Смекни!
smekni.com

В. Э. Мейерхольд лекции. 1918-1919 (стр. 17 из 32)

Графическое изображение действия:

(в «Грозе») (в «Маскараде»)

Таким образом, сцена в овраге — модуляция, и никоим образом она не

должна выдвигаться вперед, как это было на первом представлении

«Грозы» 2 декабря 1859 г.

Mise en scene пьесы должна строиться после того, когда все здание

воздвигнуто.

План декорации и mise en scene последних явлений «Грозы» (5-е

действие, 5, 6, 7 явления):

Режиссеру необходимо хорошо знать все законы драматургии.

Каждый режиссер должен уметь написать пьесу.

Жест — это маленькая прибрежная волна от большого идущего

парохода — человеческого тела и его позы.

Актеру очень просто и легко сделать жест, если его тело помещено

правильно.

Если актер хорошо постиг ваше задание, то он всегда может

предложить иную mise en scene и может быть, лучшую, чем ваша12.

Задано для домашней работы:

1) Выдумать способ постановки первых 4-х картин оперы Мусоргского

«Борис Годунов» — так, чтобы антракты в общей сложности не превышали

двух минут.

372

2) Выдумать планировку 25-ти картин пушкинского «Бориса Годунова».

Примегания и дополнения. Однажды я спросил у Чехова — во сколько

времени написал он «Вишневый сад». «Я его написал в одну неделю, но

обдумывал целый год», — ответил мне А.П.

ЛЕКЦИЯ №7. РАБОТА РЕЖИССЕРА

7 июля 1918 г.

1. Стенографическая запись

Имея дело с аудиторией современной, мы должны считаться с этим при

нашей режиссерской работе. Пишущий может иметь в виду не только

современников, он может писать в том предположении, что его будут читать

и через сто или двести лет. Но мы, творцы театра, я говорю о режиссерах

и актерах, работаем для сегодняшнего дня. Творя для современников, мы

должны приноравливаться и к пониманию современников. И если мы

сделаем здесь что-нибудь не вполне соответствующее этому правилу, то

сделанное нами может быть интересно для будущего, [но] работа эта может

оказаться неприемлемой для современной публики и может в этом

отношении как бы повиснуть в воздухе.

Вот почему мне придется указывать вам не только на то, что

любопытно в жизни театра прошлого, но и на то, что относится к театру

современному. Мне придется рассказывать вам о том, что делалось,

например, в Мейнингенском театре, что делалось в Московском

Художественном театре и в театрах более позднего происхождения. Но, приступая

к этому, мне все-таки хотелось бы, чтобы вы проверили себя на

старинных школах.

Мейнингенцы давали свои представления в 80-х и 90-х годах, причем —

хотя у них и была определенная база, свой собственный театр — они

выступали главным образом в качестве гастролеров, считая, что

гастролировать удобно тем, [что] можно ставить одну и ту же [пьесу] подряд многое

множество раз. С 1874 по 1890 год они посетили таким образом тридцать

восемь городов. Они побывали в Австрии, в России, в Швеции, в

Норвегии. При этом следует отметить то явление, что везде они имели очень

большой успех. Их боялись критиковать. И только в Брюсселе критика

обрушилась на них, высказывая более или менее резкие суждения. А именно

было указано, что декорации их очень темны и что костюмы актеров мало

театральны. И это был единственный город, где выступление мейнинген-

цев разрядилось некоторым скандалом. Впрочем, вслед за тем в России

373

был поднят целый поход против мейнингенцев. Что же играли они?

Преимущественно Шиллера, Шекспира, Мольера и Ибсена. Как они играли?

Во-первых, они стремились к тому, чтобы как можно острее выделить

характеры. Во-вторых, к тому, чтобы ансамбль был стройнее, то есть чтобы

действующие лица игру свою сводили к некоторому единству, чтобы они

держали курс к основной идее режиссера. В-третьих, они стремились

к картинности. В-четвертых, гвоздем спектакля у них были массовые

сцены. Выбирались не интимные пьесы, действующими лицами которых

являются герои, а пьесы, в которых действие исходит из толпы. Когда мы

говорим, что в какой-нибудь пьесе у мейнингенцев очень остро

акцентируются характеры, то это совсем не то, чего добились в этом отношении

современные футуристы. Дело в том, что у мейнингенцев выявление

характеров сводилось к требованию, чтобы на сцене было все точно так, как

бывает в жизни. Какой-нибудь купец или кучер должен был выглядеть на

сцене совершенно так же, как в действительности. Применяя грим или

костюм какой-нибудь определенной эпохи, они точно знали, где именно

такие гримы и костюмы находятся. Они ходили туда с тем, чтобы точно их

скопировать. Например, они посылали своих делегатов с этой целью в

Венецию, Стокгольм, Париж и т.д. Там эти господа вместе с художниками

их зарисовывали. И гордостью их было сказать, что «у нас действительно

все костюмы представлены так, как они были в XVI веке». Если

какой-нибудь актер собирался выступить в роли Гамлета, то он старался разыскать

все исторические данные.

Все сводилось здесь к реставрированию данной эпохи. И в результате

между театром и каким-нибудь музеем не было никакой разницы. Для

того чтобы получить сценическую обстановку и костюм, достаточно было

идти в музей и там их точно скопировать, снять фотографии. Любой акт

этого театра — это простая копия из музея культуры. Никакого творчества

в собственно театральном смысле слова здесь не было.

Что касается массовых сцен, то здесь существовал такой принцип.

Толпа понималась в смысле суммы единиц, например, 100 человек. Каждое

лицо в толпе должно было изображать какую-нибудь единицу данной эпохи.

Сама же толпа как целое их не интересовала вовсе. Они были уверены, что

в театре будут рассматривать каждого человека из толпы отдельно.

Поэтому они наряжали их так же тщательно, как наряжают первого артиста. И,

ссылаясь на это, они говорили, что у них нет статистов. У них даже

существовало такое правило, что сегодняшнего первого артиста могли завтра

потребовать на выход в качестве простого элемента толпы. Вот как они

относились к массовым сценам.

Самое течение на сцене массы понималось здесь как движение

отдельных фигур. Общей живописной, ритмической и гармонической точки

зрения на этот предмет не существовало. Ибо опять-таки каждый элемент тол-

374

пы должен был делать свое, стремясь индивидуализировать каждую

деталь. Например, на балконе кто-нибудь из действующих лиц машет рукой,

а внизу в это время другое лицо спотыкается... И таким образом усердно

занявшись с каждым отдельно, мейнингенцы рассматривали каждую даже

самую второстепенную роль так же, как рассматривают роль Юлия Цезаря.

Сцену они делили на клетки, как шахматную доску. Места

занумеровывали. И артисты должны были бегать с одного определенного места на

другое. Таков приблизительно был здесь принцип движения на сцене.

Очевидно, что эти принципы сцены являются совершенно ложными

и не выдерживающими критики. Движение массы — это не такой грубый

механизм, как здесь рассчитанный. Кроме того, представляется

совершенно невероятным, чтобы кто-нибудь из зрителей стал рассматривать на

сцене с одинаковой внимательностью каждое отдельное лицо. А если бы и

стали рассматривать отдельные лица, то [не] это составило бы задачу театра.

Ведь в театре важна только иллюзия движения. А иллюзию можно дать

куда более простыми средствами.

Я принес вам несколько рисунков Гордона Крэга, принципы которого

прямо противоположны принципам мейнингенцев. Толпа на сцене — это

у него элемент движения. Он показал, как эксплуатировать в целях

изображения толпы пятнадцать статистов. Всматриваясь в его рисунки, вы

увидите, что вся эта экономия в средствах достигается здесь особенным

расположением линий, особенной расстановкой фигур. Движение

пятнадцати статистов производит благодаря этому впечатление движения

целого войска.

Между этой школой и школой мейнингенцев существует здесь целая

пропасть. Индивид в мейнингенской толпе движется независимо от

соседа. Здесь же нет отдельных индивидов, и каждый из участников толпы

должен непременно попадать в общий ритм, держаться в рамках общей

картины, двигаясь по общей линии. При несоблюдении этого здесь

нарушается все. Словом, здесь приняты в расчет совсем другие инстинкты театра.

В отношении костюмов мейнингенцы также действовали

противоположно тому, чему учит нас Гордон Крэг. Вот здесь костюмы, сделанные

герцогом Мейнингенским. А вот костюмы, сделанные Гордоном Крэгом.

В первом случае вы чувствуете, что все здесь калькировано, что все это

лишь копия с музейных костюмов — все представлено чрезвычайно точно.

Для Гордона Крэга это совершенно неважно — точно или неточно

нарисован костюм в смысле исторических данных. Ему важно другое — ему

важна театральность костюмов.

О декорациях можно сказать то же самое. Они рисовались самим

герцогом и исполнялись у Брукнера в Кобурге. При этом отмечалось, что

фигуры разработаны изумительно точно. На сцене обстановка была точно такая,

какая бывает в натуре. Это были здесь различного рода комнаты — сель-

375

ские и дворцовые. И если вы просмотрите тридцать таких спектаклей,

то увидите картины из действительной жизни различных стран. (Когда на

сцене был, скажем, сосновый лес, то для достижения полного натурализма

душили в зрительном зале сосной. В случае панихиды они обязательно

душили бы ладаном. Рассказывали по этому поводу такой анекдот, что перед

отравлением ядовитым веществом кто-то из зрителей говорил другому:

пойдем, брат, вон, а то и нас задушат!)

Из изобретений мейнингенской школы можно упомянуть об изогнутом

пейзажном фоне. Это наш круглый горизонт. Мебель они иногда ставили

спинкой к публике. Это, объясняли они, должно служить для изображения