326
будут реагировать на него (для стороннего наблюдателя) непомерной агрессивностью; вытеснение может также коснуться любовных побуждений (как мы могли видеть на примере отклонения отца детьми развода). Эти и другие невротические решения конфликтов агрессивности могут сменять друг друга, комбинироваться и стать общими чертами характера; результирующий из этого образец объектоотношений может ограничиться персонами родителей или оказаться перенесенным на другие персоны; некоторые дети делят свой мир на хорошие и злые объекты и одним показывают преимущественно дружественные, а другим только отклоняющие чувства и сохраняют такой же стиль жизни, став взрослыми. Если посмотреть с "качественной" стороны, то я осмелюсь утверждать, что едва ли найдется один ребенок развода, в чьей дальнейшей жизни психические конфликты во взаимосвязи с агрессивными возбуждениями не будут играть особенной роли. С этой точки зрения "проблемы обращения с агрессиями" являются типичными долгосрочными последствиями в психическом развитии детей развода. Но как часты эти конфликты, в какой мере служащие обороне эрзац-образования они формируют характер и вредят сознательным целям жизни, страдание, связанное с этими "симптомами", может захватить пространство от "мало вредящих" до "испорченной жизни". Возьмем такой пример: кто-то направляет свое чувство вины в качестве агрессии на себя самого. Такой человек, вероятно, производит впечатление некоторой подчиненности и таким образом может, если постарается, сглаживая предполагаемые ошибки, даже кое-кому угодить, окружающие воспринимают его как особенно милого и достойного любви, и пожинаемый им специальный успех будет его удовлетворять. Но "количественная ступенька наверх" может сильно повредить этому хорошему характеру из-за постоянного страха что-то сделать не так. Еще шаг дальше и, возможно,
327
для отражения агрессивности обращения на собственную персону станет уже недостаточно, и тогда он начнет из-под маски своей дружественности раздавать боковые удары, которые будут ему стоить симпатии и любви окружающих, приведут к конфликтам в отношениях с партнером и к трудностям в воспитании детей. Поворот к агрессивности в экстремальных случаях может привести к ненависти к самому себе, тяжелым депрессиям и стремлению к самоуничтожению.
К специфическим долгосрочным нарушениям, без сомнения, относятся проблемы чувства собственной полноценности, что в общем-то не должно удивлять. Если дети — с позиции их переживаний — чувствуют себя брошенными и недостаточно любимыми; если им не удалось удержать семью вместе или они не были достаточно важны для того, чтобы родители могли принести им в жертву свои личные интересы и желания; если вместе с ушедшим родителем они потеряли важную часть своей личности, объект идентификации, на который они могли равняться, или того любовного партнера, который мог для ребенка отражать его привлекательность и ценность; если они не уверены в своей сексуальной идентичности; если они чувствуют, что не могут для матери (для отца) заменить недостающего партнера; если они чувствуют себя никчемными и неполноценными, когда родители кажутся несчастными; если их чувство вины заставляет их бояться совершения новых ошибок135. Поскольку большинство этих представлений о себе является подсознательным и поэтому никак не может связываться с источником, то дети развода вынашивают, часто на протяжении всей своей жизни, бремя ощущений, что они недостойны любви, и страх снова потерпеть неудачу.
Проблемы появляются у них уже в детстве, в отношениях с "себе подобными", итак, с другими детьми, позднее — в
135 Эти и другие перечисления ни в коем случае не являются полными, а имеют характер примера.
328
общении с подростками и, наконец, — в профессиональной и общественной жизни. С одной стороны, это связано с упомянутой проблематикой собственной полноценности, которая ведет к тому, что они чувствуют себя побежденными и поэтому либо избегают конкуренции, либо вынуждены постоянно доказывать свое превосходство. (Также проблематика агрессивности играет здесь большую роль.) С другой стороны, особенно тесная связь с женской родительской половиной часто затрудняет перестройку на модус отношений, в которых действуют совсем другие правила и прежде всего ребенок занимает несравнимо меньшую позицию, чем дома. Это действует в известном смысле для всех детей. Но детям, растущим с двумя родителями, приходится легче, поскольку они научились ориентироваться в условиях исключения себя из родительских отношений и, кроме того, обладают более богатым опытом в том, как различные люди по-разному реагируют на других (и особенно на самих себя) (см. выше). Наконец, я натолкнулся на один феномен, в котором самочувствие (бывших) детей развода напоминает самочувствие дискриминируемых меньшинств или групп общественных окраин. О стыде детей, у которых нет настоящих семей, мы уже говорили. К тому чувству, что "со мной что-то не в порядке", добавляется часто другое, которое, вероятно, можно выразить так: "Я живу здесь, среди нас, но, собственно говоря, я или по крайней мере большая часть меня принадлежит совсем другой жизни". Этой "другой жизнью" является отсутствующий отец или отсутствующая мать. Чувство побежденное™ или социальные конфликты (см. выше) сопоставляются с подсознательными фантазиями, что "там мне было бы лучше, там мне уделяли бы больше внимания". Между тем у него появляется чувство: "я не совсем здесь" и из этого вытекает тенденция исключения самого себя и — особенно в случаях социальных конфликтов — тенденция отступления.
329
(В определенных обстоятельствах из этого может образоваться мотив, толкающий к подключению к группам меньшинств или социальных обочин, в которых тем не менее вскоре упомянутые проблемы снова настоятельно заявляют о себе.) Марио было шестнадцать лет, когда я начал с ним терапевтическую работу. Поводом к терапии оказались (по заявлению Марио) "непреодолимое сопротивление к учебе" и дисциплинарные проблемы в группе продленного дня. Ему грозило не только неудовлеворительное окончание учебного года, но и исключение из школы. Попытки матери повлиять на Марио завершались обычно крикливыми дуэлями. Потом он хлопал дверью и бежал в бильярд-кафе и снова не выполнял школьные задания. Он производил какое угодно впечатление, но его нельзя было назвать неуверенным в себе человеком. Его мать говорила: "Он такого высокого мнения о себе, что считает, что все должны плясать под его дудку. Школу, учителей и всех взрослых он считает дураками, учится он не хочет и его не допросишься что-нибудь помочь". В действительности Марио был высоким и привлекательным молодым человеком, у него были удивительно уверенные для его возраста, несколько заносчивые манеры и привычка слегка высокомерно высказываться о других. Но это впечатление изменилось после того, как у него появилось ко мне доверие и он начал признаваться в мыслях и чувствах, о которых до сих пор никому не дано было знать. Хотя его и любили товарищи, но "внутри" он был одиночкой. У него всегда присутствовало чувство, что на самом деле он безразличен другим, что они все вместе настроены против него и он вынужден постоянно вновь и вновь завоевывать их симпатии. При этом помогали ему его спортивные таланты, а также его наружность и манеры. Товарищи пользовались его умением привлекать девушек. Но ему самому не приходило в голову, что для других его дружба тоже очень важна. Как только он садился
330
за уроки, его начинала мучать мысль, что "другие" сейчас делают что-то интересное, что они радуются его отсутствию или просто его не замечают. Тогда он отбрасывал учебники в сторону и шел в кафе, часто убеждаясь в том, что там никого нет, потому что все сидят за уроками. Но на следующий день снова появлялся страх оказаться не "включенным", потерять свои позиции. Это чувство исключенное™ проявлялось у него и по отношению ко взрослым, и он слишком чувствительно, а порой даже яростно реагировал на малейшую критику и замечания. Выяснилось, что Марио, родители которого расстались восемь лет назад, в высокой степени идентифицировал себя со своей страдающей, чувствующей себя нелюбимой и бросающей упреки всему миру и прежде всего мужчинам матерью и стремился компенсировать эту идентификацию подчеркнуто "мужественным" поведением. Сделать матери любезность, т.е. лучше учиться, имело для него подсознательное значение — не быть мужчиной и оказаться отринутым. Рядом с этой угрожающей женственной идентификацией Марио идентифицировал себя с отцовским идеальным образом, который помогал ему в этой компенсации. Его отец переселился в Канаду и, по свидетельству Марио, не имея какого-либо образования (!), добился большого успеха. "Он сделал правильно, что покинул эту прогнившую Австрию и мою мать!" Он считал, что они с отцом, которого он видел не чаще одного раза в год, могли бы прекрасно понимать друг друга, и он собирался после школы — которую сознательно все же очень хотел закончить — тоже уехать из страны. Несмотря на то что для него возможной целью была ни в коем случае не Канада, в его подсознании отъезд имел значение "нового объединения с отцом", с которым он больше не будет чувствовать себя непонятым и отвергнутым, итак, по сути. значение возвращения домой (на обетованную землю, на "землю отцов").