Николай Андреевич был в глубоком унынии. Сказалась его склонность, замеченная ещё Андреем Петровичем, к «нетерпеливости и гореванию в случае неудачи чего-либо предпринятого». И правда, в последующие два года с лишком плавания ему не только не писалось, но и мысль о композиторстве стала казаться несбыточной, а жизнь - сложившейся как нельзя более неудачно. «Как бы мне хотелось в Питер, чтобы быть с Вами, о многом бы мы перетолковали, - пишет Ника Балакиреву в ноябре 1863 года. – С матерью и братом у меня стало так мало общих интересов: мать для меня стара, а брат очень мало может мне дать, как я вижу из его писем; это служащий, деловой человек. Мать мне пишет боговдохновенные письма, жалеет об упадке молодого поколения, просит молиться богу, не говорить с вольнодумцами и проч. Если б она взглянула мне в душу, то не перенесла бы. Бедная мама! А брат, да что брат…? Вы не пишете, и я совершенно один».
Музыка.
Двадцать первого мая1865 года «Алмаз» бросил якорь в кронштадском порту. Заграничное плавание закончилось. Пережитое отодвинулось в прошлое. К осени друзья съехались в Петербург, возобновились музыкальные встречи. Бодрящая, вдохновляющая атмосфера взаимной заинтересованности, дружбы, чувство общего дела снова захватили вернувшегося. Пришла к быстрому завершению работа над симфонией. Уже 19 декабря состоялось её исполнение. Дирижировал с увлечением Балакирев. На вызовы выходил и чуть угловато раскланивался высокий мичман с обветренным загорелым лицом…
За годы его отсутствия обновилась музыкальная жизнь Петербурга. Глашатаем новых идей стал в газете «Санкт-Петербургские ведомости» не кто иной, Как Цезарь Кюи. Он писал задорно, уверенно, бойко. Восхищался Берлиозом, Глинкой, Балакиревым, молодыми произведениями Римского-Корсакова и Бородина. Десятилетием позже остроумный Апухтин посвятил критику насмешливые строки:
Но кто сей Цезарь, сей Кюи?
Он стал фельетонистом.
Он мечет грозные статьи
На радость гимназистам.
Он, как Ратклиф, наводит страх,
Ничто ему Бетховен,
И даже престарелый Бах
Бывал пред ним виновен.
Горячая защита «своих» и колкая полемика принесли балакиревцам, пожалуй, больше вреда, чем пользы, основательно поссорив их со многими музыкальными деятелями, оттолкнув от них талантливых критиков.
Ближайшие восемь лет после возвращения из плавания Николай Андреевич остаётся на службе. Но подлинная жизнь композитора проходила не там.
Уже в Первой симфонии, в сущности ученической и впоследствии переработанной автором, ярко выделилось «свежестью чисто русских поворотов гармонии уже упоминавшееся Анданте. Личная особенность дарования ещё ярче и определённее сказалась в двух наиболее значительных его сочинениях второй половины 1860-х годов: в написанной в 1867 году музыкальной картине для оркестра «Садко» и во Второй симфонии «Антар», много позже переименованной в симфоническую сюиту.
В «Садко», музыка которого через несколько десятков лет целиком войдёт в одноимённую оперу Корсакова, сказка-небывальщина о том, как новгородский гусляр погостил у царя водяного и как разымчивой игрой на гуслях пустил трепаком всё подводное царство, нашла совершенно оригинальное выражение. Старинный друк Глинки, мыслитель и музыкант князь В. Ф. Одоевский записал в дневнике, послушав музыкальную картину:«„Садко“ Корсакова – чудная вещь, полная фантазии, оригинально оркестрованная. Ежели Корсаков не остановится на пути, то будет огромный талант». Корсаков не остановился.
В написанном годом позже «Антаре» он почти с непостижимой уверенностью вошёл круг изысканных и прихотливых звучаний арабской музыки. Но «Антар», в котором молодой композитор использовал и подлинные арабские напевы, замечателен не только прекрасным восточным колоритом, не тольоко живой картинностью музыки. «„Антар“ - произведение безусловно великолепное и во многих отношениях образцовое»,- писал его автору Чайковский после исполнения «Антара» в Москве.
Первая опера. Первая любовь.
Вторая половина 1860-х и начало 1870-х - время знаменательное в истории русской культуры. В это время Мусоргский создаёт оперу «Борис Годунов» и задумывает «Хаванщину». Бородин работает над оперой «Князь Игорь». Чайковский пишет «Воеводу» и «Опричника».
Римский-Корсаков нашёл тему и название своей первой оперы «Псковитянка» у поэта Льва Александровича Мея, уже умершего к этому времени. Совет взяться за неё шёл от Балакирева и Мусоргского, да и обдумывание либретто и необходимые переделки происходили при непременном их участии. Мусоргский написал и текст для двух народных хоров. В «Псковитянке» Мея и ещё выразительнее в опере Римского-Корсакого главная мысль и главный склад иные, нежели в «Борисе Годунове» Мусоргского. Главное действующее лицо «Псковитянки» – народ.
Опера, как и музыка вообще, живёт в исполнении. Созданный композитором образ до времени покоится в партитуре и воплощается только в спектакле.
Создать на сцене Ивана Грозного уже много позже выпало на счастливую долю Шаляпина. В сущности, это была первая большая удача молодого певца, открывшая ему дорогу к постижению своеобразных, чуждых внешней оперности басовых партий Даргомыжского, Мусоргского, Бородина. А образ, осиленный им, был непомерно сложен.
Арий в этой первой опере Корсакова нет, они считаются в кругу Балакирева смешной и устаревшей приманкой для мало смыслящей в подлинном искусстве оперной публики. Обаятельный образ псковитянки Ольги обрисован в большой мере «Ольгиными аккордами», как их называл автор, - трогательно чистыми, прозрачными, как ключевая вода.
«Написанные в это лето два романса – „Ночь“ и „Тайна“ были посвящены сёстрам Пургольд, первый Надежде, второй Александре Николаевне. К событиям моей жизни этого лета следует также отнести, - вспоминает Николай Андреевич, - поездку в Кашинский уезд Тверской губернии… Помню, как, сидя однажды у себя, я получил записку с назначением дня отъезда. Помню, как картина предстоящей поездки в глушь, вовнутрь Руси, мгновенно возбудила во мне прилив какой-то любви к русской народной жизни, к её истории вообще и к «Псковитянке» в частности, и как под впечатлением этих ощущений я присел к роялю и тотчас же сымпровизировал хор встречи царя Ивана псковским народом. Это были первые звуки будущей оперы.
«Псковитянка» была закончена в партитуре 8 января 1872 года и посвящена «дорогому … музыкальному кружку». Завершение оперы совпало с концом юности Римского-Корсакого.
Летом 1871 года Римского-Корсакого неожиданно приглашают «принять на себя преподавание композиции и инструментовки» в Петербургской консерватории. Понимая, как он писал матери, что тем самым «является возможность поставить себя впоследствии окончательно ан музыкальное поприще и развязаться со службою, которую продолжать долгое время не считаю делом честным и благовидным», он предложение принимает.
В конце того же 1871 года умирает в Италии от паралича сердца Воин Андреевич. Морское министерство отрядило лейтенанта Римского-Корсакого в Пизу за прахом брата и его семьёй. Канун отъезда он проводит у сестёр Пургольд, с которыми за последнее время близко сошёлся на музыкальной почве. Александра Николаевна - прекрасная певица. Надежда - пианистка, обе незаменимые участницы сборищ балакиревцев. Тут, в вечер перед отъездом, происходит, наконец, объяснение в любви, потому что горе сблизило их, сделав явным то, что уже давно скрытно от обоих теплилось и разгоралось в их сердцах. Отрывки из дневника Надежды Николаевны и их переписки тех лет полны удивительной прелести и душевной красоты.
Тридцатого июня 1872 года в Спасо-Парголовской церкви Надежда Пургольд, двадцати четырёх лет, и Николай Римский-Корсаков, двадцати восьми лет, повенчались. Дружкой был Мусоргский.
Профессор Петербургской консерватории.
В «Летописи моей музыкальной жизни», как Николай Андреевич назвал свои воспоминания, немало печальных и горьких строк. Cамые, пожалуй, выразительные к его согласию стать профессором консерватории:
«Если б я хоть капельку поучился, если б я хоть капельку знал более, чем знал в действительности, то для меня было бы ясно, что я не могу и не имею права взяться за предложенное мне дело… Я, автор „Садко“, „Антара“ и „Псковитянки”, сочинения, которые были складны и недурно звучали… я, певший что угодно с листа и слышавший всевозможные аккорды, - я ничего не знал. В этом я сознаюсь и откровенно свидетельствую об этом перед всеми». Чуть дальше Николай Андреевич пишет не без юмора:«Незаслуженно поступив в консерваторию профессором, я вскоре стал одним из её лучших учеников, - а может быть, и самым лучшим, - по тому количеству и ценности сведений, которые она мне дала».
А иметь руководителем выдающегося музыканта и крайне доброжелательного человека - счастье, не часто выпадающее ученику консерватории. Не сразу и не без огорчительных опытов Римский-Корсаков стал с годами настоящим воспитателем музыкальной молодёжи. Недостаток «школьных» знаний мешал Римскому-Корсакову педагогу и композитору.
В ходе громадной внутренней работы не раз, очевидно, возникали сомнения, неуверенность, чувство одиночества. В один из мигов неуверенности Римский-Корсаков обратился к Чайковскому; с ним все эти годы поддерживалась у Корсакова прямая и откровенная переписка. Ответ не замедлил: