Но существуют определенные ситуации и определенные виды конфликтов, которые превышают нашу склонность к разумному их разрешению. И именно тогда, когда речь идет о том, чтобы отказаться от душевного побуждения, так как в ином случае нам грозит большая опасность, но в то же время выясняется, что данная персона не способна на такой отказ. Подобные конфликтные ситуации создаются, постоянно повторяясь, преимущественно в раннем детстве. Поскольку жизнь маленького ребенка отмечена двумя особенностями: непременной зависимостью от присутствия и любви родителей (или заменяющих их персон), с одной стороны, и непременностью своих желаний и побуждений, "влеко-мостью" ими, с другой. (Фактическая и эмоциональная) зависимость требует, чтобы ребенок оберегал расположение родителей к себе, подчиняясь их ожиданиям и требованиям — при этом не так много зависит от того, что "в действительности" родители требуют от ребенка, сколько от того, что думает ребенок по этому поводу. Если же он этого не делает, то вынужден опасаться власти больших, потери их любви или вообще их исчезновения. Этому противостоит власть жизни детских влечений, которые стремятся к удовлетворению и удовольствию и не терпят отлагательства. В подобных обстоятельствах легко может случиться так, что ребенок попадет в душевные конфликты, которые для него — не как названные выше будничные конфликты, — не просто неприятны или, может быть, вызывают чувство стыда, а кажутся в высокой степени опасными. Если маленький мальчик или маленькая девочка попадают во власть своих чувственных побуждений, любовных желаний, "нарцисстических" потребностей (признания и ценности) или агрессивных импульсов и фантазий и не видит возможности удовлетворить эти потребности, не страшась оказаться наказанным, покинутым или уничтоженным, то дело доходит до своего рода душевной реакции побега от собственных влечений, чувств и(или) фантазий:
они "вытесняются", становятся подсознательными. Ребенок, который, например, вытеснил свои агрессивные желания по отношению к матери, не нуждается больше в отказе от их удовлетворения, поскольку он их больше вообще не испытывает. Но таким образом конфликт, как таковой, оказывается вытесненным в подсознание.
Вытеснение, однако, не устранило раз и навсегда конфликтных психических составных. Отслоения от сознательного оставляют им свою силу, что ведет к тому, что они снова стремятся в обновленное сознательное, чтобы в конце концов все же добиться удовлетворения. Для того чтобы вытеснение не слишком подвергалось опасности, что послужило бы восстановлению страха, дело приходит к измененной, искаженной форме выражения, которая в состоянии исполнить добрую часть удовлетворения также конфликтных стремлений, тем не менее без не-пременности возбуждения первоначальных страхов. Классическими примерами этого вида "конфликтной обороны" являются: перенос возбуждающих страх агрессий с любимой персоны на другую, безобидную, или перенос страхов на другой объект, против которого есть возможность лучше защититься, чем против (в то же время и любимых, и необходимых) матери или отца; обращение желания в его противоположность (презрение, отвращение); отрицание фактов (как в случае Фрау Б. с. 000 и далее); расслоение картины, которую создает ребенок по поводу определенной персоны, в "только добрые" ее части (перед которыми нет необходимости испытывать страх) и в "совсем злые" (которые позволяют быть агрессивным), причем "продукты расслоения" время от времени сменяют друг друга или их части переносятся на других персон (благодаря чему создаются представления только о добрых и только злых людях); проекция собственных возбуждений на другую персону и многое другое. Результатом этих (естественно, подсознательных) превращений первоначальных стремлений — психоанализ говорит в этом случае о механизмах обороны — или взаимосвязи различных оборонительных процессов
являются невротические симптомы: принудительно внедряющиеся и возвращающиеся виды восприятия и поведения, состояние чувств и желаний. Их едва ли можно изменить путем волевых усилий, поскольку сами по себе они исполняют важную психическую функцию. Они являются в известной степени образованиями компромиссов между противоположными психическими тенденциями, чья прямая неприкрытая репрезентация для ребенка чересчур угрожающа. В виде же симптомов становится возможным* частичное исполнение изначального стремления к удовлетворению в довольно бесстрашных формах. Однажды вытесненное, отраженное душевное побуждение в большей степени остается табуизированным также и по прошествии детства, т.е. на всю жизнь. Поскольку подсознательные части личности не развиваются вместе с сознательным "Я", то, таким образом, каждый человек носит в себе часть слабого, зависимого, влекомого и боязливого ребенка, каким он когда-то был. Проще говоря, все невротические страдания взрослых, идет ли речь об иррациональных страхах, сексуальных проблемах, "невротических" (истерических) физических жалобах или о депрессиях, внутренних принуждениях, проблемах самооценки и др., являются "анахронизмом", результатом несоответствия между нашими сознательными "взрослыми" и нашими подсознательными, "инфантильными" переживаниями, чувствами и желаниями и поэтому их следует рассматривать как наследие устрашающих психических конфликтов детства**.
Психоаналитическое лечение занимается поиском этих подсознательных, вытесненных частей личности и предохраняющих невротическое равновесие механизмов обороны, чтобы предоставить их (снова) в распоряжение сознательного "Я" взрослого. Для взрослых, однако, конфликты потеряли добрую часть своей опасности или у них есть возможность преодолеть их иным путем, а не посредством подсознательной обороны. Если это удается, то симптомы теряют свою функцию (отражение страха) и могут спокойно исчезнуть.
* Об аспектах невротического удовлетворения я буду говорить позднее.
** О взаимосвязи между детскими и взрослыми неврозами см. также другие экскурсы.
развода и его последствий, поскольку сама она всегда была убеждена в том, что дети никогда по-настоящему не страдали из-за разлуки с отцом. И мать рассказала, как дети, которым было тогда семь и четыре года "внешне" реагировали на ее сообщение о разводе. Петер высказался по этому поводу: "Наверное, так и лучше, по крайней мере, дома будет поменьше скандалов!", а Роза спросила только: "Я должна буду пойти в другой детский сад?" Дети в дальнейшем "не проявляли ничего необычного в их поведении, — рассказывала мать, — они были спокойны и уравновешены, из чего я сделала вывод, что исчезновение напряженных отношений между моим мужем и мною благоприятно повлияло на детей".
фрау Р.искала нашего совета в отношении ее двенадцатилетней дочери Моники. Десять дней назад отец внезапно покинул жену и двоих детей для того, чтобы начать новую жизнь в Австралии. С тех пор Моника не разговаривает с матерью, не может спать, не может сосредоточиться на занятиях, с нею ежедневно случаются приступы рыданий. Когда я спросил о втором ребенке, мать ответила: "С Робертом все в порядке. Он не кажется так глубоко задетым". В ходе дальнейшего обследования обоих детей выяснилось, что для Роберта уход отца из семьи сыграл роль еще большей катастрофы, чем для его сестры. Не считая крайних ситуаций, когда дети избиваются отцом и семейная жизнь состоит из страха и ужаса, убеждение родителей и их надежда на то, что развод не принесет детям особенных переживаний, просто удивительны. Можно ли, обладая здравым человеческим смыслом и минимальным психологическим чутьем, вообще представить себе, что такое событие, как развод родителей, не доставит детям "никаких" или "никаких серьезных" переживаний?
Надо только представить, что мы будем чувствовать, если нас внезапно покинет человек, которого мы любим больше всех на свете. И к тому же, без предупреждения. Но многие родители не понимают, что отец, который покидает супружескую квартиру, покидает не только жену, но и детей, и что дети таким образом переживают не просто развод родителей, а также и свой собственный развод с отцом (или матерью). Следует также понять, что дети вообще не подготовлены к тому, что их отношения к обоим родителям, оказывается, зависят от чего-то другого, а не только от обоюдной любви между родителями и детьми. Иногда дети, может быть, и понимают, что мама и папа часто ругаются, может быть, даже то, что они больше не любят друг друга. "Но почему он уходит от меяя? — спрашивает девятилетняя Лора. — Папа может жить в другой комнате. У него же есть я!" Если мать говорит ребенку, что папа переезжает в другое место, то она знает, что отец делает это из-за нее, может быть, даже инициатива исходила от нее самой. Лора же воспринимает это так, что отец покидает ее, Лору. К печали по поводу потери отца примешивается боль от сознания, что сама она не очень важна и недостаточно любима, чтобы суметь удержать отца дома, несмотря на его ссоры с матерью.
Это сознание своей второстепенности в любовной жизни разводящегося родителя, своей беспомощности как-то помешать разводу приводит печаль к ярости. Ярость ребенка
49
может быть направлена на обоих родителей, когда у него появляется чувство, что родителям важнее их собственные запросы и потребности, чем его, ребенка, что они причиняют ему эту боль, хотя всегда утверждали, что для них нет на свете ничего дороже ребенка, что они, которые всегда играли роль хранителей порядка и долга, вдруг забыли о своем родительском долге и так далее. В других случаях ярость обращается вначале на одного из родителей, на которого ребенок возлагает вину за развод в то время, как со вторым он себя идентифицирует. Анне семь лет, ее сестре Лауре — шесть. Обследование показало, что Лаура не может простить своему отцу то, что он оставил семью из-за другой женщины. Анна же, напротив, идентифицирует себя больше с отцом и направляет всю свою злость и разочарование против матери, которой она бросает упреки, что та, дескать, выжила из дому отца и таким образом отняла его у дочери. На примере двух сестер мы можем видеть, что обвинения детей далеко не зависят от того, на ком из родителей в действительности лежит вина за развод (стоит ли говорить о том, что установление вины во многих случаях просто не представляется возможным и, с точек зрения обоих родителей, выглядит по-разному. В случае Анны и Лауры — это мать потребовала развода, вопреки воле отца. С ее точки зрения, разумеется, вина лежала на муже, которого она уличила в связи с другой женщиной). Что же касается восприятия детей, то их обвинения (частично подсознательно) больше связаны с тем значением, которое приобретает для них развод, с их отношением к объекту30 и предпочитаемыми механизмами обороны против конфликтов, чем с реальным положением вещей.