65 Агрессивное поведение не всегда является результатом невротических изменений характера.
этом невротические изменения личности порой явно приветствуются. Так, одна мать почитала свою депрессивную дочь как "серьезную и вдумчивую", которая "не проявляет интереса" к "глупым удовольствиям" своих товарищей. Отец другого явно невротичного, обедненного фантазиями мальчика был необыкновенно горд, что его шестилетний сын вместо того чтобы играть, часами погружается в чтение энциклопедии и специальных книг и занимается систематизацией картинок с животными и поездами. Стеснительность и пугливость шестилетней девочки приветствуются ее родителями как "женственная застенчивость" и воспринимается ее отцом как очаровательное кокетство. Некоторые родители радуются также агрессивным изменениям в характере своих детей. Почти во всех этих случаях речь идет об отцах по отношению к воспитанию мальчиков. Такие отцы гордятся "мужественностью" своих сыновей. Один отец выказывал нескрываемое удовольствие по поводу того, что его сын с помощью агрессии (приступами ярости, физическими и словесными атаками по минимальному поводу) "приводил баб к благоразумию", имея в виду мать и воспитательницу в детском саду. (Здесь мы имеем дело опять же с агрессивным триангулированием, которое посредством ярости и пренебрежения к женскому полу делегируется от отца к сыну, который со своей стороны таким поведением идентифицирует себя с отцом.)
Заметные изменения в поведении детей чаще всего только тогда обращают на себя внимание родителей, когда в результате их возникают трудности в школе или когда речь идет о таких явных симптомах, как, например, недержание мочи. В большинстве случаев нарушения в развитии ребенка в той или иной степени используются матерью и (или) отцом в их ссорах, и душевные страдания детей вменяются ими в вину друг другу. При определенных обстоятельствах это имеет фатальные последствия для направления таких страданий. Фрау С., например, нежелание ее семилетнего сына Антона учиться приписывала в вину своему мужу, который, по ее словам, совсем не заботился о семье и даже, когда жил в семье, вел себя грубо и агрессивно как по отношению к матери, так и по отношению к ребенку. Поведение Антона, который полностью стоит на стороне матери и не желает общаться с отцом, помогло ей принять решение об окончательном разрыве с мужем. Для Антона, который в высокой степени идентифицировал себя с матерью, было очень важно построить "новые", освобожденные от конфликтов супружества отношения с отцом. Такие отношения могли бы облегчить все еще амбивалентные отношения его с матерью и вернуть ему часть его мужской идентификации. Мать же, которая не видела глубинных причин антоновых проблем и своего в них "участия", напротив, была убеждена в том, что "отец вредит ребенку" и добивалась как раз обратного: она пыталась всеми средствами помешать контакту отца с сыном.
Вернемся к нашей первоначальной гипотезе о том, что дети, чьи родители разводятся после (предусмотренного) завершения эдиповой фазы, менее подвержены будущим нарушениям душевного развития, чем те, для которых развод родителей состоялся до шестилетнего возраста. В предыдущих главах я излагал мысль о том, что развод родителей, даже если детям в тот момент было шесть—семь лет, отбросил тем не менее свою тень вплоть до их первого года жизни. Это характерно и для относительно поздней фазы эдипова развития. Редко развод, образно говоря, подобен грому средь ясного неба, т.е. не имеет своей кризисной предыстории. И супружеский кризис очень редко остается скрытым от детей, т.е. не оказывает влияния на переживания ребенка и на его душевное развитие. Агрессивные разногласия между родителями, их ревнивая борьба за ребенка, его любовь и вытекающая из этого подмена эдипова конфликта у детей конфликтом лояльности, частичная "эдипова иллюзия" с ее сексуальными и нарцисстическими конфликтами, осложненные условия преодоления эдипова комплекса из-за разнополой идентификации —и это только некоторые из важнейших факторов — отнимают у многих детей (гипотетичный) шанс вооружения против травмы развода, тем самым обостряются или искажаются характерные эдиповы конфликты и детям предоставляется минимальная возможность преодолеть конфликты без больших потерь. К тому же многие из этих детей вступают в период эдипова развития уже обремененные проблемами первого года жизни. Неразрешенные предэдиповы конфликты подготавливают путь для чрезвычайного развития страхов во время эдиповой фазы.
Обобщая эти результаты обследований, мы приходим к важному теоретическому и практическому убеждению, что большинство детей к моменту развода уже прошло часть пути невротического развития и (или) проявляет нарушения в объектоотношении и в развитии "Я" — и это независимо от того, заметны ли эти нарушения окружающим и прежде всего их родителям, или дети производят впечатление незамутненного душевного здоровья. Это убеждение как бы продолжение нашего понимания — явно видимых — "симпотомов развода", но оно также по-новому освещает принципиальный (педагогический) вопрос: "Развод. Да или нет?" Кажется, что значительная часть драматических реакций детей на разрыв родителей — и вместе с тем добрая часть средних и продолжительных нарушений — основывается в психологическом аспекте на их развитии до развода. Или скажем по-другому: не образовалась ли эта диспозиция средних и продолжительных нарушений развития, о которых мы знаем из обследований разводов, уже до развода? Или еще по-другому: не лучше ли для некоторых детей, чтобы такая конфликтная семья распалась уже раньше? Последнее предположение связано с одним важным условием, а именно — эти родители в дальнейшем после развода должны обеспечить ребенку необходимые условия для развития. Это касается как недель и месяцев в процессе развода и непосредственно после него (о чем говорилось в первой части настоящей книги), так и дальнейшего будущего66.
6.2. "Отмененное" эдипово развитие
Как, однако, обстоит дело с детьми, которые действительно имели счастье в первые пять — шесть лет жизни насладиться "нормальным" развитием, не обремененным супружескими конфликтами родителей?
Одним из таких детей, для которых разрыв отца и матери в известной степени произошел совершенно неожиданно, был Себастьян, чьи родители были в общем счастливы в браке. Когда Себастьяну исполнилось семь лет, отец его вдруг во
время семинара по повышению квалификации безумно влюбился в одну привлекательную разведенную деловую женщину, которая работала в той же отрасли, что и он, и принимала участие в том же семинаре. С нею, по его признанию, пережил он в течение недели свою "новую весну". Эта женщина казалась ему осуществлением его жизненной мечты.
66 Наше обследование, посвященное решающему воздействию супружеских конфликтов на психическое развитие детей, может иметь важное значение в области (психоаналитической) психологии развития. Осветим вопрос, почему как ранний, так и эдипов опыт объектоотношений по-разному раскрывается от ребенка к ребенку, несмотря на то, что ни жизненные обстоятельства, ни характеры родителей не проявляются особым (патологическим) образом. Для объяснения различных судеб развития конфликт "отец—мать" может требовать особой территории, которую еще и сегодня занимают "конституциональные факторы". Исходя из этого, он образует своего рода внутренние зажимы между ранним опытом объектоотношения, в центре которого казалось бы, мать стоит одна, и психическими конфликтами эдиповой констелляции: чрезвычайное развитие страхов в ходе эдиповых конфликтов кажется поэтому не только (внутрипсихическим) следствием нарушений ранних объектоотношений, но и следствием также далекоидущей контаминации ("внешними") обстоятельствами,
которые осложняют ранний процесс индивидуализации
Все было здесь — страстное сексуальное притяжение с обеих сторон, одинаковые профессиональные и духовные интересы и (обоюдное) признание профессиональных успехов. Какой контраст представляли эти отношения с супружеской повседневностью и прежде всего со ставшими с годами несколько вялыми сексуальными отношениями с холодноватой женой! Было и еще нечто, что новая подруга обещала осуществить: с молодости он мечтал о том, чтобы его спутница жизни делила с ним интересы профессиональной жизни. Жену его, в отличие от новой подруги, не интересовало, чем занимается ее муж, порой она проявляла прямое пренебрежение к его профессиональным интересам и бросала ему упреки, что он слишком мало времени проводит в семье. Только теперь ему стало ясно, что незаинтересованность своей жены и ее критику он всегда воспринимал как недооценку его персоны и его мужественности. И вот она была здесь, женщина, сама добившаяся успеха, ценившая его и восхищавшаяся им, как никакая другая до сих пор, которая дала ему почувствовать себя желанным мужчиной. Но это не изменило в общем его привязанности к семье, особенно к сыну, да и к жене, которую он, по его признанию, "если и по-другому, но все же любил". Сексуальная и нарцисстическая привлекательность новых отношений была, однако, слишком велика, чтобы остаться просто приключением. Через несколько недель жене стала известна новая связь и она сразу же подала на развод. Все попытки примирения со стороны мужа, его обещания прекратить связь не имели успеха — слишком велика была обида, которую он ей нанес.
Себастьян к этому времени был хорошо развитым, уверенным в себе, здоровым мальчиком, который восхищался своим отцом, тот был для него примером для подражания и Другом, любил его, и нежно чтил свою мать. Можно сказать, что субъективные условия для преодоления боли развода были довольно удачными. Но в этом случае родители, и прежде всего мать по причине собственного ранения, были совершенно не в состоянии создать объективные условия для такого преодоления, оказать "первую помощь", которая имеет необыкновенно важное значение (ср. гл. 2). Для матери Себастьяна столь спонтанный разрыв с мужем явился единственным путем сохранения самоуважения. Но она, конечно, продолжала его любить или продолжала любить то, что когда-то было между ними. И она чувствовала, что должна защитить себя от этой любви и от страхов, которые вызывало неизвестное будущее. Большая опасность в том, чтобы уступить своим желаниям, исходила от соблазнительных попыток мужа к примирению. Поэтому она прервала отношения, избегала всякого контакта и пыталась таким образом завоевать дистанцию. Если бы все было только так,' то для Себастьяна это было бы еще не столь плохо. Есть много разведенных родителей, которые предпочитают не встречаться с бывшими супругами, но детям предоставляют право поддерживать отношения с отцом или с матерью и таким образом избегают опасности сделать свои собственные отношения с ребенком угрожающими67. На это мать Себастьяна была, по крайней мере, в то время неспособна. Для того чтобы не поддаться штурмам мужа, уговорам друзей, своему собственному желанию любви и чувству вины по отношению к ребенку, отнимая у того отца, она должна была постоянно внутренне оживлять картину его предательства и своего унижения и в известной степени, конечно, подсознательно, ее культивировать. Чем ужаснее была картина, которую она рисовала, тем увереннее чувствовала она себя перед своей "слабостью": такому (только злому) человеку нельзя больше доверять и уж, конечно, ни в коем случае невозможно его любить. И к тому же, чтобы отнять у