Можно представить себе, что весь сверхчувственный мир первого откровения есть мир Божественного созерцания, в чем выражается действие Ипостаси Святого Духа. А поскольку первое откровение обращено ко второму, то созерцание это есть деятельность Херувимов. И это созерцание есть одновременно объективация космического сознания. В отношении с Ипостасью Отца созерцание становится принципом жертвы — внизу это происходит через деятельность Престолов, — восстанавливающей единство бытия и сознания.
Человек живет сразу в двух мирах: чувственном и сверхчувственном. В одном из них пребывает причина, в другом — действие. Обретая собственные органы восприятия, человек, подобно Ангелу, сначала получает их в мире сверхчувственного созерцания. А когда органы чувств открываются вовне, то созерцание уходит внутрь человека и становится деятельностью суждения.
На древнем Солнце Херувимы, жертвуя созерцание Ангелам, находят отношение к Ипостаси Отца в ином. Поэтому речь там идет об одарении Ангелов определенной степенью сознания. Принцип жертвы приводит Херувимов также в отношение с Ипостасью Сына в ином. Их дар уходит безвозвратно и, будучи опосредован ангельским сознанием, производит действие в эфирном теле монад. Об этом можно сказать еще так: жертва-созерцание, как реальная форма творящего бытия, отражается Ангелами в монады как их состояние жизни; т.е. творческим в таком случае оказывается и сознание Ангелов, несмотря на всю его смутность в эоне древнего Солнца. Оно все формируется в эфирной субстанции и представляет собой жизненный процесс. В эфирной субстанции совершается вся цепочка метаморфоз единого явления бытия и сознания.
Подобная деятельность приводит монады на древнем Солнце к воссозданию единства бытия и сознания на растительном уровне, чем полагается начало восхождению Божественного импульса творения. Духочеловек, как Отчее начало, через эфирную часть монад (сферу Сына) приходит в связь в ином с Ипостасью Святого Духа. И связь эта оказывается обусловленной существованием монад. Они оказываются связующим звеном в параллельном существовании прошлого и будущего мира, отчего формируются пространственно-временные условия развития.
Отчая воля продолжает действовать и в современном человеке, и в ней по-прежнему живет устремленность к Святому Духу. Она привела монады к современному состоянию их формы, где они обладают собственным интересом к бытию. А поскольку современный человек обладает и индивидуальным астральным телом, то воля-вожделение, устремляясь к деятельности суждения, рождает ощущение уже в первом восприятии чувств — в чувстве жизни. Сначала в этом ощущении человек дан сам себе как объект, затем он приходит в соприкосновение с окружающим миром. Ушедшие внутрь человека созерцания выталкивают его астральное тело в чувственный мир и словно щупальцами осязают его. Так выражает себя деятельность суждения, так она "созерцает" истину в ином, в духе, ставшем материей и обитающем в ней как закон. Вожделение стремится дать этому "созерцанию" форму. Ею в душе становятся восприятия чувств. Они, как состояние формы, эгоцентричны в своей деятельности, строго избирательны по принципу приятно-неприятно, нравится-не нравится. Перед их натиском деятельность суждения в душе ощущающей отступает или сужается до формы прямого эгоизма, что ведет астральное тело ко все возрастающей консолидации, оплотнению и самоизоляции.
Но уже начиная с чувства зрения восприятия чувств несут душе реальность внечеловеческого мира, и деятельность вожделения ослабевает или облагораживается. Рождаются нравственные суждения. При этом не следует забывать, что в душе, наравне с восприятиями чувств, рождается и крепнет жизнь чувствований. Как мы помним, в физическом теле изначально живет надежда, в астральном — вера, в эфирном — любовь. Они суть непосредственное присутствие высшего Божественного в ином. Здесь это Божественное облекается в многообразные субъективные оттенки, краски души. Так, надежда в душе ощущающей под влиянием эгоизма приобретает характер нетерпения — чистого вожделения, перед которым капитулирует деятельность суждения. Нетерпение питается эгоизмом и в нем получает удовлетворение. Сила суждения при этом не получает никакого развития. Но когда вожделение в физическом находит отношение к суждению, то нетерпение метаморфизируется в чувство надежды.
Суждению тогда открывается путь вовне, где оно приходит к решению. И поскольку, как говорит Рудольф Штайнер, оба элемента удерживают равновесие в чувстве — подобно двум чашкам весов, — то чувство надежды получает завершение, законченность. В нем тогда содержится столько же удовлетворения, сколько и возможности благополучного решения. А если суждению недостает силы прийти к решению, то вместо надежды рождается сомнение (115; стр.119).
Таким образом, человек оказывается заключенным как бы между двумя крайностями. Чрезмерно отдаваясь симпатиям и антипатиям, он позволяет вожделению замкнуть обитающий в нем дух в закрытую и обособленную от всего мира форму. К этому стремится в человеке Ариман. Склоняясь перед истиной вплоть до потери собственного к ней отношения, человек рискует одухотворить свое "я" прежде, чем оно в нем сформируется. В капитуляции перед истиной под влиянием одного только авторитета сказывается деятельность Люцифера. Разрешение дилеммы наступает в душе рассудочной, когда мы приходим к эстетическим суждениям.
Стремление к истине, по словам Рудольфа Штайнера, является долгом человека, исполняя который он побеждает в себе вожделение. Чтобы постичь истину, необходимо всего себя целиком посвятить ее обретению. Однако, обретая истину, мы должны дать ей в себе форму, чтобы она жила именно в нас и была бы не пустым приобретением, а движущей к самоусовершенствованию силой, что, по сути, и является задачей соединения сознания с бытием. Где этого не делают, там живут либо в абстракциях, либо в отвлеченной созерцательности, подобной той, которую переживают последователи восточных видов оккультизма.
Существует форма самоотдачи, в которой человеческое "я" получает само себя назад как подарок. В системе восприятий чувств такой феномен возникает в чувстве "я". Здесь, погружаясь в объект, который есть субъект в ином, мы приходим к некоему тождеству "я" = "я". Деятельность вожделения в восприятии встает на путь суждения, поскольку "я" есть форма сознания, оно приносит назад не удовлетворение, а решение, познание. В то же время, в акте совершения чувства "я" человек обретает некое богоподобие. Ибо то, из чего "все начало быть", есть, выражаясь языком философии, Я =Я.
В эстетическом суждении метаморфоза вожделения в суждение происходит на ступень ниже — в душе рассудочной, а не в сознательной, где мы овладеваем чувством "я". В жизни эстетических суждений человек "может то, что он должен по отношению к истине" (115; стр.127). В акте переживания прекрасного требуется самозабвения не менее, чем в познании истины. "Однако при этом что-то возвращается к нам назад, что не является результатом обретенного вовне решения. Мы сами тогда возвращаемся к себе. Мы отдаем себя и себя же получаем обратно. Истина приносит нам назад только суждение (как логическую форму. — Авт.). Эстетическое же суждение приносит с собой назад и нас самих, как подарок.
В этом состоит своеобразие эстетической жизни: она содержит в себе истину, т.е. содержит в себе бескорыстие, и в то же время — доказательство наличия внутреннего господина в душевной жизни" (115; стр. 127). Так происходит по той причине, что в произведениях искусства мировая мудрость пребывает в оболочке человеческого "я", творящего искусство. Как объект восприятия произведение искусства дает вожделению решение, и таким решением является феноменология Я в "я". Не вожделение обладать произведением искусства дает нам удовлетворение, а чистое наслаждение прекрасным, сверхчеловеческим. В нем мы получаем назад "суждением удовлетворенное вожделение" (115; стр. 125). Значит, в переживании прекрасного в человеке явлено единство сознания и бытия.
Так действием эстетического характерологическая основа превращается в нечто иное — в производителя представлений, а не симпатий и антипатий, любви и ненависти. Тогда душа рассудочная метаморфизируется в душу сознательную.
Мировая воля, создав наше астральное тело, живет в нем как вожделение стать индивидуальным духом в человеке. Мировой дух живет в душе как деятельность суждения. В понятийной основе души рассудочной он (см. табл. 5) через заповедь явлен как пришедшая в душу извне истина. В переживании совести в душе рассудочной оживает та древняя жертва Херувимов, которая на древнем Солнце одарила Ангелов сознанием сна. Совесть — это, по сути, есть чистым, надчеловеческим вожделением удовлетворенное суждение. Содержащийся в совести элемент космической жертвы. Ипостась Христа в оболочке Святого Духа, является той движущей силой, которая претворяет прямой эгоизм души ощущающей в высший косвенный — души сознательной. В любви ко всему человечеству симпатия побеждает антипатию и переходит из характерологической в понятийную основу души. Тогда Христом движимый Дух Святой оживает в человеке, и Я в определенной мере выступает в оболочке "я".
Через переживание прекрасного эгоизм, как форма сознания, метаморфизируется в форму бытия и, расширяясь из собственных сил до переживания мировой мудрости, превращается в характерологическую основу. И в ней тогда рождается высшая форма приходящего из прошлого импульса эфирно-физических сил — представление. Отдаваясь жизни прекрасного, душа соединяется с мировой Мудростью, пришедшей в связь с чувственным миром в индивидуализированной форме, т. е. в той или иной мере непосредственно. В искусстве мы созерцаем представления. Это не означает, что характерологическая основа души сознательной вся пребывает в мировой Мудрости, но что лишь ей доступна Мудрость, она стоит под знаком ее действия.