Православные старцы XX века (стр. 27 из 47)

Спасение наше на Кресте, а именно в крестных страданиях... Как нельзя без воздуха дышать, без пищи – жить, без ног ходить, так нельзя без скорбей войти в царствие Небесное. Желающий спастись должен приобрести по слову святого Варсонуфия, великое смирение... Смирение же состоит в том, что человек признаёт себя грешником, не делающим никакого добра перед Богом, смирение – это когда он тщательно соблюдает молчание, когда не усиливается, чтобы кто-либо принял его слова, когда он отвергает собственную волю, воздерживается от лжи, не произносит пустых слов, старшему не противоречит, терпеливо переносит бесчестие и понуждает себя переносить труд и скорби... Истинно смиренный, если и имеет какие от Бога дарования: молитву, или слёзы, или пост, или что иное – всё сие тщательно скрывает, ибо похвала людская, как моль или ржа, всё изъедает... Смиренный делает добро тому, кто делает ему зло... Смиренный чужд ненависти, прекословия и непокорства и обладает добрыми качествами: беззлобен, приветлив, милосерден, тих... Чтобы соделать спасение своей души, недостаточно ограничить себе одним уклонением от зла. Но надобно делать и добро... Живи для других – и спасёшься.

Спасение ещё заключается в борьбе с нашими страстями. Кто в семье живёт, тому и от семейных добродетелей... Кто занят познанием самого себя, своими недостатками, грехами, страстями, тому некогда замечать за другими. Помня собственные грехи, о чужих мы никогда не подумаем... Осуждающий вредит, троим: себе самому, слушающему его и тому о ком говорит... Будем лучше замечать в других добродетели, а в себе находить грехи...

Узнать самого себя – самое трудное и самое полезное знание... Познание себя, своей греховности и есть начало спасения... Чтобы приучить себя никого не осуждать, нам надо сразу же помолиться о согрешающем, дабы Господь исправил его, надо воздохнуть о ближнем, дабы вместе с тем воздохнуть и о себе. Не осуждай ближнего: тебе грех его известен, а покаяние его неизвестно. Чтобы не осуждать, надо бегать от осуждающих и хранить свой слух. Возьмем одно правило для себя: осуждающим не верить; и другое: никогда не говорить худо об отсутствующих. Не мысли ни о ком зла, иначе сам сделаешься злым, ибо добрый помышляет доброе, а злой злое. Будем помнить старинные народные поговорки: «В чем кого осудишь - в том и сам побудешь»; «Знай себя - и будет с тебя». Краткий путь ко спасению - не осуждать. Вот путь - без поста, без бдения и труда.

Не всякое дело угодно Богу, а только сделанное правильно с рассуждением... Например, можно поститься, но с ропотом на пост, или на пищу, или на приготовителя пищи; можно поститься, но осуждать не постящихся, поститься и тщеславиться постом, языком обежать ближнего. Можно терпеть болезнь или скорбь, но роптать на Бога или людей, жаловаться на свою участь... Такие «добрые дела» бывают неугодны Господу, так как делаются без рассудительности...

28. Старец Афиноген

(Василий Агапов)

(1881-1979 гг.)

24 января 1881 года в деревне Карманово Вышневолоцкого уезда Тверской губернии в бедной крестьянской семье у Кузьмы и Ирины Агаповых родился сын. При крещении младенца назвали Василием, в честь святителя Василия Великого.

Из воспоминаний старца Афиногена: «Родители мои были неграмотные; у нас в доме не было никаких книг... Отец любил молиться, поклоны клал... Нас учить молиться было некогда, но у меня созрело желание молиться с пятилетнего возраста».

В семь лет Василий был определён в земскую трёхклассную школу. В десять лет мальчик уже трудился в швейной мастерской своего дяди (крестного отца) в Санкт-Петербурге. Хозяин мастерской часто читал крестнику «Жития святых». Старец вспоминал:

- Вот он читает, а я со слезами на глазах говорю: «Господи, когда же я пойду в монастырь?»

13 февраля 1903 году Василий оставил шумный Петербург и пошёл искать « Хозяина Вечного». 19 апреля, по милости Божией, Василий был принят в монастырь Макария Римлянена.

В своих автобиографических заметках, старец позже напишет: «Послушание мне, конечно, было дано по моей специальности – шить одежду. Меня радовала установка монастырской жизни, ежедневное хождение в церковь. Я углубился в чтение книг и молитву Иисусову... Когда я читал книгу о грехопадении или о высоте добродетели, то не мог удержаться, чтобы не плакать... Через семь лет я дошёл до такого состояния, что не было у меня мысли посторонней: всё забыл и не напоминалось мне мирское; и к этому я ещё приложил, по совету аввы Дорофея, самоукорение, а оно возбуждало чувство покаяния. Когда я коснулся немного самоукорения со смирением, то они у меня вызывали чувство покаяния и слёзы.»

1 июня 1908 года Василий был облачён настоятелем монастыря в рясофор, через три года последовало пострижение в мантию. При постриге Василий получил новое имя Афиноген, в память севастийского епископа – мученика. 9 декабря 1912 года отец Афиноген был рукоположен в сан иеродиакона в новгородском Софийском соборе. 18 июня 1917 года иеродиакона Афиногена рукоположил во иеромонаха архиепископ Новгородский и Старорусский Арсений (Стадницкий) в Воскресенско-Макарьевском монастыре.

Прихожане очень любили кроткого подвижника, все стремились попасть на исповедь именно к нему, с вечера до глубокой ночи, а бывало и до утра приходилось отцу Афиногену исповедовать верующих. В таких случаях исповедь прерывалась, лишь после того как кто-либо из монахов подходил перед самым Богослужением и тихо говорил, что пора уходить. Случалось, что у отца Афиногена от многочасового стояния затекали ноги, и он не мог сделать ни шага, тогда два дьякона брали его под руки и уводили в алтарь.

15 июля 1924 года иеромонах Афиноген был арестован. Шесть месяцев ему пришлось провести в городской тюрьме Новгорода в ожидании приговора. Наконец, был вынесен приговор: трёхлетняя высылка из Северо-западного региона России. 8 августа 1926 года отец Афиноген прибыл на место ссылки в небольшой городок Осташково. После освобождения он вернулся в родную обитель. Однако 18 февраля 1932 года он был вновь арестован, на этот раз ему пришлось отбывать трёхлетний срок в концентрационном лагере, участвовать в строительстве Беломорканала. Старец вспоминал, что в те тяжёлые годы он выжил только благодаря непрестанной молитве. Мученик за веру был не в состоянии выполнить дневную норму, поэтому часто по три дня не получал своей «пайки хлеба»: «Я же – полчеловека... Как же мне было возможно сделать то, что делают здоровые люди?» Позже старец напишет:

- И в тюрьме и в лагере – везде Господь охранял меня от смертных случаев, «наказуя наказа мя Господь, смерти же не предаде мя» (Пс.117, 118)

По промыслу Божиему после освобождения отец Афиноген подвизался в Псково-Печерском монастыре. Не задолго до смерти старца Симеона наместник Псково–Печерского монастыря архимандрит Алипий (Воронов) спросил у него, кто сможет после его смерти отчитывать «бесноватых». Старец ответил: «Игумен Афиноген». Спустя некоторое время старец Симеон передал отцу Афиногену книги, по которым сам читал канон и молитвы над «одержимыми», и тут же благословил его «отчитать» несколько человек. После смерти старца Симеона в 1960 году старец Афиноген стал духовником монастырской братии.

2 февраля 1962 года, в день праздника Сретение Господня, игумену Афиногену был вручён архиепископом Псковским и Порховским Иоанном (Разумовым) наперсный крест с украшениями по случаю 50—летнего служения в священном сане и 60-летия иноческого жития. 22 мая 1968 года старца Афиногена возвели в сан архимандрита. 7 мая 1979 года тяжело больного старца постригли в схиму с именем Агапий.

Старец Афиноген всего себя отдавал служению ближнему. Зная о чудесах исцеления по молитвам старца, люди со всей страны стремились в Псково-Печерский монастырь. Из воспоминаний Н.А. Крыловой: «На исповеди старец прежде всего требовал осознать два великих наших греха и каяться в них: первый - это неблагодарность Богу за все, что Он дает нам, а второй - отсутствие истинного страха Божия, благоговения перед Ним; а уж потом нужно было рассказывать о всех других грехах, из этих двух проистекающих. Исповедовал батюшка хотя и строго, но милостиво и обычно не назначал никаких особых епитимий... И порой он говорил, вздыхая: «Вот пойду ко Господу. Он меня и спросит: почему не давал епитимий? А я только и отвечу: уж очень я народ любил.

Вообще всегда чувствовалось, что он как-то особенно живо ощущал (при всём своём неподдельном смирении) неразрывность своей связи с Богом... Будучи, конечно же, одним из достойнейших печерских иноков, всегда оставался преисполнен самого глубокого смирения и часто говорил о всеобщем недостоинстве перед Господом. Как-то я спросила его по поводу сильно болевших язв на его ногах: «Вы, батюшка, верно, очень от них страдаете? Он ответил: «Мы страдаем за вас, а вы за нас, за грехи поповы, за то, что нынче мы, попы, бестолковы». Всё это он, разумеется, говорил оттого, что сам считал всякое самоукорение, осознание своей греховности драгоценным христианским даром и что скорбь о своих грехах как раз и отличает нас от безбожников, делая нас – через наше же покаяние – «Христовыми»...

Находясь в келье, батюшка порой знал о нашем духовном состоянии. Помню незадолго до его смерти (он тогда страдал из-за язв по всему телу) я, по милости Божией, ходила к нему каждый день – хоть чем-то помочь... И вот как-то раз иду так к нему и вслух всё твержу: «Дорогой мой батюшка, как ты страдаешь...» Прихожу, а келейница и говорит: «Это, верно, ты шла да всё кричала: «Батюшка дорогой, дорогой мой, батюшка? Вот лежит он сейчас и еле слышно повторяет: