принес несколько табуреток, и наша группа расселась полукругом невдалеке от
костра. От него поднимался легкий и ароматный дым. Старик сидел все в той же
позе, словно никого и ничего не замечая. Поднявшийся месяц до некоторой степени
разгонял ночную темноту, и в его призрачном свете все вещи приняли
фантастические очертания. Невольно все умолкли и ждали, что же произойдет.
Глядите! Глядите туда, на дерево! - воскликнула мисс Мэри взволнованным
шепотом. Мы все повернули головы туда, куда она указывала. И вправду - вся
поверхность необъятной кроны дерева, под которым сидел Факир, казалось, медленно
поплыла в мягком лунном свете, и само дерево мало-помалу стало таять и контуры
его расплывались; как будто невидимая рука накинула на него воздушное покрывало,
с каждой минутой становившееся все гуще. Вскоре перед нашим потрясенным взглядом
открылась с необыкновенной ясностью поверхность моря с катящимися волнами. Волны
набегали одна за другой, с легким шорохом, разбегались белыми гребнями пены;
легкие облачка неслись по небу, которое стало совершенно голубым. Ошеломленные,
мы не могли отвести глаз от этой поразительной картины.
Но вот вдали показался белый пароход. Из двух его больших труб валил темный дым.
Он быстро приближался к нам, рассекая волны. К нашему величайшему изумлению, мы
узнали свой собственный корабль, тот самый, на котором мы прибыли в Коломбо! По
нашим рядам пронесся шепот, когда мы прочитали на его корме выложенное золотыми
буквами имя нашего корабля - Луиза". Но что поразило нас более всего - на
корабле мы увидели самих себя! Не забывайте, что в то время, когда это
происходило, о кинематографе никто слыхом не слыхал, и было невозможно даже
вообразить что-либо подобное. Каждый из нас видел самого себя на палубе парохода
среди смеющихся и переговаривающихся людей. Но вот что было особенно
поразительно: я видел не только самого себя, но в то же время и всю палубу
корабля, вплоть до мельчайших деталей, как бы с птичьего полета - чего попросту
не могло быть в действительности. Я видел одновременно и себя среди других
пассажиров, и матросов, работающих на другой стороне корабля, и капитана в его
каюте, и даже нашу обезьянку Келли, всеобщую любимицу, лакомившуюся бананами на
грот-мачте. В то же время мои спутники, каждый по-своему, были сильно
взволнованы тем, что они видели, и выражали свои чувства негромкими
восклицаниями и возбужденным шепотом.
Я совершенно забыл о том, что я священник и монах, что мне вряд ли приличествует
принимать участие в подобных зрелищах. Наваждение было так необоримо, что и
сердце, и ум молчали. Но вот мое сердце тревожно и больно забилось. Все мое
существо охватил страх.
Мои губы сами собой зашевелились и стали произносить слова: "Господи Иисусе
Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!" Я почувствовал немедленное облегчение.
Казалось, что какие-то невидимые цепи, которыми я был опутан, начинали спадать с
меня. Молитва стала более сосредоточенной, и с ней вернулся мой душевный покой.
Я продолжал смотреть на дерево, как вдруг, будто подхваченная ветром, картина
затуманилась и рассеялась. Я больше ничего не видел, кроме громадного дерева,
озаренного светом луны, и Факира, сидящего под деревом, в то время как мои
спутники продолжали рассказывать о своих впечатлениях, вглядываясь в картину,
которая для них не исчезала.
Но вот что-то как будто стало твориться с самим Факиром. Он свалился набок.
Встревоженный юноша подбежал к нему. Сеанс неожиданно прервался.
Глубоко взволнованные всем увиденным, зрители поднялись, оживленно обмениваясь
впечатлениями и не понимая, почему так внезапно и неожиданно все оборвалось.
Юноша объяснил, что факир устал, а тот уже сидел, опустив голову и не обращая
никакого внимания на присутствующих.
Щедро вознаградив факира через юношу за то, что он дал нам возможность
присутствовать при столь изумительном зрелище, наша группа быстро собралась в
обратный путь.
Уже уходя, я невольно в последний раз обернулся, чтобы запечатлеть в памяти всю
сцену, и вдруг я содрогнулся от неприятного ощущения. Мой взгляд встретился со
взглядом факира, полным ненависти. Это произошло в кротчайший миг, и он снова
принял свою прежнюю позу, а этот взгляд раз и навсегда открыл мне глаза на то,
Чьей силой в действительности произведено это "чудо".
***
Восточная "духовность" не ограничена такими медиумическими "трюками, какие
демонстрировал этот факир; в следующей главе мы увидим более существенные ее
проявления. Тем не менее вся сила, дарованная тем, кто применяет на практике
восточные религии, берет начало в том же феномене медиумизма, главной
характеристикой которого является пассивность перед "духовной" реальностью,
которая дает возможность человеку войти в контакт с "богами" нехристианских
религий. Этот феномен можно наблюдать в восточной "медитации" доже тогда, когда
ее называют "христианской" (и, может быть, даже в тех странных "дарах", которые
в наши дни духовного падения получили неправильное название "харизматических".
Глава IV. ВОСТОЧНАЯ МЕДИТАЦИЯ НАСТУПАЕТ НА ХРИСТИАНСТВО
В ответ на вопрос о возможности "диалога" православного христианства с
различными не-христианскими религиями читателю были представлены свидетельства
трех православных христиан, которые подтверждают, опираясь на православное
учение и на то, чему всегда учила православная церковь, что у православных
христиан отнюдь не "один и тот же бог", с так называемыми "монотеистами",
которые отрицают Святую Троицу; что боги язычников фактически - демоны; что
переживания и силы, которые могут дать языческие "боги", по природе своей -
сатанизм. Все это ни в коей мере не противоречит словам св. Петра, что "Бог
нелицеприятен, но во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен
Ему" (Деян. 10, 34-35), или словам св. Павла, что Бог "в прошедших родах
попустил всем народам ходить своими путями, хотя не переставал свидетельствовать
о Себе благодеяниями, подавая нам с неба дожди и времена плодоносные и исполняя
пищею и веселием сердца наши" (Деян. 14, 16-17).
Те, которые живут в рабстве у сатаны, "князя мира сего", (Ин. 12, 31) во тьме,
не озаренной христианским Заветом, судимы в свете того естественного
свидетельства о Боге, которое может иметь любой человек, несмотря на это
рабство.
Однако для христианства, которому дано Божие Откровение, невозможен никакой
"диалог" с теми, кто вне Веры. "Не преклоняйтесь под чужое ярмо с неверными,
ибо какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмой? Какое
согласие между Христом и Велиафом? Или какое соучастие верного с неверным?... И
потому выйдите из среды их и отдалитесь, - говорит Господь" ( 2 Кор. 6,14-14).
Долг христианства скорее в том, чтобы принести им свет православного
христианства, как св. ап. Петр принес его боящимся Бога домочадцам Корнилия
сотника (Деян. 10, 24-48), чтобы просветить их темноту и присоединить к
избранному стаду Церкви Христовой.
Все это в достаточной мере очевидно для православных христиан, которые знают
истину Божия Откровения и Церкви Христовой и верны ей. Но многие, считающие себя
христианами, совершенно не сознают коренной разницы между христианством и
другими религиями; а некоторые, хотя и понимают это, очень плохо разбираются в
области "духовного опыта" - а это умение разбираться практиковалось и передано
нам в святоотеческих писаниях и в житиях Святых уже почти 2000 лет назад.
А при отсутствии такого понимания и умения различать все более растущее
вторжение восточных религий в жизнь Запада, особенно в последние два
десятилетия, произвело большую путаницу в умах многих, кто мнит себя
христианином. Тут сразу приходит на ум случай с Томасом Мэртоном: искренний
новообращенный в католицизм и католическое монашество около 40 лет назад (
незадолго до радикальных реформ II Ватиканского Собора), он окончил свои дни
провозглашением торжества христианского духовного опыта и религиозного опыта
дзен-буддизма и других языческих религий. Что-то такое "носится в воздухе"
последних двух тысячелетий, что разъело остатки здравого христианского
мировоззрения в протестантизме и католицизме и теперь подбирается к самой
Церкви, к Святому православию. И диалог с не-христианскими религиями - скорее
результат, чем причина этого нового духа.
В этой главе мы разберем некоторые из восточных религиозных течений, которые
приобрели влияние в 70-х годах, с особым вниманием к попыткам достичь
синкретизма христианства с восточными религиями, особенно в области "духовной
практики". Такие попытки охотно и часто подкрепляются цитатами из "Добротолюбия"
и восточной православной традиции непрестанной молитвы, которая считается более
родственной восточной духовной практике, чем чему-либо, известному на Западе;
настало время показать глубочайшую пропасть, разделяющую христианский и
не-христианский духовный опыт, и объяснить, почему религиозная философия,
скрытая за этим синкретизмом, ложна и опасна.
1. "Христианская йога".
Индийская йога известна на Западе уже много десятилетий, а в Америке она дала
начало особенно многим культам, а также популярной форме физической терапии,
цели которой предположительно далеки от религии. Почти двадцать лет назад
французский монах-бенедиктинец написал о своем опыте превращения йоги в
"христианское" учение; следующие описания взяты из его книги. (Ж.-М. Дешане.
Христианская йога. - Хапер и Роу, Нью-Йорк, 1972. Первый перевод на английский -