Вот как Никольский характеризует церковно-государственные отношения этого времени: «Явления церковной жизни, однако, тесно переплелись с политическими явлениями, ибо церковь начиная с 20-х годов XVIII века из фактической служанки государства формально превращается в орудие государственного управления. Перемены, происходящие в церкви, всегда являются следствием перемен в политической жизни. Церковь совершенно утрачивает способность к каким-либо самостоятельным выступлениям и действует лишь как одно из учреждений государства» (там же, с. 240).
Петр относился к Церкви чисто прагматически, посягнув на ее богатство, которое было немалым: на положение 1720 года в церковном подчинении находилось около 780 тыс. рабочих рук. По описи имущества Троице-Сергиевой лавры на состояние 1641 года, монастырская казна содержала в себе без малого 14 тыс. рублей. Неудивительно, что лавра в разные времена занимала деньги даже царю. Это при всем том, что десятками миллионов рублей исчислялось спрятанное в монастырских тайниках серебро. По той же описи в лавре числилось около 2 850 тонн хлеба и 54 тонн меда-сырца, не говоря о запасах других продуктов питания. Петр одним махом решил прибрать к рукам все доходы духовенства, а заодно избавиться от бесконечной церковной оппозиции по вопросам к ней не относящимся. В 1701 году все церковные вотчины перешли в управление государственных чиновников, а духовенству предлагалась государственная зарплата. Было установлено даже штатное число монахов. Правда, в 1722 году этот указ был отменен, но он стал той целью, к которой стремились все последующие государи.
По этому пути пошла и Екатерина I, освободив Синод «от бремени хозяйственных забот». В результате этого наступления на Церковь, у последней по казенным счетам начала накапливаться недоимка. В 1738 году правительство императрицы Анны наложило лапу на все сборы в церковную казну, поскольку «собирание и выбирание недоимок – дело светское». В 1762 году процесс секуляризации церковного имущества продолжил Петр III, поскольку Православная Церковь оставалась наибольшим крепостником: по данным за 1763 год, одной Троице-Сергиевой лавре принадлежало 106 500 крепостных. Причем он издал указ об удалении из церквей всех икон, кроме Христа и Богородицы и ввел обязательное ношение побрившими свои бороды священниками штатной одежды. Екатерина II ловко сыграла на недовольстве духовенства такими мерами своего супруга, спихнув его с престола. Тем не менее вскоре она преподнесла православным иереям нравоучительную проповедь, содержание которой приводит Никольский:
«Священная ваша обязанность состоит в управлении церквами, в совершении таинств, в проповедовании Слова Божьего, в защищении веры, в молитвах и воздержании... Вы преемники апостолов, которым повелел Бог внушать людям презрение к богатствам и которые были очень бедны. Царство их было не от мира сего: вы меня понимаете? Я слышала истину эту из уст ваших. Как можете вы, как дерзаете, не нарушая должности звания своего и не терзаясь в совести, обладать бесчисленными богатствами, имея беспредельные владения, которые делают вас в могуществе равными царям? Вы просвещенны, вы не можете не видеть, что все сии имения похищены у государства! Если вы повинуетесь законам, если вы вернейшие мои подданные, то неумедлите возвратить государству все то, чем вы несправедливым образом обладаете» (там же, с. 253).
Конечно, перед такой проповедью не устоял бы ни один иерарх в лучшие времена Церкви, но к тому времени православное духовенство было обобрано такой государственной «опекой» до нитки. Тем не менее постоянно растущую недоимку нужно было как-то устранять. И 26 февраля 1764 года последовал манифест, окончательно и бесповоротно экспроприировавший все имущество Церкви. Не случайно к началу XIX-м века в официальных документах российского правительства даже сам термин «Церковь» заменяется выражением «ведомство православного исповедания».
Примечательно, что против этого нахальства Екатерины из всех православных архиереев выступил лишь ростовский архиепископ Арсений, обвинив ее в том, что такого грабежа Церкви не могли позволить себе ни османские турки, ни монгольские ханы. За такую дерзость Екатерина заточила мятежного клирика в Ревельскую крепость, благодушно отказав Синоду, требовавшему его ссылки в отдаленный монастырь. При Екатерине II некоторые обер-прокуроры – нередко откровенно секулярные лица – пытались, например, полностью упразднить монашество или отменить безбрачие белого духовенства. Большим вольнодумцем был и князь А.Н. Голицын, назначенный на должность обер-прокурора императором Александром I. При его правлении в 1817 году было учреждено министерство духовных дел, лишив Синод статуса отдельного ведомства.
Можно только представить себе, какой духовностью обладали православные иереи. Епископа мог сместить с должности любой губернатор, а приходского священника даже местный помещик. Например, рязанский губернатор Каменский просил Потемкина: «Пришлите нам какого-нибудь светского архиерея». Как же при такой реакции людей на обычные христианские ценности Церковь может претендовать на управление секулярным обществом, если ей предоставить эту власть? Эта просьба лишний раз доказывает невозможность создания союза между государством и Церковью, поскольку правитель не способен быть хорошим христианином, а христианин – хорошим правителем. Поскольку зависимость была односторонней, чаще всего именно Церковь приспосабливалась к требованиям государства, а не наоборот. Неудивительно, что ее на самом высшем уровне наполнили различные проходимцы, либо не имеющие с верой Бога никакой связи, либо злоупотребляющие ею. Государи бесцеремонно приказывали иереям отмечать дни своих восшествий на престол специальными молебнами. Их изображения даже украшали соборы и носились на шеях в виде икон, причем делалось это самим духовенством.
Государственная «опека» Церкви продолжалась до Февральской (капиталистической) революции, когда Патриаршество было восстановлено, причем не на самодержавной, а соборной основе. Тем не менее, по вопросу отношения к уже советской власти Поместный Собор 1918 года проявил ту же ошибку, которую допустил некогда Лютер. Он определил, что духовенству недопустимо заниматься политикой от имени Церкви, но как граждане страны они могут ею заниматься. Первым ею занялся сам патриарх Тихон, призвав всю свою паству к неповиновению советской власти. В ответ последовало очередное закабаление, начавшееся с 1927 года и не законченное до сих пор. О последнем Глеб Якунин говорит следующее:
«Митрополит Сергий (Страгородский) присвоил с помощью ГПУ административную власть над Церковью, фактически упраздняющую возрожденную недавно соборность. Так митрополит Сергий занялся запрещением в служении и даже отлучением других епископов, в том числе только за то, что те отказывались присягнуть в верности И.Сталину. Каноническое право запрещать и отлучать архиереев имеет исключительно Архиерейский или Поместный соборы. Тем самым митрополит Сергий со своим так называемым „временным синодом” присвоил себе власть большую, нежели патриарх и Поместный собор вместе взятые, не имея на то, естественно, подобных полномочий от церковной полноты».
Свыше 60 архиереев, отбывавших различные сроки в Соловецких лагерях, не признали «патриаршества» Сергия и призвали паству перейти на катакомбное служение. По данным Глеба Якунина, «к 1939 году в СССР легально действовало всего лишь около ста православных приходов и только четыре подчиненных митрополиту Сергию архиерея». Однако это не мешало митрополиту Сергию заявлять иностранным журналистам, что в СССР сохраняется свобода совести и Церковь не преследуется.
Далее Глеб Якунин описывает, как в 1943 году «Сталин вызвал в Кремль трех сохранившихся активистов сергианской раскольничьей группировки: митрополитов Сергия (Страгородского), Алексия (Симанского) и Николая (Ярушевича), выделил правительственный самолет и велел собрать по концлагерям оставшихся в живых лояльных епископов для избрания нового „патриарха”. Срочно провели несколько сомнительных хиротоний, и в итоге 19 человек объявили себя как бы православным собором, на котором, поправ все основополагающие каноны вселенского и российского Православия, провозгласили Сергия Страгородского „патриархом всея Руси”... В 1945 году было принято „Временное положение об управлении РПЦ”, полностью противоречащее канонам Православной Церкви. Это положение превратило Московскую патриархию в некое подобие тоталитарной секты, где три человека во главе с так называемым „патриархом Московским и всея Руси” получили власть большую, чем Поместный собор, и право административно управлять церковью еще более диктаторски, чем петровский синод. Но если императоры до 1917 года считались все же православными христианами, то теперь официальные структуры Церкви абсолютно подчинились воле вождей богоборческого режима. Такого падения церковная история за 2000 лет христианства еще не знала! „Патриархом всея Руси” на „соборе” 1945 года неканоническим открытым голосованием был избран митрополит Алексий (Симанский), ближайший сподвижник Сергия (Страгородского), дискредитировавший себя активным пособничеством ГПУ и участием в обновленческом расколе в 1922-1923 годах».