Одним из проявлений общего кризиса самодержания являлось падение престижа и влияния государственной православной церкви. Множились и росли разнообразные секты; учащались случаи высказываний и действий, подрывающих авторитет церкви и религии; крестьяне прибалтийских губерний, насильственно обращенные в православие или добровольно в него вступившие, чтобы избавиться от духовного гнета своих протестантских пасторов, разочаровывались и возвращались к прежнему вероисповеданию.
Правительство реагировало на это полицейско-судебными преследованиями. Участились уголовные дела о принадлежности к "вредным" сектам, об отпадении от православия, о "совращении в ересь", о кощунстве, богохульстве и пр.
Убежденный сторонник принципов свободы совести и веротерпимости, А. Ф. Кони всеми силами противился этим преследованиям. В своих заключениях по делам о преступлениях против церкви и православной веры он настаивал на отмене обвинительных приговоров и оставлении в силе приговоров оправдательных. Где невозможно было добиться полного прекращения дела, он предлагал изменить квалификацию преступления, чтобы значительно смягчить наказание. В делах, по службе ему недоступных, А. Ф. Кони использовал свои связи, чтобы добиться оправдания или смягчения участи осужденных. Эти дела часто затрагивались в переписке А. Ф. Кони с Л. Н. Толстым, к которому стекались жалобы со всей Руси.
Так, 5 апреля 1900 г. Кони сообщал: "Я уже писал Вам по делу Ерасова (крестьянина, осужденного за богохульство. Л. Н. Толстой просил помочь ему.- А. Л.). Ничего нельзя было сделать. Чаще и чаще приходится мне терпеть поражение по такого рода делам. Иногда приходишь домой из заседания совсем с измученным сердцем - и редки случаи радости по поводу спасения какого-нибудь несчастливца. На днях, впрочем, удалось мне добиться кассации двух возмутительных дел. Пастор был приговорен к исключению из службы за то, что допустил к исповеди и причастию девушку, крещенную в лютеранство родителями, насильственно записанными в православие... Сенат оправдал пастора, прекратив дело о нем. По другому делу был осужден раскольник, выбивший кадушку с водою из рук священника, пришедшего с полицией и понятыми насильственно крестить его внука, несмотря на протесты и плач лежавшей в постели родительницы. Мы отменили предание суду. А сколько таких дел не доходит до Сената!" *(56). В другой раз он мог порадовать Л. Н. Толстого чем-то достигнутым по его просьбам: "По делу старика Кирюхина есть надежда на исполнение его ходатайства о возвращении его в Томскую губернию... По делу Чичерина (о богохулении, о распространении раскола) состоялось определение уголовного кассационного департамента, которым усмотрены признаки кощунства, наказываемого гораздо слабее. Дело для нового приговора возвращено в суд" *(57).
В некоторых случаях действия А. Ф. Кони в этом направлении поражают своим бесстрашием. В конце прошлого века в Прибалтике царские чиновники-руссификаторы в союзе с православными церковниками развернули кампанию против протестантских пасторов. Им предъявлялось обвинение в "совращении в инославие", предусмотренном статьей 187 Уложения о наказаниях и влекущем ссылку в Сибирь с лишением всех прав состояния. "Преступления" этих священников заключались в том, что они по просьбе родителей, обманным путем обращенных из протестантства в православие, допускали их детей к конформации и причастию по протестантским обрядам. Первым по такому обвинению был осужден Рижским окружным судом престарелый пастор Гримм. Его дело было пробным шаром, за которым должны были последовать еще 55 подобных дел. В порядке апелляции дело Гримма рассматривала Петербургская судебная палата. Член Палаты Н. А. Булатов, посоветовавшись с А. Ф. Кони, убедил Судебную палату признать действия Гримма подпадающими под статью 193 Уложения. Разница была громадная. Статья 193 предусматривала за первый случай временное удаление от места службы, а за второй - лишение сана и отдачу под надзор полиции. Но на это решение прокурор Судебной палаты А. М. Кузминский принес протест в Сенат. А. Ф. Кони был ознакомлен с отчетом лифляндского генерал-губернатора Зиновьева, который, между прочим, сожалел, что столь важный для ограждения в крае интересов православной церкви приговор окружного суда по делу пастора Гримма отменен Судебной палатой, и выражал надежду на отмену этого решения Сенатом по протесту Кузминского. И за этим последуют другие приговоры по аналогичным делам. Против этого места в отчете царь синим карандашом написал: "И я надеюсь обратить на это дело особое внимание министра юстиции".
А. Ф. Кони направил министру юстиции Н. А. Манасеину письмо, в котором юридически обосновал правильность решения Судебной палаты. Он также указал на неизбежные политические последствия превращения пасторов в мучеников за веру, напомнив, что такие преследования обращают все симпатии местного населения к преследуемым, а негодование совестливых людей - к правительству. При этом А. Ф. Кони предупредил, что, несмотря на резолюцию царя, не даст иного заключения, как об отклонении протеста.
На следующий день А. Ф. Кони был вызван к министру. На вопрос, что делать, Кони напомнил, что министр вправе поручить дачу заключения по делу Гримма обер-прокурору общего собрания сенаторов. Дальнейшее течение разговора Кони описывает следующим образом:
- Да ведь это значит вас обидеть и подорвать ваш авторитет перед Сенатом,- воскликнул Манасеин.- Вы, пожалуй, после этого не захотите оставаться обер-прокурором?
- Вероятно,- сказал я.- Но это- единственное средство исполнить волю государя.
- Нет, нет, я на это не пойду,- нервно сказал Манасеин,- но помогите, придумайте, что сделать!
- Доложите государю мое письмо.
Манасеин принял этот совет. Но получилось так, что в Гатчину на доклад к царю он смог попасть только в тот день и почти в те же часы, когда А. Ф. Кони выступал со своим заключением по делу Гримма в Сенате. После бурного обсуждения большинство сенаторов стало на точку зрения А. Ф. Кони. А тем временем в Гатчине царь ознакомился с письмом А. Ф. Кони и согласился, чтобы дело Гримма было разрешено по закону. Так что на этот раз обошлось...
По должности обер-прокурора кассационного департамента Сената А. Ф. Кони обычно не занимался надзором за предварительным следствием. Однако когда 18 октября 1888 г. произошло крушение царского поезда в Борках, руководство расследованием было возложено на него. И здесь, неустанно стремясь к истине, пренебрегая какими-либо иными целями, кроме обеспечения законности, А. Ф. Кони не упустил случая нажить влиятельных врагов. Он сделал вывод, что главными виновниками катастрофы были министр путей сообщения Е. Н. Посьет, главный инспектор железных дорог Российской Империи К. Г. Шернваль и другие крупные железнодорожные чиновники, а также члены правления акционерного общества, владевшего железной дорогой. Царь помиловал виновных. Но число недругов в придворной среде у А. Ф. Кони от этого не убавилось.
Вскоре после избрания в 1900 г. А. Ф. Кони Почетным членом Академии наук он оставил судебную деятельность. И хотя Кони продолжал государственную службу сенатором в общем собрании Сената, а с 1907 г. также членом Государственного совета, он получил возможность уделять больше времени научно-литературной, а также общественной деятельности. В этот период выходят в свет новые издания "Судебных речей", сборник материалов о жизни и деятельности прогрессивных российских юристов "Отцы и дети судебной реформы", первые тома собрания сочинений "На жизненном пути", комментированный Устав уголовного судопроизводства. Своими трудами А. Ф. Кони закладывает основы отечественной судебной психологии. Одним из первых он обратился к психологической природе следственных и судебных ошибок, к памяти и вниманию как факторам формирования свидетельских показаний. Особо значительны разработки А. Ф. Кони в сфере судебной этики. Выстраданные многолетней судебно-прокурорской работой его положения о нравственных основах судопроизводства и - шире - уголовной политики во многом сохраняют теоретическое и практическое значение в наши дни. К этому направлению примыкает и историко-биографический очерк А. Ф. Кони о великом человеколюбце XIX в. московском тюремном враче Федоре Петровиче Гаазе. Кроме того, А. Ф. Кони преподает уголовное судопроизводство в Александровском лицее и читает курс публичных лекций в Петербургском народном университете (Тенишевских курсах). Не прекращалось активное участие в законопроектной работе Государственного совета, где А. Ф. Кони энергично, хотя часто безуспешно, отстаивал гуманные и демократические предложения. Он выступал за распространение условного досрочного освобождения на политических заключенных, за предоставление женщинам равных прав с мужчинами на получение наследства, на занятие адвокатурой и др.
* * *
После Октябрьской революции А. Ф. Кони остался вне государственной службы. Он был стар. Принять новый общественный строй с невиданным доселе политическим режимом, приспособиться к скудному, нередко голодному, холодному быту в разоренной стране было трудно. Его звали за рубеж под предлогом лечения, в котором он действительно нуждался. И власти не препятствовали выезду. А. Ф. Кони, однако, отклонил эти приглашения и остался на родине.
С энтузиазмом писал А. Ф. Кони Н. Н. Полянскому в сентябре 1919 г. о своей педагогической деятельности: "Последней и я отдался всемерно. Читаю в Институте живого слова (очень интересное и своеобразное учреждение) курс "прикладной этики" и курс "истории и теории искусства речи" (6 лекций в неделю); в Университете - "уголовное судопроизводство" (4 лекции в неделю), или, по новой терминологии, "судебную деятельность государства"; в "Железнодорожном университете" (есть и такой) - 2 лекции "этики общежития"; кроме того, читаю серию лекций... в Музее города и выступаю иногда публично с благотворительными целями. Так, еще вчера читал я, в пользу бедствующих писателей, о Достоевском. Наконец, в Институте живого слова по воскресным дням я устраиваю практические занятия в ораторских упражнениях по судебным и политическим вопросам, причем обнаруживаются недюжинные молодые таланты. Меня эти занятия очень увлекают, а отношение ко мне молодежи очень трогает.