Но и это не было главным. Важнее всего было то, что и теперь он жил и действовал совсем не один – за ним снова стояла определенная преступная организация.
Может быть, это была не совсем организация в полном смысле этого слова, но, во всяком случае, это была тесно спаянная узко-профессиональная преступная среда, вызревавшая по меньшей мере три четверти века после 1780 года. Войти в нее Алоизу посчастливилось еще в бытность его в Шпитале.
Обратим внимание на то, что вся дальнейшая деятельность Алоиза вне Вены протекала в относительно узкой полосе государственной границы, к которой примыкала и вся предшествующая деятельность мафиозного клана его предков – приблизительно от Зальцбурга до Пассау с глубиной в сторону Австрии вплоть до Линца!
Есть, разумеется, и вполне формальное объяснение такой привязанности Алоиза к данному региону: только здесь он вполне владел местными языками и диалектами, принятыми по разные стороны границы. Ему, конечно, пришлось бы значительно труднее, попади он в Карпаты, Тироль или Трансильванию, а пользы там от него было бы кому угодно много меньше. Но факт тот, что в столице он надолго не задержался, а вся его дальнейшая служба прошла в зоне действия все тех же людей, с представителями которых он и познакомился еще в Шпитале и окрестностях, как об этом и сообщил Мазер.
Характерно, однако, и то, что и севернее точки пересечения Дуная с немецкой границей Алоиза по службе никогда уже не заносило – а ведь именно там, несколько дальше к востоку, и лежали его родные места. Это, конечно, вполне соответствовало решительному падению значимости для контрабанды прежней богемско-австрийской границы. Но это также подтверждает и то, что переезд Алоиза в Вену и его последующие служебные перемещения сопровождались полным разрывом с его родным кланом.
С самого начала его поступление на службу, происшедшее явно по блату, означало, что он принадлежал к числу доверенных лиц и был вхож в тесный и темный круг людей, которые нуждались в определенной помощи финансовых органов и были заинтересованы в наличии в этих органах людей, которым можно было без риска предлагать взятки за определенные услуги. Эти последние далеко не обязательно были связаны с нарушением закона, но от самой позиции финансовой инспекции всегда зависит очень многое – это основы основ всякого, даже совершенно легального бизнеса.
В свою очередь финансовые инспекторы особенно заинтересованы в существовании проверенных каналов, по которым можно без риска получать взятки.
Наше предположение о том, что Алоиз в течение многих лет был связан с мафиозными делами, автоматически заключает и то, что его нелегальные заработки были достаточно велики.
Однако наличие таких денег, скапливавшихся у постепенно взрослевшего (и одновременно – поднимавшегося по службе) Алоиза, не могло полностью решать все возникавшие у него материальные проблемы: он не имел возможности открыто тратить деньги, приобретенные незаконным путем.
Для представителя финансовой, а затем и таможенной службы это было особенно существенно: за людьми такой категории всегда особенно приглядывают контролирующие органы, как за очевидными потенциальными получателями взяток. То, что Алоиз ни разу ни на чем подобном не попался – это свидетельство не только его врожденной осторожности и постепенно приобретавшегося опыта, но и эффективности организации, постоянно его подкреплявшей.
При всем при том это была азартнейшая деятельность: стараться правильно расценить каждого клиента, выяснить, занимается ли он противозаконной деятельностью и какой именно, рассчитать, насколько сильно можно на него давить и какого размера взятку требовать и т.д.!
И при этом не допустить риска выявления собственных правонарушений, сохранять лояльнейшие отношения с коллегами и с начальством, и задабривая, и подкупая последнее – с этим тоже нужно было не ошибаться!
Ошибка здесь могла быть только прямо как у сапера – единственная в жизни, она же – и последняя!
Не счесть того, сколько налоговых и таможенных чиновников во всех странах и во все времена умерло в нищете, будучи изгнаны со службы, а сколько и вовсе закончили карьеру за решеткой! При Петре I да и при коммунистах их даже и казнили!..
Но такая работа и должна была быть по душе и по уровню возможностей потомку многих поколений разбойников, решавших при появлении любого незнакомца у порога, дать ли ему уйти живым, а если не дать, то не возникнет ли при этом фатальная угроза своей собственной жизни. Вот его родная мать и совершила когда-то такую ошибку, оказавшуюся почти абсолютно фатальной!
При всем при том с чисто внешней стороны нужно было выглядеть честнейшим добросовестнейшим чиновником – и никем другим!
Иоахим Фест живописует: «Продвижение его по службе шло довольно быстро, и в конечном итоге он дослужился до поста старшего таможенного чиновника, – учитывая его образование, это вообще было для него потолком... Он любил показываться в обществе, любил, чтобы его считали начальником, и придавал немалое значение тому, чтобы, обращаясь к нему, его величали „господином старшим чиновником“. Один из его сослуживцев, вспоминая, называл его „строгим, точным, даже педантичным“, а сам он как-то заявил одному из родственников, попросившему у него совета при выборе профессии для своего сына, что таможенная служба требует абсолютного послушания и чувства долга и тут нечего делать „пьяницам, любителям брать взаймы, картежникам и иным людям, ведущим аморальный образ жизни“. Его фотографии, а снимался он чаще всего по случаю очередного продвижения по службе, неизменно показывают статного мужчину с профессионально недоверчивым выражением лица, за которым скрывается суровая буржуазная добропорядочность и всегдашнее мещанское желание как можно лучше подать себя – не без достоинства и самодовольства, он демонстрирует себя постороннему наблюдателю в мундире с блестящими пуговицами»[323].
Одним словом, просто индюк надутый, захлебнувшийся в собственном самомнении и самолюбовании – совсем как в анекдоте:
– Мама, а кто такой Маркс?
– Ну, как тебе сказать... Экономист.
– Как наша тетя Сара?
– Ну, что ты!.. Наша тетя Сара – старший экономист!
И нам предлагается поверить, что таким мог быть заключительный отпрыск пятисотлетнего клана разбойников и контрабандистов, хотя это, конечно, еще не общепризнанный факт!.. Но он же – родной отец Адольфа Гитлера, величайшего политического авантюриста ХХ века – уж это-то признают решительно все!..
Фест, написавший вышеизложенное, должен был сам почувствовать, что это никак не согласуется даже с обстоятельствами личной жизни Алоиза, а потому продолжает: «Однако за этой внешней порядочностью и строгостью скрывался, несомненно, весьма переменчивый темперамент, находивший свое выражение в явной склонности к принятию импульсивных решений. Уже одна только страсть к перемене места жительства говорит о его беспокойном характере, не получавшем простора в рамках размеренной таможенной службы, – известны по меньшей мере одиннадцать переездов в течение менее чем двадцати пяти лет, правда, некоторые из этих переездов были связаны с перемещениями по службе. Алоиз Гитлер был трижды женат, причем его первая жена еще была жива, когда он уже ожидал ребенка от будущей второй жены, а при жизни второй – ребенка от третьей. Его первая жена /.../ была на четырнадцать лет старше его, а третья /.../ на двадцать три года моложе»[324].
Несомненно, что за этой внешней порядочностью и строгостью скрывался азартнейший игрок, умевший действовать почти исключительно безошибочно и хладнокровно.
Тем не менее, и здесь (как всегда и везде) также имелась возможность провала – и он едва не произошел, хотя и не по вине Алоиза или, возможно, почти не по его вине.
В 1870 году Алоиз Шикльгрубер получает должность ассистента контролера. Земельное финансовое управление в Линце назначает его сборщиком пошлины во вспомогательном отделе «Мариахильф» неподалеку от Пассау (Х чиновничий класс).
С 1871 года Алоиз Шикльгрубер в течение 21 года состоит в штате таможни в пограничном с Баварией Браунау-на-Инне[325].
Примерно к этим годам и относят его первую женитьбу.
Мазер так сообщает об этом в хронологии жизни Алоиза Шикльгрубера: «1873 г.: Женитьба на дочери таможенного служащего Анне Гласль, которая на 14 лет старше его»[326].
Залесский – несколько по-другому: «В 1864 году Алоис вступил в свой первый брак с дочерью зажиточных родителей Анной Гласль-Хёрер (1823-1883)»[327].
Расхождение, как видим, – лишь в дате заключения брака, но зато это расхождение в целых девять лет!
Такие противоречия между книгами, издающимися сейчас, в XXI веке, свидетельствуют о том, что биографы Гитлера всегда придавали чрезвычайно малое значение этому эпизоду в биографии его отца. И их можно, казалось бы, понять: ну подумаешь, действительно, какая разница в том, когда же на самом деле заключался этот брак, так и оставшийся бездетным и не имевший никакого отношения к рожденному много позже Адольфу Гитлеру?
Мы, в свою очередь, даже не будучи знакомы с первоисточниками этих сведений, склоняемся к тому, что верна дата, указанная Залесским – 1864 год, и, как уже нередко делали раньше, укажем на то, что даже сама приведенная фраза из книги Мазера содержит определенную фактическую ошибку.
К тому же в 1864 году у Алоиза Шикльгрубера имелось гораздо больше оснований заключить такой странный брак, нежели существенно позднее.