Смекни!
smekni.com

Для широкого круга заинтересованных читателей (стр. 57 из 140)

Если же мы подойдем к вопросу о человеческой эволю­ции с позиций исторического (а не индивидуального) вре­мени, то мы можем сказать, что человек в подлинном смысле этого слова родился всего несколько минут назад. Или более того, мы можем даже принять такую точку зрения, что процесс его рождения еще не окончен, что пуповина еще не перевязана, что при родах возникли осложнения и потому все ещё остается сомнение — ро­дится ли наконец человек, или речь идет о мертворожден­ном младенце.

Большинство исследователей, занимающихся этим во­просом, связывают возникновение человека с одним конк­ретным событием, а именно с появлением орудий труда. Так считают все те, кто вслед за Бенджамином Франкли­ном определяет человека как Homo faber (человек умелый). Маркс резко критиковал это определение и считал его "характерным для янки"[169]. Из современных авторов наиболее убедительную критику концепции Homo faber можно найти у Л. Мэмфорда.

Лучше все же поискать общее представление о челове­ческой природе, как она возникла в процессе человеческой эволюции, чем искать специфику в отдельных факторах его существования (как, например, в орудиях труда), — ведь этот индикатор явно несет на себе отпечаток нынеш­ней всеобщей одержимости производством и потреблени­ем. Мы должны достигнуть такого понимания человече­ской природы, которое покоится на взаимосвязи двух фун­даментальных биологических факторов, характерных для человека. При этом речь идет о постоянном уменьшении доли инстинктивной детерминации поведения[170].

При всем многообразии точек зрения на инстинкты все же почти все исследователи приходят к единому выводу: чем выше уровень развития живого существа, тем мень­шую роль в его жизни играют жесткие филогенетически заложенные модели поведения.

Процесс постоянного снижения роли инстинктивной детерминации поведения можно представить как некий континуум, на одном конце которого мы имеем дело с простейшими формами жизни, у которых существует вы­сочайшая степень инстинктивной детерминации. Однако по мере эволюции она постепенно убывает и у млекопита­ющих достигает некоего определенного уровня, который продолжает падать по мере дальнейшего развития прима­тов. Но и здесь мы встречаем еще огромный разрыв между маленькими длиннохвостыми обезьянами и человекооб­разными. Это убедительно показали в своем исследовании Р. и А. Йерксы. А у вида Homo инстинктивная детерми­нация достигает самой низшей точки.

Еще одна важная тенденция бросается в глаза при из­учении эволюции — это рост объема мозга и особенно неокортекса (коры головного мозга). В этом отношении также можно представить эволюцию в виде шкалы, где на одном конце континуума будут расположены низшие жи­вотные и простейшие нейроструктуры с небольшим чис­лом нейронов, в то время как на другом его конце окажет­ся человек с его огромным и сложно организованным моз­гом с корой, который в три раза превосходит размеры го­ловного мозга его человекообразных предков. При этом главное его отличие будет состоять в фантастическом ко­личестве межнейронных связей[171].

В свете этих данных можно определить человека как примата, который начинает свое развитие в тот мо­мент эволюции, когда инстинктивная детерминация ста­новится минимальной, а развитие мозга достигает мак­симального уровня. Такое сочетание минимальной инстинк­тивной детерминации с максимальным развитием мозго­вых структур прежде никогда еще не встречалось на пути эволюции и с биологической точки зрения представляет собой совершенно новый феномен.

Таким образом, когда человек только начал свое разви­тие, он в своем поведении уже руководствовался инстинкта­ми лишь в незначительной мере. Не считая элементарных инстинктов самосохранения и сексуального влечения, у чело­века нет других врожденных или унаследованных программ, которые бы ему предписывали, как вести себя в большин­стве случаев, связанных с принятием решений. Поэтому с биологической точки зрения человек, вероятно, являет со­бой самое беспомощное и слабое из всех живых существ.

Может ли чрезвычайная развитость мозга компенсиро­вать недостаток инстинктивного начала?

До известной степени — да. Человека ведет по жизни его разум. Но одновременно мы знаем, что этот инструмент бывает слабым и ненадежным, что на него оказывают вли­яние желания, влечения и страсти, перед которыми чело­век нередко не в силах устоять. Кроме того, разум не только не заменяет инстинкты, но и здорово осложняет задачу жить. При этом я имею в виду не инструменталь­ный разум (использование мышления для различных дей­ствий с объектами ради удовлетворения своих потребнос­тей), ибо в данном отношении человек в конечном счете мало чем отличается от животных (например, приматов). Я имею в виду тот аспект мышления, благодаря которому человек приобретает совершенно новое качество — само­сознание. Человек — единственное живое существо, кото­рое не только знает объекты, но и понимает, что он это знает. Человек — единственное живое существо, которое наделено не только предметным мышлением, но и разу­мом, т. е. способностью направить свой рассудок на объек­тивное понимание, на осознание сущности вещей самих по себе, а не только как средства удовлетворения каких-то потребностей и нужд. Наделенный сознанием и само­сознанием, человек научается выделять себя из среды, по­нимает свою изолированность от природы и других людей. Это приводит затем к осознанию своего неведения, своей беспомощности в мире и, наконец, к пониманию конечно­сти своего бытия, неизбежности смерти.

Так самосознание, рассудок и разум разрушают ту "гармо­нию" естественного существования, которая свойственна всем животным. Сознание делает человека каким-то ано­мальным явлением природы, гротеском, иронией вселенной. Он — часть природы, подчинённая ее физическим законам и неспособная их изменить. Одновременно он как бы про­тивостоит природе. Он отделен от нее, хотя и является ее частью. Он связан кровными узами и в то же время чув­ствует себя безродным. Запрошенный в этот мир случайно, человек вынужден жить по воле случая и против собствен­ной воли должен покинуть этот мир. И поскольку он имеет самосознание, он видит свое бессилие и конечность своего бытия. Он никогда не бывает свободен от рефлексов. Он живет в вечном раздвоении. Он не может освободиться ни от своего тела, ни от своей способности мыслить. Человек не может жить только как продолжатель рода, как некий образец своего вида. Живет именно ОН. Чело­век — единственное живое существо, которое чувствует себя в природе неуютно, не в своей тарелке: ведь он чув­ствует себя изгнанным из рая. И это единственное живое существо, для которого собственное существование явля­ется проблемой; он должен решать ее сам, и никто не может ему в этом помочь. Он не может вернуться к дочеловеческому состоянию "гармонии" с природой, и он не знает, куда попадет, если будет двигаться дальше. Экзис­тенциальные противоречия в человеке постоянно приво­дят к нарушению его внутреннего равновесия. Это состоя­ние отличает его от животного, живущего в "гармонии" с природой. Это не значит вовсе, что у животного всегда счастливая и спокойная жизнь, но это означает, что у него есть особая экологическая ниша, которой соответ­ствуют все его физические и психические свойства, такое соответствие было обеспечено всем процессом эволюции.

Экзистенциальное и потому неизбежно подвижное внут­реннее равновесие человека может быть сравнительно ста­бильным, если ему удается более или менее адекватным способом решать свои проблемы (благодаря культуре, в которой он живет). Однако эта относительная стабиль­ность не означает освобождения от раздвоенности, кото­рая возникает каждый раз, когда изменяются предпосыл­ки для этой стабильности.

В процессе становления личности эта относительная стабильность вновь и вновь оказывается под угрозой. Чело­век в своей истории изменяет мир вокруг себя, а в этом процессе изменяет и самого себя. Его знания растут, но чем больше он узнает, тем больше сознает свое неведение. Он чувствует себя не только частью своего рода, но и отдельным индивидом, а отсюда усиливается его чувство одино­чества и изолированности. Люди объединяются между со­бой и создают малые и большие социальные группы. Бла­годаря кооперации социальные общности становятся силь­нее, они способны больше производить, умеют защитить себя от нападения. Они выбирают сильного лидера — а сам человек внутри такой общности меняется, он стано­вится подчиненным и боязливым. С одной стороны, он достигает известной степени свободы, но одновременно им овладевает страх перед этой свободой. Его умение в произ­водстве материальных благ возрастает, но одновременно сам он становится жадным эгоистом, рабом вещей, кото­рые создал он сам.

И каждый раз, когда нарушается равновесие, он вы­нужден искать нового равновесия. И то, что некоторые называют естественным стремлением человека к прогрессу, на самом деле представляет собой всего лишь попытку найти новое и максимально удобное состояние равновесия.

Эти новые формы равновесия отнюдь не всегда вы­страиваются в одну сплошную линию поступательного развития. Нередко новые достижения приводили к ре­грессу, история человечества как бы двигалась вспять. Зачастую человек, вынужденный искать новые решения, попадает в тупик, из которого ему снова приходится вы­бираться вслепую, и остается только удивляться тому обстоятельству, что до сих пор он все-таки всегда нахо­дил какой-нибудь выход.

Эти рассуждения приводят нас к идее о том, как можно определить и "природу", и "сущность" человека. Мне ка­жется, что человеческую природу невозможно определить положительно через какое бы то ни было одно главное качество, например любовь или ненависть, добро или зло. Дело в том, что человеческое существование настолько противоречиво, что его можно описывать только с помо­щью противоположных категорий, которые в конечном счете сводятся к основной биологической дихотомии меж­ду инстинктами, которых человеку недостает, и самосо­знанием, которого бывает в избытке. Экзистенциальный конфликт человека создает определенные психические по­требности, которые у всех людей одинаковые. Каждый че­ловек вынужден преодолевать свой страх, свою изолиро­ванность в мире, свою беспомощность и заброшенность и искать новые формы связи с миром, в котором он хочет обрести безопасность и покой. Я определяю эти психиче­ские потребности как "экзистенциальные потребности", так как их причины кроются в условиях человеческого суще­ствования. Они свойственны всем людям, и их удовлетво­рение необходимо для сохранения душевного здоровья, так же как удовлетворение естественных потребностей необ­ходимо для поддержания физического здоровья человека(и его жизни). Но каждая из экзистенциальных потребно­стей человека может быть удовлетворена разными спосо­бами. Эти различия в каждом случае зависят от его обще­ственного положения. Различные способы удовлетворения экзистенциальных потребностей проявляются в таких стра­стях, как любовь, нежность, стремление к справедливос­ти, независимости и правде, в ненависти, садизме, мазо­хизме, деструктивности, нарциссизме. Я называю их стра­стями, укоренившимися в характере, или просто челове­ческими страстями, поскольку они в совокупности состав­ляют характер человека (личность).