Не живя согласно Евангелию, мы — монахи, да и священнослужители тоже — распространяем безбожие. Люди нуждаются в наших добродетелях, а не в наших сквернах. А особенное, огромное значение имеет пример, который показывают мирским людям монахи. Мирские люди ищут повод для того, чтобы оправдать свои грехи, поэтому требуется внимание. Гляди, ведь мы не можем повторить вслед за Христом слов: "Кто́ облича́ет Мя́ о гресе́?"[229], но слова: "Кто́ облича́ет мя́ о собла́зне" мы сказать можем. Христос сказал эти слова о грехе, потому что Он был Совершенный Бог и Совершенный Человек. А мы люди. У нас есть несовершенства, с нами случаются падения — что тут поделать. Но становиться поводом к тому, чтобы кто-то соблазнялся, мы не должны.
Один генерал рассказывал мне, что если бы он не унаследовал веру от своей матери, то потерял бы ее, находясь на Кипре в связи с тогдашними событиями[230]. Был приказ, который предписывал относиться к мирному турецкому населению гуманно, но этот генерал своими ушами слышал, как одно духовное лицо кричало в телефонную трубку: "Режьте вы турок!" — так, ни за что ни про что. И фарасиоты, переселившись в Грецию из Малой Азии, совратились в секты, которые начали распространяться здесь в те годы, потому что видели неблагоговейных архиереев, священников. Видя в Церкви людей иного пошиба — не ведущих духовной жизни, беженцы из Малой Азии соблазнялись, ведь у себя на родине они знали другое духовенство. И сразу, тут как тут, появились еретики-"евангелисты", которые говорили, что они якобы применяют Евангелие в жизни, и несчастные совращались в сектантство.
Но ведь если виноват какой-то владыка, священник или монах, то Христос не виновен. Однако люди так глубоко не копают. "Разве, — говорят они, — это не представитель Христа?" Да, но вопрос в том, утешает ли этот представитель Того, Кого он представляет? Или же люди не думают о том, что ждет такого представителя Христа в жизни иной? Поэтому некоторые, соблазняясь какими-то неподобающими явлениями в жизни духовных лиц, доходят до того, что теряют веру. Несчастные не понимают, что если виноват какой-то жандарм, то не виновен его народ, и если виноват какой-то священник, то не виновна Церковь. Однако те, кто соблазняется, но имеет доброе расположение, способны понять это, если им объяснить. У таких людей есть и смягчающие вину обстоятельства, потому что их могли увлечь ко злу, а каких-то вещей они просто не могут понять.
— Геронда, а почему никто не выказывает открыто свою позицию в отношении стольких происходящих в Церкви соблазнов?
— В отношении того, что происходит в Церкви, не по всем вопросам можно открыто выразить какую-то позицию. Можно просто переносить происходящее, терпеть, покуда Бог не покажет, что нужно делать. Терпеть происходящее — это одно, а одобрять его, в то время как одобрять это нельзя, — совсем другое дело. В случаях, когда предстоит что-то сказать, надо сделать это с уважением и мужеством — не брызгая в гневе слюной и не выставляя проблему на всеобщее обозрение. Надо сказать то, что требуется, наедине тому лицу, которого касается дело. Сказать с болью, от любви, чтобы он был более внимателен к каким-то вещам. Искренен и прям не тот, кто "режет правду в глаза", и не тот, кто трубит о ней всему свету, но тот, кто, имея любовь и живя по правде, с рассуждением говорит то, что нужно и когда нужно, в необходимый для этого час.
Те, кто обличает других без рассуждения, находятся в духовном помрачении и, к несчастью, смотрят на людей как на пни или бревна. Эти нерассудительные люди без жалости обтесывают остальных, которые мучаются и страдают. Но при этом помраченные "мастера кубизма" радуются тому, что из-под топора их обличений выходят ровные, обтесанные под прямым углом люди-чурки. Только для человека, одержимого старшим бесом, есть оправдание в том, что он выставляет людей на позорище и раскрывает их прошлое, чтобы колебать слабые души. Конечно, последнее касается лишь тех, в отношении кого бес имеет на это право. Понятно, что нечистый дух выставляет на всеобщее обозрение не добродетели людей, но их немощи. И наоборот: люди, освободившиеся от своих страстей, не имеют злобы и поэтому исправляют зло добром. Увидев где-то нечистоты, которые нельзя убрать, такие люди присыпают их чем-нибудь сверху, чтобы они не вызвали отвращения у кого-то еще. А вот люди, расковыривающие мусор и грязь чужих грехов, похожи на кур, которые копаются известно в чем...
Сейчас[231] диавол много пачкает, чернит и порочит. Он устраивает страшную путаницу, но в конце концов он обломает себе зубы. Пройдут годы, и праведники воссияют. Они будут заметны, даже если их добродетель невелика, потому что тогда в мире станет господствовать великая тьма и люди повернутся к ним. А тем, кто сейчас соблазняет других, если они доживут до тех времен, будет стыдно.
— Геронда, когда в Церкви возникают какие-то сложные проблемы, то как правильно к ним относиться?
— Надо избегать крайностей. С помощью крайностей проблемы не решаются. В старое время бакалейщик брал совком сахарный песок, крупу или что-то подобное и добавлял их на весы по чуть-чуть. Так он добивался точности, и весы приходили в равновесие. То есть он не швырял на весы и не забирал с них сразу помногу и резко. Обе крайности всегда мучают Мать-Церковь. И те, кто придерживается этих крайностей, тоже страдают, потому что каждая крайность обычно больно колется своим острым краем. Это похоже на то, как если бы с одного края держался бы за свою крайность бесноватый — человек духовно бесстыдный, все презирающий, а с другого края уперся бы в свою крайность сумасшедший, у которого глупая ревность соединена с узколобием. То есть духовно бесстыдный человек никогда не придет к согласию с ревнующим глупой ревностью зилотом. Эти люди будут пожирать и бить друг друга, потому что оба они лишены божественной Благодати. И тогда — Боже упаси! — обе крайности могут бить и колоть друг друга постоянно, и конца-края этому не сыщешь. А вот те, кто сможет согнуть друг пред другом края обеих крайностей — так, чтобы они соединились — пришли к единомыслию, примирились, — увенчаются от Христа двумя неувядающими венцами.
Нам надо быть внимательными, чтобы не создавать в Церкви проблем и не раздувать случающиеся малые человеческие слабости, чтобы не сделать большее зло и не дать лукавому повода к радости. Тот, кто, видя какой-то маленький непорядок, приходит в сильное волнение и в гневе бросается его исправлять, похож на неразумного пономаря, который, увидев, что течет свеча, со всех ног бросается ее поправлять, сбивая при этом молящихся, переворачивая подсвечники и создавая во время богослужения величайший беспорядок. К несчастью, в наше время Мать-Церковь смущают многие: одни — образованные — ухватились за догмат умом, но не духом Святых Отцов. Другие — неграмотные — тоже ухватились за догмат, но зубами. Поэтому они ими и скрежещут, обсуждая какие-то церковные проблемы, и таким образом Церкви наносится вред больший, чем от врагов нашего Православия. Хорошо, чтобы река не была ни чересчур стремительной, потому что тогда вода уносит за собой деревья, камни, людей, ни слишком мелководной, потому что тогда она превращается в какое-то стоячее комариное болото.
А есть люди, которые занимаются не общим благом, а взаимной критикой. Человек следит за кем-то больше, чем за самим собой. Он ждет, что скажет или напишет его оппонент, чтобы после этого нанести ему безжалостный удар, тогда как если бы ему самому пришлось сказать или написать то же самое, то он ещё и подкрепил бы свои рассуждения многими выдержками из Священного Писания и творений Святых Отцов. Зло, которое делает такой человек, велико потому, что, с одной стороны, он совершает несправедливость по отношению к своему ближнему, а с другой — сокрушает его на глазах у верующих. Вдобавок, такой человек часто соблазняет души слабых людей и, таким образом, сеет в них неверие. Некоторые, оправдывая свою злобу, обличают других, а не самих себя, и, спекулируя на евангельских словах "пове́ждъ Це́ркви"[232], выставляют какие-то внутрицерковные проблемы на позор всему миру, трубя на всех углах о том, о чем не подобает и говорить. Пусть эти люди начнут со своей малой церкви — с семьи или монашеского братства, и если это придется им по душе, то пусть уже потом позорят и Мать-Церковь. Я думаю, что добрые дети никогда не станут обвинять в чем-то свою мать.
Церкви нужны разные люди. Все — и те, кто отличается мягким характером, и те, кто суров нравом, — приносят Церкви свое служение. Телу человека необходима разная пища — и сладкая и кислая, необходимы даже горькие листья одуванчиков. Ведь в каждой пище есть свойственные ей вещества и витамины. Так и для Тела Церкви необходимы люди любого склада. Один человек восполняет нрав другого. Каждый из нас обязан терпеть не только особенности духовного склада нашего ближнего, но даже и те слабости, которые имеются в нем как в человеке. Но к сожалению, некоторые имеют неразумные претензии к другим. Они хотят, чтобы все были такого же духовного склада, как они сами, и когда другой человек от них отличается, например, более снисходительным или резким характером, то они тут же приходят к заключению, что он — человек недуховный.
Я удивляюсь тому, что некоторые придают такое значение человеческой славе, а не славе Божией, которая ожидает нас, если мы "челове́ческая сла́вы отбежи́м". Если мы приобретем даже самый высокий сан из тех, что есть в целом мире, и если целый мир готов осыпать нас похвалами, то какую пользу нам это принесет? Похвалы мира — возведут ли они нас в рай или же подтолкнут к пропасти ада? А что сказал Христос? "Сла́вы от челове́к не прие́млю"[233]. Какую пользу принесло бы мне, если бы я был не простым монахом, а стал иеромонахом, Владыкой, Патриархом? Более высокие саны помогали бы мне спастись? Или же они лежали бы на слабом Паисии тяжким грузом и повергли бы его в адскую муку? Если бы не было жизни иной, то безумие стремления к высшему сану еще бы могло быть как-то оправдано. Однако тот, кто стремится ко спасению своей души, "вменя́ет вся́ уме́ты бы́ти"[234] и к высшим санам не стремится.