«Только в августе 1969 г. у одного из двоюродных братьев Адольфа Гитлера отыскалось составленное между 1897 и 1903 гг. одним из служащих суда в Вайтре /.../ завещание крестьянки Вальбурги Гитлер, которая в 1853 г. вышла замуж за Йозефа Роммедера, жила в достатке и умерла бездетной в своем доме в Шпитале»[629] – это, напоминаем, вторая дочь Иоганна Непомука и жена, а в 1903 году, по-видимому, уже и вдова одного из свидетелей, заявивших в 1876 году о том, что Алоиз является сыном Георга Гитлера.
«В этом завещании Вальбурга, родившаяся в январе 1832 г., указывает, что все имущество должна после ее смерти унаследовать сестра Иоганна[-старшая], родившаяся в 1830 г. В том случае, если эта сестра умрет раньше ее, /.../ право на наследство имеют ее дочери Клара, Иоганна[-младшая] и Терезия»[630].
Из контекста изложения Мазера можно сделать вывод, что указанная Вальбурга скончалась в 1903 году, но, конечно, дата такого незначительнейшего события Мазера вовсе не интересует, что существенно снижает точность и убедительность наших последующих построений. Хотя, исходя из здравого смысла, трудно предполагать, что эта смерть, если она действительно пришлась на 1903 год, оказалась в узком интервале времени до 3 января, когда умер Алоиз Гитлер; почти очевидно, что она наступила позднее.
Так или иначе, но речь здесь идет о суммах, исчисляемых, по-видимому, некоторым количеством тысяч крон. Мазер поясняет: «Величину суммы установить не удалось. Умершая в 1911 г. Иоганна Пёльцль[-младшая], бывшая одной из трех наследниц, оставила после себя 3800 крон. Сумма, унаследованная Кларой Гитлер, должна была быть примерно такой же»[631].
Последняя информация порождает целое дерево сюжетных вариантов, продвигаться по которому можно крайне ограниченно – ввиду ужасающего дефицита информации.
Можно, однако, предположить, что о завещании Вальбурги было кое-что известно заранее – она сама могла об этом публично сообщить, не ожидая при этом никакой опасности для себя ни со стороны любимой сестры Иоганны-старшей, ни со стороны ее мужа Иоганна Баптиста Пёльцля (он уже мог умереть к моменту составления завещания, напомнив этим, кстати, и Вальбурге о том, что все мы смертны, и именно этим актом и вдохновить ее задуматься о посмертной судьбе ее собственных средств), ни со стороны уже их наследников. Если так и было, то в последнем она жестоко ошибалась, поскольку среди ее наследников определенное место занимал и Адольф Гитлер. Он (совместно с сестрой Паулой) был наследником и своей матери, и, потенциально, бездетной горбатой тетки Иоганны-младшей.
До денежек этой последней, как мы увидим, Гитлер сумел позднее непосредственно добраться; тогда же мы разъясним, что Мазер очень неточно расценил наследство, оставшееся после Иоганны Пельцль-младшей – оно было значительно большим.
Но едва ли слухи о таком завещании абсолютно точно отражали его текст, обнародованный, естественно, только после смерти Вальбурги.
Здесь имеет смысл обратиться к рассмотрению и возможных мотивов такого завещания.
Напоминаем, что в 1888 году Иоганн Непомук умер, не оставив ни гроша денежных средств своим наследникам. Ходили, повторяем, слухи, что еще при жизни он передал все деньги семейству Алоиза Гитлера – и мы постарались показать, что это было не так.
Но ведь какие-то легальные деньги должны же были существовать у богача Иоганна Непомука, если только он сам не собирался умирать, покончив жизнь самоубийством и заранее подгадав к этому моменту завершение растраты всех своих наличных накоплений – о таком теоретически возможном варианте абсолютно ничто не свидетельствует! В то же время, повторяем, из текста его завещания однозначно следовало, что никому никаких денег по наследству он оставлять был не намерен. Следовательно, деньги, которые требовались ему до самого момента смерти (да и на похороны!), заранее находились у кого-то другого. Этому кому-то другому должен был достаться и остаток этих денег, который мог быть весьма не малым, и этот кто-то должен был тогда об этом тщательно помалкивать – с учетом всей нервозности, сложившейся вокруг наследства Иоганна Непомука!
Завещание Вальбурги дает естественный ответ на предположение о том, кому же достались эти деньги.
Учитывая нашу гипотезу о том, что накануне смерти Иоганна Непомука против него мог образоваться заговор его родственников и наследников, теперь мы должны отметить, что к этому общему заговору едва ли могла принадлежать Вальбурга. Конечно, мы ничего не знаем о том, когда и как умер ее собственный муж; не знаем даже и о том, были ли у нее собственные дети, которых она, возможно, пережила. Но весьма вероятно, что у нее не могло быть никаких личных претензий к Иоганну Непомуку, какие могли иметься у ее старшей сестры Иоганны и у ее дочери Клары.
Поэтому естественным было бы и то, что и Иоганн Непомук должен был по-иному отнестись именно к Вальбурге, избрать ее в качестве ближайшей наперстницы и еще при жизни облагодетельствовать ее деньгами – в ущерб всем остальным.
Теперь, много лет спустя, у Вальбурги мог возникнуть мотив как-то исправить такую несправедливость – хотя бы после собственной смерти.
Естественно, что и облегчить душу, и заполучить какую-то моральную признательность от старшей сестры и племянниц Вальбурге хотелось еще при жизни – отсюда и мотивы разглашения сведений о завещании.
Из текста завещания однозначно следует, что три дочери Иоганны-старшей являются наследственницами независимо от того, кто из старших – Иоганна-старшая или сама Вальбурга – умрет в первую очередь. Таким образом, хронологический порядок смертей Вальбурги и Иоганны-старшей вроде бы не играл никакой роли для действия этого завещания.
Но, во-первых, это было не совсем так: если бы Иоганна-старшая умерла раньше, то это могло дать повод Вальбурге для пересмотра завещания и изменения его. Во-вторых, повторяем, о характере этого завещания предварительно могло быть известно лишь в самых общих чертах. Юный Адольф Гитлер, например, мог самолично слышать в Шпитале в 1902 году от самой Вальбурги или в чьей-нибудь передаче такую, допустим, броскую фразу: когда она умрет, то все достанется Иоганне и ее дочерям.
Адольф же Гитлер был вовсе не такой человек (наверняка – и в самом нежном возрасте), чтобы пренебрегать подобными выгодами!
По этой части психология Гитлера была и оставалась в течение всей его жизни столь же ясной и понятной, какой была у наглого и жизнерадостного Буратино, сочиненного А.Н. Толстым и заметно отличающегося от его прототипа – Пиноккио. Напомним, как решал Буратино математические задачи:
– У Буратино было два яблока. Некто взял у Буратино одно яблоко. Сколько яблок осталось у Буратино?
– Два!
– Почему???
– Так и позволит Буратино какому-то некту забрать у себя одно яблоко!
Вот и у Гитлера в таких ситуациях не возникало вариантов!
Такая диспозиция создает дополнительные варианты при анализе конфликта Адольфа с его отцом Алоизом.
Последний, конечно, должен был настаивать на скорейшем убийстве Иоганны-старшей, поскольку его ничто не интересовало, кроме немедленного извлечения сокровищ Иоганна Непомука, чему, предположительно, продолжала мешать его теща. Наследником же Вальбурги Алоиз оказывался лишь очень теоретически – только после смерти своей жены, которая была моложе его на 23 года, да и несколько тысяч крон, в оценке порядка которых он, вероятно, не сильно ошибался, не должны были его особенно волновать.
Адольф же, которого время совсем не так поджимало, как его отца, вполне готов был сохранять жизнь своей бабушке до того момента, пока она не унаследует деньги от Вальбурги. К тому же такая затяжка дела по овладению сокровищами Иоганна Непомука отодвигала и неприятнейший момент, в который Алоиз должен был обнаружить, что его сын с ним нечестен и втянул его уже в целую серию бессмысленных убийств.
И тут нашла коса на камень: Алоиз настаивал на необходимости убийства Иоганны-старшей, а Адольф был гораздо более заинтересован в первоначальном убийстве Вальбурги; последнее же затем неизбежно, из соображений осторожности и безопасности, заставляло откладывать последующее убийство Иоганны-старшей; обратный же порядок убийств мог начисто лишить Адольфа наследства Вальбурги – этого, по крайней мере, нельзя было заранее исключить.
В итоге в качестве разрешения такого конфликта и должен был быть убит в первую очередь Алоиз, договариваться с которым стало невозможно.
Алоизу Гитлеру предстояло стать первым, кого Адольфу Гитлеру категорически не удавалось подчинить своей воле; в их ряду – Грегор Штрассер, Эрнст Рем и даже Герман Геринг, которого лишь ненадолго спасло от окончательной расправы исчезновение самого Гитлера с политической сцены.
Потом, вслед за Алоизом, дошла очередь до Вальбурги, и лишь затем – до Иоганны-старшей.
Автор вполне осознает, что может показаться кое-кому из читателей (а может быть – всем без исключений) полным идиотом или сумасшедшим (второе автора устроило бы больше!).
Действительно, высказав одно или два предположения в отношении возможно насильственного характера кое-каких сомнительных смертей, автор затем пытается делать то же самое и в отношении чуть ни всех смертей подряд! Конечно, это может показаться, мягко говоря, странноватым!
Однако виновны в этом, все-таки, не мы, а просто именно такова логика систематических убийц.
В Москве двадцатых годов получила, например, громкую известность следующая уголовная история – абсолютно достоверная и позднее неоднократно описанная в специальной литературе.
На окраине, где-то на Шаболовке, жил ничем не приметный мужичок и держал по существу крестьянское хозяйство. Регулярно по базарным дням он приводил на рынок продавать свою корову – торговля животными производилась на Птичьем рынке, который тогда (и много позднее) размещался на Трубной площади. Приобретение коровы – дело серьезное (стоили они тогда немало!), и, естественно, сопровождалось всякими сопутствующими разговорами. Продавец продавал корову только тем, кто приезжал из неближних деревень и не имел родственников и знакомых в Москве, которые сразу могли бы поднять тревогу по поводу исчезновения человека.