Так, первый аспект связан с оценкой общего в индивидуальном, второй – с пониманием единичного в индивидуальном, третий – с позиции особенного.
Рассматривая понятие «индивидуальность» нам, прежде всего, представляется необходимым обратиться к области языкознания для того, чтобы проследить историю его становления в русском и других языках. В русском языке корень индивид появился только в 30-е гг. XIX столетия. Этимологически латинское слово individ соответствует греческому «атом» (atomoz) и означает «неделимый, нерассеченный, нерезаный».
В.В. Виноградов указывает, что история слова индивидуальность связана с судьбой соответствующих понятий и выражений во французском и немецком языках. Во французском языке слово individu впервые отмечено в 1242 г. Оно заимствовано из схоластической латыни, где individuum употреблялось в значении «неделимое, то, что не может быть делимо, что не подлежит дроблению, атом». Из этого старого значения возникает другое значение: «то, что обособлено, отдельно – в противоположность видам и родам», далее – «всякое обособленное существо, особь», и отсюда – в фамильярной речи с XVII в. – «неопределенное, т. е. неподводимое под определенную категорию лицо, субъект», а затем в XVIII в. – «личность, индивидуум, субъект». Таким образом, до середины Нового времени индивидуальность еще не вычленена как обособленное понятие, а смешивается с понятиями индивид, личность, субъект.
Феноменология индивидуальности была неизвестна всем традиционалистическим обществам, включая и греко-римскую античность. В архаической античности самоопределение человека осуществлялась через сориентированность вовне на живые непосредственные примеры. Индивидуальность и индивидность, которая была известна любой культуре, так как «отражала всегдашнюю биосоциальную данность», не различались. По мере развития общества слово «индивид» стало определять одного человека через его несамостоятельность, через его удел и, следовательно, производность. Л.М. Баткин, анализируя выделенность античного героя, атлета, полководца или ритора, как и избранность средневекового праведника, полагает, что это проявление индивидуальности есть вместе с тем наибольшая степень включенности, нормативности, максимальная воплощенность общепринятого – образцовость и, следовательно, противоположное тому, что мы сегодня понимаем под индивидуальностью.
А.Г. Асмолов отмечает, что в истории российской культуры на протяжении средневековых эпох вместе с образом «разумного человека» выкристаллизовался своего рода эталон «индивидуальности», черты которого переданы в мифах и фольклоре – «шутовских дублерах» или трикстерах. Он выделяет особенности поведения трикстеров: 1) постановка сверхцелей (это говорит о том, что они готовы освоить неожиданный тип поведения, отклониться от принятых норм и даже нарушить их, к немотивированности поступков с точки зрения здравого смысла, возможности менять свой облик и свободно перемещаться во времени и пространстве). Трикстеры всегда ищут пути, которые признаются коллективом неправильными, заведомо плохими, так как главная цель коллектива – установка не на максимум, а на гарантию сохранности, что предполагает стабильность и верность образцам. (В.Н. Топоров, Ю.И. Манин); 2) неприкованность к тому или иному социальному слою, их подвижность, мобильность в культуре (эти социальные кочевники вносят неопределенность, возмущая спокойствие, что, будучи лишенными социальной оседлости, они выскальзывают из-под влияния того или иного централизованного управления обществом, выпадают из рациональной картины мира в целом). Но трикстеры помогают социальной общности, когда в истории общества возникают ситуации, требующие парадоксальных решений. Например, Иванушка-дурачок перестает им быть, когда лягушка становится Марьей-царевной. Из всего вышесказанного А.Г. Асмолов делает вывод, что эволюционный смысл индивидуальных проявлений человека в истории природы и общества состоит в том, что эти проявления, порождаясь в системе, обеспечивают ее существование и дальнейшее развитие.
Таким образом, в российской культуре средневековья под индивидуальностью понималась способность человека отклониться, «вырваться» за рамки принятых норм поведения, и найти нетривиальные пути решения стоящих перед ними задач. При этом проявления индивидуальности рассматривались обществом как нарушение жизненного уклада и, следовательно, как негативные.
Появившееся противоречие – человек должен соответствовать некоему стандарту и нормативу, но при этом, если он ему не соответствует, то только потому, что наделен свободой воли, которая и заставляет его от чего-то отклоняться – привело к протесту против такого отношения к человеку, а точнее, к открытию его индивидуальности.
Предромантическое определение индивидуального начала берет за основу своеобразие и доводит его до абсолютной независимости. Обращенность к человеческой природе в эпоху Возрождения требовало от каждого человека максимальной самореализации в творческой деятельности, соответствующей его природе. В XIV веке индивидуальность выражалась в умении очень хорошо подражать, прежде всего в литературе, привнеся элементы своего, сделать античное не вполне узнаваемым. Чтобы стать оригинальным поэтом, нужно было уметь мастерски скрыть подражательность. Казаться – значит быть самостоятельным. В традиционной риторике люди ренессансной культуры искали опору для того, чтобы быть естественными, чтобы стать самими собой.
Л.М. Баткин, изучая проявление индивидуальности в XV – XVI веках делает вывод о том, что в человеческой деятельности индивидуальность не видна. Индивидуальные пути рассматриваются как способ совершенствования мира. Личностью же обозначается идеальное предельное положение индивида в мире. Этот индивид формирует себя, становясь личностью, которая не имеет прав, обязанностей, кроме тех, которые она сама себе воображает. Ее равенство с остальными держится на неравенстве, что осуществимо лишь в общении. Иными словами, культура как бы специально вытравливала индивидуальное при всем том, что католическая теология, католическое мировоззрение предполагало, что человек хоть и создан по образу и подобию Божьему, но, тем не менее, наделен свободой воли. Получается, что противоречие – человек должен соответствовать некоему стандарту и нормативу, но при этом, если он ему не соответствует, то только потому, что наделен свободой воли, которая и заставляет его от чего-то отклоняться – привело к протесту против такого отношения к человеку, а точнее, к его индивидуальности. Магеллан сказал: «Церковь говорит, что Земля – плоская. Но я видел ее тень на Луне. А у меня больше доверия к тени, чем к церкви». И на борту его кораблей, снаряженных в экспедицию, были написаны слова: неповиновение, вызов, презрение и успех.
Протесты против всеобщего равенства выразились в конечном итоге в проявлениях эпохи Гуманизма: появление индивидуальности, которая начала противопоставляться социальной и культурной общности. Гуманисты эпохи Возрождения отвергли все поведенческие паттерны людей искусства Средневековья и стали делать авторские произведения, причем О.Б. Краснова отмечает, что авторские не просто в плане особенностей произведения как такового, но они пытались культивировать индивидуальную технику, что на контрасте с подавлением индивидуальности в Раннее Средневековье, приводило к тому, что в погоне за оригинальностью и уникальностью та же самая индивидуальность фактически утрачивалась и начиналось тиражирование каких-то типажей, стереотипов и т.д.
В XVII-XVIII веках происходит радикальный переворот, приведший к идее автономной человеческой индивидуальности. Принцип традиционализма сменяется принципом личности. Парадокс личности коренится в том, что она сама выдвигает, выстраивает смысл своей жизни – нечто высшее, чем она, - основываясь на себе же, обеспечивая лишь своим индивидуальным достоянием. Она – уникальная всеобщность, одна из всеобщностей, а не проявление единого. Исходным моментом, считает С.Н. Корсаков, в становлении идеи человеческой индивидуальности, является выделение человеком себя из мира предметной деятельности. Затем в ходе длительного периода вызревания идея индивидуальности проходит путь к возникновению представления об индивидуальной внутренней центрированности и обоснования всего существующего из собственной исходности. Наконец, она обретает почву своей самостоятельности в развертывании преобразующей деятельности, насыщаясь богатством ее предметного содержания, и становится зрелой органической целостностью.
Таким образом, к концу XVIII века определились следующие понятия:
- индивид отпадает от внешнего мира. Он просто присваивает свое содержание, основываясь на самоочевидности самосознания, не овладев еще полнотой своих предметных отношений с миром;
- индивид как личность есть не всякое, а особое самосознание: индивид в качестве личности творит мир, который удобен всем;
- индивидуальность – это «Я – деятель», что рассматривается как глубоко индивидуальный тип рефлексии человека, непосредственно имеющего дело с реальностью. «Я» не может ни в одном важном шаге полагаться на предписанные нормы, не ищет авторитетную позицию, совпадающую с ним. Похожие идеи приписывают Будде: «Не верьте какому-то факту лишь по той причине, что так называемый мудрец изрек его. Не верьте этому лишь из-за того, что эта вера всеми поддерживается. Не верьте этому лишь из-за того, что это написано в древней книге. Не верьте этому лишь потому, что кто-то в это верит. Верьте только тому, что вы сами испробовали и убедились, что это – правда» (Buddah).
Понятия «личность» и «индивидуальность» прорастали в Новое время с синхронностью, но в обиходе смешивались, как синонимы. В Новоевропейской культуре начали усматривать в подражании необходимый и снимаемый, преодолеваемый момент формирования собственной индивидуальности каждого, а в не преодоленной, не растворенной вполне в данном Я подражательности – признак творческой незрелости. И лишь после И. Гете и В. Гумбольдта, Д. Дидро и Ж.Л. Бюффона, И. Канта и И.Г.Фихте, после романтиков идеалом впервые была осознана личность и индивидуальность. Свершился переход к новому классу моделей: к обоснованию индивидуальности из нее же самой – не как части и производного, но как актуального всеобщего. Новоевропейская индивидуальность представляется обладающей индивидуальной внутренней центрированностью, безусловно исходящей из самой себя, и своей исходностью обосновывающей и утверждающей ценности. С.Н. Корсаков указывает, что возможность самоопределения именно как индивидуальности создается отделением общественных отношений индивидов от них самих, что освобождает индивидов от всякого частного ограничения, обуславливает их личную независимость и вещную зависимость.