократии лучше обеспечивается, корректнее задуматься о том, почему этот вопрос именно так актуализируется.
Так как это утверждение в значительной степени совместимо с существующим либеральным мировым порядком, ценностями доминирующих западных государств и политических элит демократических государств, может появиться самый вероятный путь к транснациональной демократии. Современные обсуждения реформы глобального управления, свидетельствующие о приоритете предоставления ответственности и прозрачности, доминируют в дискурсе теории демократической межгосударственности. Однако это очень ограниченная процедурная концепция демократии, которая является статистической и универсальной в своих предположениях. Для многих прогрессивных социальных сил это именно та превалирующая ортодоксия, которую политические дебаты, окружающие реформу глобального управления, стремятся превзойти. Другими словами, это стремление относится, прежде всего, к демократии государств – международной демократии, а не к демократии наций – транснациональной демократии. В отличие от этого более поддающиеся трансформации стремления радикально-плюралистической демократии, поддержанной трансверсальной политикой новых социальных движений, запятнаны отказом установиться теоретически или исторически, так как, в отсутствие любой верховной власти или правовых норм, транснациональная демократия может быть понята или институциализирована. В чрезвычайно децентрализованном мировом порядке, в котором преобладали самоуправляющиеся сообщества, условия для развития подлинной транснациональной общественной сферы или демократизации глобального управления, по-видимому, были бы устранены. Почему такой порядок с необходимостью порождал бы транснациональную демократию, в противоположность тирании сообщества, далеко не ясно. В этих отношениях теории радикально-плюралистической демократии не хватает убедительности в изложении условий собственной реализации.