Таким образом, часть нашей исходной гипотезы все же позволяет себя "спасти": удачное эдипово развитие, включая успешные индивидуализацию и триангулирование в первые три года жизни, несомненно, является важным условием, чтобы ребенок смог вновь обрести свое психическое равновесие на том уровне, который лежит не слишком глубоко
Под "самоконцептом" здесь имеется в виду то, что на языке психоанализа называется "Я-идеалом". Кажется, что "Я-идеал" проявляет себя устойчивее по отношению к процессам деструктуризации в послеразводном кризисе, чем репрессивные части "Сверх-Я".
под уже достигнутым состоянием развития или, иначе говоря, чтобы он вдруг потерял не слишком много из своих достижений. Особенно это видно на тех детях, которые за короткое время с уровня шести-семилетних попадают в мир ощущений и переживаний совсем маленьких детей. Но мы уже убедились в том, что такое "падение" следует понимать лишь как частичную регрессию, а скорее оно представляет собой внешнее проявление искаженных, незавершенных или несостоявшихся процессов развития. Но также ясно, что возраст сам по себе еще не позволяет сделать каких бы то ни было специфических прогнозов, что переменная "завершенное эдипово развитие" является лишь одной из переменных, которые определяют тяжесть, протекание и специфические последствия развода и послеразводной травмы; способность родителей правильно реагировать на непосредственные и опосредованные душевные реакции ребенка на развод; длительность и интенсивность супружеских конфликтов перед разводом, и в какой мере объектоотношения и (нормальные) душевные конфликты ребенка были втянуты в разногласия родителей; душевную "ступень развития" которая зависит не столько от возраста, сколько от условий развития ребенка перед разводом; способы, которыми ребенок преодолевал прежние душевные конфликты и состояние его психического равновесия; способность родителей общаться друг с другом также после развода, при этом большую роль играет обстоятельство — в состоянии ли каждый из них признавать другого партнера как отца или как мать (это не столько моральная, сколько психическая способность, которая была не по силам матери Себастьяна); и в заключение все то, что в дальнейшем следует за разводом, а именно, будущая судьба отношений родителей и отношений каждого из них с ребенком и др. (о чем подробнее пойдет речь в третьей части книги). Все эти факторы образуют комплекс психологических условий, которые влияют друг на друга, могут друг друга усиливать или, наоборот, устранять. Чего стоили душевная зрелость и здоровье Себастьяна перед растерянностью его матери, которая сделала ее неспособной найти в своих собственных отношениях с ребенком место для любви Себастьяна к отцу и для страданий ребенка? Чем помогла опять же Манфреду (с. 58) готовность родителей придти ему на помощь, если он сам по причине специфической констелляции объектоотношений, уводящих к его первому году жизни, был не в состоянии представить себе жизнь в разлуке? Когда бы мы ни прибегали к отдельному фактору, пытаясь определить его вес и значение для будущего развития, мы должны начать с ограничивающего: "При условии, что..."
Это наводит на мысль о том, что вряд ли возможно в общем ответить на вопросы, связанные с проблемами родителей по поводу развода. Пример тому, вопрос, который постоянно встречался на протяжении второй части этой книги: существует ли оптимальный возраст для развода? Или поставим его по-иному; когда негативные последствия для развития детей являются наименьшими — когда ребенок находится еще в младенческом возрасте или в возрасте трех лет? А может быть надо подождать, пока он пойдет в школу? Или до переходного возраста? Несколько дней назад ко мне в кабинет пришла очень молодая женщина, чьей дочери три с половиной года. Она рассказала мне, как разочарована в своем браке. Недавно она познакомилась с мужчиной, в которого влюбилась, и это, как она выразилась, "опять вернуло ей радость жизни". Она решила расстаться со своим мужем, но боялась, что разлука с отцом повредит Ирме (так зовут ребенка), так как мать знает, как сильно дочка привязана к отцу. От меня она хотела узнать, следует ли ей уже сейчас готовиться к разводу или надо подождать до школьного возраста. Если же это требуется для нормального развития ребенка, то она готова была принести в жертву свои отношения с любимым человеком. Если не считать того, что это вообще не входит в задачи консультанта принимать жизненно важные решения для своих клиентов, мог ли я вообще — хотя бы себе самому — ответить на этот вопрос?
Но ответ должен был бы звучать: нет, или нет в свете предоставленной в течение этого часа в мое распоряжение информации. Потому что, как уже говорилось, это зависит от того... Это зависит, например, от того, как будут выглядеть отношения матери, отца и Ирмы, если родители еще несколько лет будут оставаться вместе? Смогут ли они показать ребенку позитивные отношения между матерью и отцом? Сможет ли мать простить своей дочери то, что ради нее она отказалась от счастливого союза? В таких случаях следует ожидать, что родители будут постепенно отдаляться друг от друга и отношения станут агрессивно-напряженными, что мать подсознательно возложит на дочь вину за свой отказ от счастья и, кажется, что было бы лучше ей тут же расстаться с мужем. Но все это было бы верно, если бы были соблюдены определенные условия. Следовало бы спросить, в каком психическом состоянии находится в настоящий момент Ирма, завершила ли она свой процесс индивидуализации в первые три года жизни? Пришла ли она к удовлетворительному триангулированию первичных объектоотношений? В ином случае образование объектоконстанты будет подвержено опасности. Но даже если Ирма уже совершила эти шаги развития, надо было бы спросить, в состоянии ли родители дать продолжение ее отношениям с любимым отцом и поддержать ее в ожидаемых реакциях на развод и в послеразводной травме? Потому что, как мы уже видели, даже совершенные достижения не защищены от (регрессивной) деструктуризации. И, наконец, это зависит от того, сможет ли мать после развода вместе со своим новым партнером создать надлежащие условия для прогрессивного эдипова развития маленькой девочки. Это зависит также от того, как будут развиваться отношения между новым супругом матери и Ирмой, сможет ли отец сохранить любовь к своей дочери, несмотря на то что у нее возникли нежные отношения с мужчиной, который отнял у него жену, и смогут ли мать и ее новый муж акцептировать тот факт, что отец — по причине любви дочери к нему, — несмотря на развод и "новое начало", — и дальше останется частью (новой) семьи.
Между тем на поставленный выше вопрос все же можно четко ответить: нет, оптимального "возраста для развода" не существует, как не существует и более или менее подходящего для этого возраста. Что существует, так это более или менее удачные констелляции, которые следует понимать в качестве комплекса общего необходимого состояния развития и психического состояния ребенка, присутствия экономических и (прежде всего подсознательных) душевных факторов у родителей и у других важных персон, специфических образцов отношений и т.п.
Случай Ирмы ставит в центр внимания еще одно обстоятельство: необыкновенное значение профессиональной помощи родителям в соответствующих кризисных ситуациях, где они в свете комплекса всего того, что требуется ребенку, сами просто не в силах справиться с обстоятельствами.
7. ПРОМЕЖУТОЧНЫЕ ВЫВОДЫ:
ПОПЫТКА ДИНАМИЧЕСКОЙ КЛАССИФИКАЦИИ РЕАКЦИЙ НА РАЗВОД
В этой главе попытаемся сделать общий обзор всего множества и комплексности процессов переживаний детьми развода.
Реакции детей на развод можно классифицировать различными способами. Выстроить различные внешние проявления (ср. перечисления на с. 16 и далее); разбить эти проявления по группам, исходя из различных критериев (по тяжести, по манифестности проявлений в семье или среди окружающих, по аффектам, поведению или физическим симптомам и т.д.); во введении можно было бы взять за основу психиатрические классификации; исходить из длительности очевидных реакций (среди которых различаются спонтанные реакции и реакции в той или иной степени замедленные). Эти и другие характеристики все же (с точки зрения психодинамических процессов, скрывающихся за манифестными реакциями) лишены не только теоретической основы, но и практической ценности. Начинает ли ребенок мочиться в постель или испытывает гнев на отца, производит ли его поведение впечатление истерии или депрессивности, проявляет ли он страх перед необходимостью оставаться одному уже через три недели после развода или через шесть месяцев — все это само по себе не говорит ни о значении, ни о динамической структуре наблюдаемых реакций. Недержание мочи, например, может выражать спонтанную регрессию, которая должна помочь ребенку вернуть душевное равновесие. (Итак, это то, что мы называем реакциями переживаний, см. ниже.) Но недержание мочи, может также отражать невротический симптом, который возник в ходе посттравматической обороны или глубокого падения в предэдиповы конфликты объектоотношений, что свидетельствует о массивном процессе деструктуризации. Это действительно и для "истерического", "депрессивного" или другого, подобным образом этикетируемого поведения. Яростное нежелание общаться с отцом может также быть выражением пережитой обиды ребенка или перенесением агрессивности с матери на отца; оно может отражать мучительное эдипово чувство вины, что является результатом идентификации с матерью или же только симуляцией с целью исполнения (реальных или фантазируемых) желаний матери. В конце концов, нам известно, что если "симптом" исчезает, это еще не значит, что ребенок преодолел свой кризис, что он не только не вытеснил свои фобические страхи, свои агрессии (или что там еще), а не заменил их другими образованиями обороны.