Такова далеко не полная, картина истребительного недуга, все более и более надвигающегося на людское общежитие. Его вредоносные корни разрастаются в среде "труждающихся и обремененных", он пожирает молодые силы, отнимая у них надежды накануне их, быть может, яркого и полезного расцвета, он толкает людей зрелых и старых на вредный пример потери и упадка энергии при встрече с неизбежными испытаниями жизни, смысл которой состоит в исполнении долга относительно людского общежития, а не в призрачном довольстве и спокойствии хрупкого личного счастья.
Весь более или менее цивилизованный и культурный мир находится теперь в состоянии брожения, переживает трагические условия для своего будущего переустройства. При сложных требованиях этого неизбежного строительства дорог каждый работник, каждый, кто может на своем жизненном пути подать утешение, оказать поддержку, внушить бодрость своим ближним. В этой мысли и убеждении надо воспитывать личным примером молодое поколение, отстраняя от него, словом и делом, те вредные влияния, о которых говорилось выше. Не прекращая своего постылого существования, надо уметь умереть для своего личного счастья - и ожить в деятельной заботе о других, и в этом найти истинное значение и действительную задачу жизни... В сороковых годах прошлого столетия во Франции, под влиянием увлечения уродливыми сторонами романтизма, чрезвычайно увеличились, по свидетельству современников, самоубийства. Вот как отозвалась на это знаменитая Жорж Санд, в свое время прошедшая через искушение лишить себя жизни: "Нужно любить, страдать, плакать, надеяться, трудиться - быть! Падения, раны, недочеты, тщетные надежды - с этим считаться не надо,нужно встать, собрать окровавленные обломки своего сердца и с этим трофеем продолжать свой путь до призыва к другой жизни".
По поводу преступлений печати *(170)
(в С.-Петербургском юридическом обществе)
20 января 1893 года в С.-Петербургском юридическом обществе действительным членом Слиозбергом был сделан доклад "О преступлениях печати", послуживший предметом юридической беседы, в которой приняли участие И. Я. Фойницкий, Н. С. Таганцев, А. Ф. Кони и др. Сущность доклада г. Слиозберга заключается в следующем:
Право печати разделяется на 3 части: нормы, устанавливаемые административным режимом, нормы гражданского свойства (права авторов, издателей и т. п.) и нормы карательные для нарушений постановлений о печати. Докладчик касается только последних норм. На законы о печати определился взгляд как на нормы, ограничивающие свободу печати. Для преступлений печати во всех западно-европейских государствах установлен особый порядок ответственности лиц, участвующих в преступлении печати. Порядок этот, основанный на легальных презумпциях, случайных признаках, безусловно не применяемых в уголовном праве вообще, не совсем верен. Он объясняется тем, что законодатель, опасаясь свободы печати с уничтожением официальной цензуры, особыми формами уголовной ответственности (а не установлением новых видов преступления) старается в скрытом виде создать новую цензуру неофициального характера. Само понятие о преступлении печати установлено недостаточно. Точное определение понятий заключается только в ст. II "Декларации прав человека и гражданина" 1789 г. Каждый гражданин имеет право свободно сообщать свои мысли во всех видах, за исключением случаев злоупотребления этим правом, особо указанных в законе. Итак, преступления печати суть злоупотребления ее правом. Эти злоупотребления разделяются на три категории. К первой относятся случаи, когда печатное произведение воспроизводит мысль, которой выражается преступный умысел на совершение преступления в будущем и когда сама мысль осуществляет собой состав преступления. Ко второй категории принадлежат случаи, когда мысль, хотя бы и высказанная, не преступна, но, воспроизведенная в печати для распространения, признается вредной и подлежащей преследованию. Третью категорию составляют случаи, когда является преступными несоответствие мысли тем или другим условиям, в законе установленным.
Указав на противоречие и последовательность нашего Уложения по отношению к распределению ответственности между нарушителями законов о печати, докладчик находил, что в первой группе виновником должен быть всегда автор. Ответственность редактора определится условиями напечатания данного произведения. Во второй группе виновником является исключительно редактор или издатель, распространившие мысль саму по себе не преступную, но неодобряемую властью, среди большого круга читателей. В третьей группе виновником должен считаться автор, искажающий действительность или нарушающий законы о печати, хотя ответственности может подлежать и редактор как соучастник в последнем случае. В преступлениях второй категории громадную роль играет тенденция произведения, цель его напечатания. Для разрешения таких тонкостей, недоступных каждому пониманию, должна служить литературно-художественная экспертиза. Литературно-художественный и научный мир - мир обособленный и понятный далеко не всем. О тенденции произведения искусства может судить только художник, о тенденции научного сочинения - только ученый. Отсюда - необходимость специальной экспертизы в таких случаях ясна сама по себе. Что касается прессы, то, ввиду ее громадной роли при осуществлении общественных и частных интересов, она требует и особого кодекса правил этики. Эти правила могут быть выработаны только корпоративными традициями, подобно правилам этики адвокатуры и врачей. Поэтому крайне желательно, чтобы сознание могущественной роли, присущей печати, побудило ее представителей установить дисциплинарно-товарищеский суд чести. Легко может быть, что подобное установление в некоторых случаях даст возможность обиженным частным лицам обращаться к суду чести и избегать тяжелых и неудобных условий уголовного судебного разбирательства.
В возникшей непосредственно за докладом беседе было высказано, что преступления печати, строго говоря, нет, так как печать, в узком смысле этого слова, есть просто механический способ изложения мысли. Преступлением является разглашение и распространение мысли. Отсюда печать можно рассматривать, как момент, отягчающий обыкновенное преступление, увеличивающий ответственность и влияющий на меру наказания. Мысль сама по себе, как объективное понятие, не может быть преступна, но практическое применение может вызвать вредные последствия, и в этом смысле она может быть названа преступлением печати. Что касается до нашего законодательства о печати, то, взятое из давно умершего законодательства французского, оно далеко не отвечает требованиям жизни и криминалистики и изменение его, понятно, желательно. Теория соучастия, приведенная в законах о печати, не имеет ничего общего с классическим определением вопроса о соучастии. В тех случаях, когда печать является моментом, отягощающим обыкновенное преступление, как, например, угроза, оскорбление, клевета и т. п., ответственным должен быть исключительно автор. В случаях, когда печать служит средством вредного практического применения мысли, ответственен всегда редактор, как человек, поставленный специально для недопущения мысли, преступной в практическом применении.
Отдавая справедливость почтенному труду докладчика, и я, со своей стороны, думаю, что преступления печати не должны быть рассматриваемы как нечто обособленное, а составляют общие преступления, лишь совершаемые путем печатного станка. Ответственность авторов, издателей и редакторов должна определяться общими правилами о соучастии по ст. 12 -14 Уложения о наказаниях, так что выражение закона о редакторе, как о "главном виновном во всяком случае", лишено юридического значения и не соответствует принятой в законе терминологии по отношению к соучастникам преступления, совершаемого по предварительному соглашению.
Что касается до предлагаемой экспертизы специально-литературной, то если к этой экспертизе как к одному из доказательств события преступления надо относиться с осторожностью, то к той же экспертизе относительно состава преступления необходимо отнестись отрицательно. Предлагаемая докладчиком экспертиза оправдывается тем, что мир художника не доступен пониманию простых смертных, для которых художник приподнимает лишь кончик занавесы, скрывающей таинственную область творчества, имеющую свои законы, независимые от правовых и этических понятий общества,- и где главным и единственным мерилом деятельности должна быть художественная правда. Но "мир артиста", "художественная правда" и т. п. выражения слишком неопределенны, растяжимы и понимаются иногда в практических проявлениях артистической жизни очень своеобразно. Существует мнение, что художник есть исключительная натура, для которой "закон не писан". Из воспоминаний современников мы знаем, сколько талантов увяло и сколько не развернулось во всю ширь благодаря этой теории титанических страстей, потребностей и порывов, выражавшихся по большей части очень прозаически, а иногда даже и постыдно. Практическое приложение такой теории к современным условиям жизни изобразил в ярких образах Зудерман в своей драме "Конец Содома".
Притом, как бы велик ни был художник, во внешних проявлениях своей натуры он должен сообразоваться с законами общежития, хотя бы уже потому, что оно гарантирует ему спокойное и безопасное служение искусству. Если он будет совершать бесстыдные, соединенные с соблазном поступки, если он будет развращать "малых сих", то, какие бы этому оправдания ни находил он в своем внутреннем мире, суд обязан применить к нему соответствующие статьи Мирового устава и Уложения о наказаниях, и против этого, конечно, никто ничего не возразит. Но если он проделает все это при посредстве печатного станка, кисти или резца - этот самый внутренний мир фантазии, нередко наполненный чувственными образами, должен служить ему оправданием или, по крайней мере, влечь за собой изъятие его из действия обыкновенного суда. Почему? В своем внутреннем мире он владыка и повелитель, он свободен у себя, на высотах Парнаса; но когда он снисходит до нас, простых смертных, толпящихся лишь у подошвы Парнаса, и вращается в нашей бесцветной жизни, он не может оскорблять наши нравы и нарушать наши законы. Для того же, чтобы судить о том, совершенно ли оскорбление и нарушение этих нравов и законов, не нужна никакая специальная экспертиза.