для его хорошего самочувствия, или мать не в состоянии создать той спокойной, расслабленной атмосферы, которая требуется новорожденному, чтобы с радостью насладиться в основе своей довольно щекотливым, высокоэротическим актом сосания, или родители неправильно понимают крик ребенка, думая, что он голоден, в то время как он просто неудобно лежит, или же они приходят к "теоретическому" заключению, что младенцу надо дать покричать, чтобы он не думал, что может своих родителей терроризировать, а то и из "педагогических" соображений отнять у него пустышку и т.д. Конечно, проявления агрессивности в отношениях матери и ребенка, отца и ребенка можно найти в любой жизненной ситуации и поэтому подобное непонимание и ошибочные действия можно расценивать как вполне нормальные жизненные явления. Если же подсознательная агрессивность перерастает известные пределы только потому, что родители не могут выносить вынужденных лишений (в отношении независимости, общественной жизни, профессиональной карьеры или просто покоя и свободного времени), то обычные, единичные конфликты между запросами ребенка и действиями родителей становятся как бы сутью их отношений, что может очень сильно повлиять на последующее развитие представления ребенка о матери и о самом себе, зародить в нем "неверие" в доброту и приемлемость мира.
Такие кризисы, вызванные рождением младенца, переживают, конечно, не только молодые родители и касаются они не только "внешних" обстоятельств ухода за малышом. Рождение ребенка сопровождается у каждой женщины и каждого мужчины подсознательными фантазиями, которые определяют их последующее отношение к нему. Некоторые столь нередко встречающиеся душевные реакции, которые находятся в тесной связи с собственной сексуальностью и собственным детством, также в состоянии обременить супружество и родительские чувства. Есть матери, которые настолько "переполнены" своим младенцем, что в это время для них весь остальной мир, в том числе и супруг, не представляют никакого эмоционального значения. Есть матери, которые рассматривают ребенка как часть самой себя и считают, что он принадлежит только ей и это никого не должно касаться, даже отца ребенка. В обоих случаях дело доходит до исключения отца из интимных отношений "мать—ребенок", а если отец с этим исключением не согласен, то и до борьбы за ребенка. Но бывают и обратные феномены: для отца существует теперь только ребенок, и мать чувствует себя ограбленной как личность, как супруга, как женщина. Опасность для отношений в случае подобных "исключений" партнеров тем больше, чем более они ранимы переживаниями разрыва и исключения. Для многих отцов уход жены за младенцем представляет собой подсознательное травматическое повторение потери любви, если они сами пережили это в детстве по поводу рождения брата или сестры. Жена путем "перенесения" (ср. экскурс с. 197) становится матерью, которая отнимает у него привычную любовь и отдает ее новому пришельцу. Эти фантазии "перенесения" могут провоцироваться дополнительно тем обстоятельством, что многие женщины непосредственно после рождения ребенка не испытывают прежних сексуальных потребностей. Или забота жены о младенце обостряет все еще подсознательно ненасыщенную потребность в безграничной материнской любви к ребенку, которым был когда-то сам отец. В подобных случаях может случиться, что любовное отношение отца к ребенку омрачается массивной подсознательной ревностью, и жена становится объектом той агрессивности, которая когда-то была направлена на мать.
Рождением ребенка актуализируются также вытесненные конфликты в области сексуальности. Отцы чувствуют себя ограбленными в своей мужественности не только по причине отказа от сексуальности жены и собственного исключения из идиллии "мать—ребенок". Сам младенец, который успокаивается только на груди у матери, заставляет отца испытывать чувство никчемности, безвластия и беспомощности. Подобные переживания "импотенции" вызывают ярость или подавленность и приводят многих мужчин к тому, что они отдаляются и эту потенциально разочаровывающую часть супружеской жизни — уход за ребенком — целиком уступают матери. Таким образом, реальная ситуация еще больше ухудшается: отец теряет интимный контакт с ребенком, не знакомится с его привычками и особенностями, но и ребенок не сближается с отцом. B результате отношения ребенка с матерью, которая является "экспертом" во всех областях, становятся еще теснее.
Подобные чувства отцов, умаляющие их способность, власть, мужественность, нередко дополняются подсознательными желаниями кастрации со стороны матерей, для которых их женственность на протяжении всей жизни была связана с чувствами обделенности и неполноценности. Как дающая жизнь, как (любимая больше всех младенцем) мать, теперь она привилегирована и эта привилегия не должна быть потеряна. Несмотря на то, что многие из этих женщин сознательно страдают оттого, что вся нагрузка по уходу за ребенком лежит на них, все же подсознательно наслаждаются тем, что отец чувствует себя беспомощным, что младенец дает себя успокоить только ей одной и они делают — незаметно для себя и других — все для того, чтобы это так и осталось. Часто младенец приобретает значение (наконец-то выросшего) пениса54. Это делает мужа, с одной стороны, ненужным, с другой — угрожающим усладительной иллюзии, что нередко служит дополнительной причиной того, что женщина в первые недели или месяцы после рождения ребенка испытывает так мало желания спать с мужем. Эта ситуация меняется, когда младенец начинает отдаляться от матери. Иначе такая нагрузка, как и сами роды, которые демонстрируют женственность больше, чем любое другое событие, переживалась бы в качестве дальнейшей обделенности женщины. И может случиться, что связанная с этим ярость окажется направленной на отца, который peпрезентует привилегированное мужское общество. Подобные подсознательные стечения переживаний ведут
54 К теме женского желания пениса и мужского страха кастрации ср. экскурс на с. 150.
к дальнейшему осложнению в отношениях родителей. Для отца младенец становится мужчиной — соперником или еще кем-то, кто не в полной мере отвечает на его любовь и как бы говорит ему: "Ты недостаточно хорош для меня". Для матери сложившаяся ситуация становится символом ненавистной женственности и (или) кризиса брака, ("виною") отхода мужа от нее. И младенец не вознаграждает мать за принесенные жертвы, он кричит и требует все больше и больше внимания. И почти неизбежным следствием супружеского кризиса, в ходе которого отец отдаляется от диады "мать — ребенок", является далеко идущая, компенсационная концентрация матери на ребенке. А это значит, что ребенок должен бы исполнять желания и запросы матери, которые, собственно, могут быть удовлетворены только взрослым окружением: желание признания, высокой оценки, благодарности, свободы или эротические запросы. В качестве заменителя партнера младенец, конечно же, не годится и это влечет за собой разочарование матери, которое в свою очередь ведет к обострению агрессивности в (и без того довольно амбивалентных) отношениях "мать—ребенок".
Наконец, назовем еще одно обстоятельство: мы тем больше способны проникнуться заботами других людей и тем больше мы живем для других, чем более уравновешено наше собственное душевное состояние. Таким образом, отцы, как и матери, находящиеся в напряжении и кризисе, менее способны быть хорошими родителями. Мы уже ознакомились с довольно показательным примером: далеко идущим влиянием психосоциальных нагрузок на мать в первые недели и месяцы после развода, также точно тревоги и боль, связанные с кризисом супружества, влияют на отношения матери (и отца) к ребенку в его первый год жизни. Речь идет о том этапе развития ребенка, который для родителей, даже в оптимальных обстоятельствах, является самым напряженным.
Это говорит о наивности, когда люди, вступив в супружество, оказываются застигнутыми врасплох теми психическими нагрузками, которые приносит с собой рождение ребенка. Общество предоставляет родителям так много возможностей, чтобы физически подготовить себя к родительской роли и обеспечить здоровье матери и ребенка после родов, но в то же время кажется, что из общественного сознания исключено то обстоятельство, что в здоровом развитии ребенка в большой степени принимает участие и душа, и не только душа ребенка, но и душа родителей. Скольких человеческих страданий, скольких психических травм (а вместе с этим и народнохозяйственных расходов можно было бы избежать, если общество придавало
большее значение психогигиенической профилактике по подготовке семьи к рождению ребенка. Во многих из обследованных случаев, вероятно, достаточно было бы, чтобы будущая мать и будущий отец были лучше подготовлены и вообще подготовлены к возможным ранящим обстоятельствам, неизбежным в партнерстве. Можно предположить, что опасность кризиса брака которую приносит с собой рождение ребенка (что в свою очередь ведет к нарушению развития младенца), свойственно рождению только первого ребенка. Если отношения мужа и жены уже однажды были в состоянии интегрировать одного ребенка, то и при рождении последующих детей это окажется возможным. Но изложенные выше феномены выявлены не только при перворожденных. Рождение второго, третьего, а то и четвертого ребенка также может нанести браку непоправимый ущерб и привести со временем к разводу и в ходе кризиса брака к нарушению раннего объектоотношения у детей. Почти во всех таких случаях было обнаружено, что именно перед рождением этого ребенка и начинались серьезные осложнения в отношениях родителей. Сознательно или подсознательно предполагалось что младенец должен скрепить (часто лишь поверхностное) их примирение. Роль спасителя отношений родителей на продолжительное время, однако, не по силам ни одному ребенку. Для этого он должен был бы доставлять родителям так много радостей, что они в благодарность забыли бы свои собственные проблемы. Но если мы видим, что вполне функциональный брак может разрушиться из-за обременения проблемами, принесенными вполне желанным младенцем, как же можно тогда ожидать, что ребенок, зачатый практически против желания, не принесет с собой дополнительной критической нагрузки и в без того нарушенный брак, не говоря уже о том, чтобы он был в состоянии этот брак вновь восстановить55.