В частности, ввиду указания докладчика на 1001 ст. Уложения о наказаниях надо заметить, что основанием для суждения о вредном умысле произведения, развращающего нравы и противного благопристойности, может прежде всего служить способ его распространения. Таким образом, едва ли можно преследовать тех издателей-библиоманов, которые иногда с ущербом для себя издают эротические произведения античной и средневековой литературы и безнравственные романы XVIII века, по возможности, в точных копиях, назначая им по специальному каталогу громадную цену, доступную лишь для библиофилов, или тех художников, которые издают в очень ограниченном числе и по особо высокой цене альбомы произведений своей нескромной кисти и карандаша. Здесь нет опасности для общества, для молодого поколения, ибо нет доступности всем и, так сказать, всенародности.
Затем, критерием является цель, всегда доступная пониманию здравомыслящего судьи. Такой судья, конечно, признает, что ученые сочинения вроде "Половых извращений" профессора Тарновского или "Судебной гинекологии" Мержеевского, предназначенные "для врачей и юристов", никогда не могут быть подведены под 1001 ст. Уложения, ибо преследуют научную цель и в руках сведущих лиц служат на пользу общества, среди которого, в мрачных углах человеческого падения и безумия, гнездятся описываемые в этих книгах пороки. Этому судье, с другой стороны, вовсе не нужно выслушивать экспертов, чтобы видеть, что какая-нибудь "Физиология и гигиена брака" доктора Дебе или прославленная бесчестными парижскими рекламами "Кама-Сутра" индийских браминов суть не что иное, как грязнейшая порнография, прикрытая флагом якобы научных приемов. Простой здравый смысл и впечатление обыкновенного читателя, на которого именно и рассчитывается при издании большинства произведений, подскажут с достаточной ясностью судье, имеет ли печатная вещь, содержащая в себе ряд картин, могущих оскорбить или расшатать нравственность, научную цель, для достижения которой эти картины нужны, или они сами себе являются целью. Трудно представить себе суд, который могли бы эксперты убедить, что гнойные страницы маркиза де Сада имеют целью служить искусству или что похождения кавалера Казановы суть ученое исследование по истории вообще и по истории тюрем в особенности.
Иногда приходится встречать мысль, что за правдивое изображение жизни и проявлений природы, каковы бы они ни были, художник не может быть ответственен. Поэтому во многих случаях, предусмотренных 1001 ст. Уложения, задача экспертов сводилась бы лишь к доказательству, что инкриминируемое произведение "с подлинным верно". Но задача суда и шире, и глубже. Природа имеет проявления, вызывает отправления, описанию которых место в физиологии и судебной медицине. В жизни эти проявления природы нуждаются в прикрытии. Нельзя позволить совершать все отправления природы публично, какое бы значение в экономии человеческого организма и даже в жизни целого человечества они не имели. На страже этого запрещения стоит уголовный закон, подчас весьма суровый. Но если нельзя осуществлять, то почему же можно описывать? Почему осуществляемая картина должна вызывать стыд и отвращение, а представляемая или описываемая лишь удивление пред "художественной правдой"? Беллетристическое произведение имеет обыкновенно предметом описание развития и проявления чувства. В развитии своем это чувство часто соприкасается и роковым образом сливается с чувственностью. Но все знаменитые мастера наши умели останавливаться пред изображением проявления чувственности, касаясь лишь иногда его результатов. Стоит припомнить "Анну Каренину", на которую сослался докладчик, "Вешние воды", "Накануне", "Дворянское гнездо", "Обрыв". Есть житейские стороны развития чувства, описание которых не входит в задачу истинного художника, как бы реален он ни был. Но даже и при отступлении от этого, суд (и притом, по условиям процесса, в двух инстанциях) всегда сам может вывести, входят ли оцениваемые изображения и положения, как неизбежный кусок мозаики, в полноту и целость общей картины, в которой автор, подобно Золя, желает представить патологическое состояние целого общества, развращенного во всех своих слоях и неудержимо идущего к разложению, или же эти изображения рассчитаны лишь на возбуждение нездорового любопытства, которым обеспечивается самый успех произведения, вроде наделавшей когда-то шуму "Mademoiselle Girot".
Экспертиза научности направления, предлагаемая докладчиком для случаев, предусмотренных в 1035 и 1057 ст. Уложения, т. е. для случаев оскорбительного колебания доверия к законам и учреждениям и прямого оспаривания начал собственности и семейного союза, едва ли представляется целесообразной, ибо центр тяжести этих преступлений лежит в их форме и способе обнародования, так как закон требует "оскорбления" и "прямого порицания", чего не может быть в серьезном научном труде по государственному плану, социологии или политической экономии. Притом выбор экспертов, а затем и их заключение в этой сфере всегда буду произвольными и односторонними. Кто именно представитель настоящего "научного направления", чтобы с точностью дать отзыв о ненастоящем научном направлении? Все зависит от господствующих в данное время веяний и взглядов. Стоит представить себе экспертизу аллопата о гомеопатическом сочинении. Притом самая оценка научного достоинства тех или других положений изменяется с течением времени. Двенадцать лет назад теория Дарвина о происхождении человека не подвергалась никакому сомнению, голос Агассиза заглушался хвалебным хором великому открытию и "ненаучность направления" была заранее написана над всеми возражениями. Но взгляды изменились, и в прошлом году Вирхов торжественно заявил, что "в вопросе о первоначальном человеке дарвинисты отброшены по всей линии, непрерывность восходящего развития потерпела крушение, проантропоса не существует и недостающее звено остается фантомом". Всякий, кому приходилось присутствовать при судебно-медицинской экспертизе, где дело шло не о фактах, но о теориях, знает, какие ожесточенные споры о ненаучности приемов или направлений возникают у новейших последователей древних противников - Гиппократа и Галлиена. Не поставит ли такая экспертиза суд в запутанное положение, не затруднит ли еще более его задачу? Не вводить новые, не вызываемые техническими условиями дела экспертизы надо, а надо стремиться к поднятию образовательного уровня судей, к доставлению им возможности следить за общим развитием и отзываться сознательно и самостоятельно на все явления жизни, подлежащие их рассмотрению и не имеющие специального характера...
В заключение, относясь с большим сочувствием к идее дисциплинарно-товарищеского суда чести, я полагаю, что этот суд едва ли компетентен разбирать дела о клевете и диффамации и что решения его не будут иметь удовлетворяющего и успокаивающего результата. В газете, среди массы разнообразного материала, напечатано известие, представляющее клевету на частное лицо и являвшееся последствием легкомысленной торопливости или личного мщения автора. В кругу личной жизни оклеветанного это известие может произвести самое тяжкое впечатление. Клевета вонзится ему в сердце, как отравленная стрела, каждое прикосновение к которой усугубляет страдание; клевета наложит печать на его расположение духа, энергию, деятельность, отношение к окружающим. Она заставит его семью и стыдиться, и негодовать. Она разрушит спокойствие целого кружка и будет храниться про запас недругами и лживыми друзьями. Но редактор, напечатавший это известие, с своей стороны, мог преследовать общественные цели, мог думать, что борется со злом и исполняет высокую миссию печати. Известие могло появиться как иллюстрация для оправдания целого похода, предпринятого в пользу хорошего дела, с доброй целью. При этом задело частного человека,- жаль! Но что делать: "лес рубят - щепки летят!" Кто же разберет спор между дровосеком и щепкой? Каждый из них по-своему прав, а стоят они в оценке того, что случилось, на разных полюсах. Суд товарищей, как бы беспристрастен он ни был, всегда оставит в обиженном сомнение, вызванное предположением корпоративности взглядов и известной партийности. Да и нельзя составлять суд из профессиональных представителей одной стороны. Поэтому и здесь, несмотря на возможные несовершенства, бесстрастный коронный суд, независимый в своей деятельности от взглядов сторон, более будет соответствовать цели.
Антропологическая школа в уголовном праве
(в С.-Петербургском юридическом обществе)
14 апреля 1890 г. в С.-Петербургском юридическом обществе был сделан членом общества Г. Б. Слиозбергом доклад "О классическом и позитивном направлениях в науке уголовного права". По поводу этого доклада возникла юридическая беседа, в которой приняли участие Н. С. Таганцев, И. Я. Фойницкий и А. Ф. Кони, причем первый, отстаивая серьезность и прочность трудов классической школы, сказал, между прочим: "Мы выслушали, так сказать, отходную классической доктрине, вместе с тем нам возвещается наступление новой весны в науке уголовного права, а с ней и появление новых птиц, новых песен... Приходится поневоле задуматься над вопросом, не пора ли и в самом деле отказаться от построений, выработанных старой доктриной, отказаться от многого из того, что досталось п"F51537M"у"F255D"том и кровью и до последнего времени считалось прочным и незыблемым, вспоминая слова нашего маститого поэта, вложенные в уста последнего представителя классического мира: