Тем, кто переживает за возможное исчезновение науки, искусства, цивилизации, культуры, Лев Толстой даёт простой ответ: «все это суть только различные проявления истины, предстоящее же изменение совершается только во имя приближения к истине и осуществления ее»[38]. Соответственно, проявления истины не исчезнут при осуществлении её, а только изменятся, но станут ещё лучшими, всё ложное уничтожится, а все истинное в них процветёт.
Человеку давно пора понять, что сознательно неизменённая внешняя жизнь ведёт к страданиям, и только исполнение воли Бога может наполнить нашу жизнь смыслом. И «сила эта не может хотеть от нас того, что неразумно и невозможно: устроения нашей временной плотской жизни, жизни общества или государства»[39]. Сила эта требует от нас того, что одно несомненно, и разумно, и возможно: признания открывшейся истины, а значит, и создания Царства Божьего на земле, сотворение мира в душах людей и единства и любви друг к другу. Будет искать человек Царство Божие на земле и содействовать установлению его – будет наполнять вечным, нерушимым смыслом жизни свою на земле.
«И не придет Царствие Божие приметным образом и не скажут: вот оно здесь или вот оно там. Ибо вот: Царствие Божие внутри вас есть»[40].
Мы можем по достоинству оценить глубину понимания Бога Л.Н. Толстым, увидеть его искреннее желание служить Богу.
Однако, несмотря на это, Синод издал Определение об отпадении Толстого от Церкви, которое многими воспринималось как отлучение.
Глава 2.
Отлучение Льва Толстого от церкви.
Отношения Льва Толстого и церкви складывались весьма сложно. Лев Николаевич был непримиримым противником официальной церкви и в то же время считал, что именно религия должна определять жизнь человека, а какая же религия без её главной хранительницы – церкви?
Церковь, в свою очередь, не может согласиться с проповедями Толстого, поскольку писатель высказывает идеи, подрывающие самые основы православия и государственности.
Однако важно понять, что высказывания Л.Н. Толстого необходимо рассматривать, исходя из контекста его жизни, вкупе с целым его обликом. Важно помнить, что взгляды Толстого, в том числе и понимание им церкви в течение жизни менялись. Как пишет сам Лев Толстой в своём трактате «В чем моя вера?», он никак не думал, что открывшаяся ему истина учения Христа приведет его к отрицанию учения церкви. Он оправдывал её как только мог, искал объяснения, почему он расходится с церковными толкованиями евангелия, но не мог отыскать причин. Он боялся этого своего иного взгляда. Но чем дальше, тем больше он понимал, что он должен выбрать между учением Христа, которое согласно с его совестью, либо учением церкви, которая прочит гибель. «И я не мог не откидывать одно за другим положения церкви. Я делал это нехотя, с борьбой, с желанием смягчить сколько возможно моё разногласие с церковью, не отделяться от нее, не лишиться самой радостной поддержки в вере – общения со многими. Но когда я кончил свою работу, я увидал, что, как я ни старался удержать хоть что-нибудь от учения церкви, от него ничего не осталось. Мало того, что ничего не осталось, я убедился в том, что и не могло ничего остаться»[41].
«Я не только старался избегать осуждения церковной веры, я старался видеть её с самой хорошей стороны и потому не отыскивал её слабостей <…>»[42]. Но однажды так складывается, что в руки Толстому попадает «Толковый молитвенник», в котором простым людям объясняется, в каких случаях можно убивать людей, т.е. нарушать одну из самых основных заповедей. Л.Н. Толстой внимательно читает этот молитвенник и находит в нём все десять заповедей Моисея и под каждой – комментарий, эту заповедь уничтожающий. И в конце концов, Л. Толстой убеждается, что «церковное учение, несмотря на то, что оно назвало себя христианским, есть та самая тьма, против которой боролся Христос и велел бороться своим ученикам».
Христос учит, как надо жить и объясняет, почему. Л.Н. Толстой находит, что эти два положения всегда находят отражение во всех мировых религиях. Более того, он придаёт громадное значение распространению знания всех этих религий и в среде простого народа, и в среде интеллигенции. Он выделяет два вида религиозных положений: те, что разъединяют все религии и те, что объединяют их. Различие в религиях порождено различием времени, места и характера народа, в котором они появлялись, а объединяющее начало – это один общий нравственный закон, ради которого и были созданы религии. Л. Толстого очень беспокоит нарастающий атеизм народа. Его причины он видит в том, что люди не знают вероисповеданий других народов. Не зная других вероучений, необразованный в этом плане человек не может отделить в своей религии главное от второстепенного, и если последнее смущает его (что происходит постоянно, по мнению писателя), то человек, не разобравшись, перестаёт верить во всё учение. Поняв же то общее, что есть во всех религиях и что записано в сердце каждого человека, нельзя не приобщиться к закону любви.
Такая философия писателя, конечно, становится камнем преткновения в его отношениях с Церковью. Он приравнивает Христа к пророкам и философам древности, и этого не может простить ему Ортодоксальная церковь.
Л.Н. Толстой не принимал христианство как одну только метафизику. Он с энтузиазмом и вдохновением пытался вернуть евангельской этике подобающее место как религии любви. Практическое христианство — научиться делать добро для другого человека, а не только говорить о добре цитатами из Евангелия.
Толстой находит, что во всех вероучениях всегда есть люди, которые отступают от учения и берутся оправдать свое отступление. Но в христианстве, по его мнению, это проявилось с особой силой. Христианство не потребовало от своих приверженцев никаких поступков. Только принятия церковных таинств, обрядов, которые произведут за него другие люди. Таким образом, «церковь в угоду миру перетолковало метафизическое учение Христа так, что из него не вытекало никаких требований для жизни, так что оно не мешало людям жить так, как они жили. <…> А кончилось это тем, что мир стал жить жизнью, которая стала хуже языческой <…>»[43].
Лев Толстой категорически не приемлет церковной обрядности, называя православные ритуалы колдовством: «Стоит только почитать требник и проследить за теми обрядами, которые не переставая совершаются православным духовенством и считаются христианским богослужением, чтобы увидать, что все эти обряды не что иное, как различные приемы колдовства, приспособленные ко всем возможным случаям жизни.
Для того, чтобы ребенок, если умрет, пошел в рай, нужно успеть помазать его маслом и выкупать с произнесением известных слов.
Для того, чтобы родильница перестала быть нечистою, нужно произнести известные заклинания.
Чтобы был успех в деле или спокойное житье в новом доме, для того, чтобы хорошо родился хлеб, прекратилась засуха, для того, чтобы путешествие было благополучно, для того, чтобы излечиться от болезни, для того, чтобы облегчилось положение умершего на том свете, для всего этого и тысячи других обстоятельств есть известные заклинания, которые в известном месте и за известные приношения произносит священник»[44].
Для верующего основой праведной жизни является не только исполнение христианских обрядов, но и – это очень важно – смирение, подчинение воле Бога, и вся жизнь христианина есть аскетизм и служение Богу. Литературный критик А.С. Волжский заметил по этому поводу: «И смирение, и даже аскетизм, казалось бы, принят Толстым и претворен в его душу, однако, смирение это особенное, свое, непослушное своевольное смирение, и аскетизм свой — самочинный, своеумный» [45].
Противоречия между толстовским и ортодоксальным пониманием религии заключается не только в расстановке приоритетов и непримиримости Толстого к делам Церкви. Есть ещё один важный и тонкий философский аспект. Лев Николаевич чуть не в каждой своей публицистической статье призывает к любви, ненасилию, прощению. И не смотря на всё это, осуждает церковную и государственную политику, значит, не принимает историю как благо, а значит, не сумел до конца смириться с волей Божьей. А.С. Волжский сказал по этому поводу так: «Из всех возможных видов искушений самое, быть может, страшное по своей соблазнительности для людей большого сердца, почти неуловимое по своей тонкости и сложности, именно это, странное на первый взгляд, искушение о добре; добром также можно соблазниться и соблазнить, как и злом».[46] В этом современник писателя видит причины духовного разрыва Толстого с семьей, с церковью и вообще с бытом. Провозглашая главной ценностью любовь и всепрощение, Лев Николаевич не сумел простить и полюбить тех, кто не любит и не прощает в свою очередь. А значит, до конца принять и полюбить этот мир таким, какой он есть. Эта непримиримость с действительностью находит отражение в его публицистике: «Оно [сердце] громко вопияло против ложной жизни, призывало людей к той жизни, которую требуют откровение, разум и советь, так ещё сильнее, сильнее, чем когда-нибудь, оно вопиёт в наше время».[47] Но может ли человек спокойно, без эмоций смотреть на любимых людей, которые мучаются сами и мучают своей жизнью других, и не стремиться изменить это?
Лев Толстой много общался с людьми разных сословий, и никто не смог ответить на вопрос, почему он живёт так, как живёт, и, следовательно, - зачем. В результате своих бесед с людьми Толстой приходит к выводу, что, несмотря на активную деятельность церкви, в социуме нет нравственных основ, которые определяли бы жизнь людей.