Обращаем внимание на то, что Гитлер, получив призывную повестку, упорно отказывается являться 20 января или 5 февраля в Линц, но готов явиться 5 февраля в Зальцбург. Понятно, что практически он мог явиться в Линц 20 января, если даже получил (как утверждает Мазер) повестку 18 января и даже если получил столь невежливое приглашение 19 января. Но что-то определенно должно было произойти за кулисами этой истории, что решительно поменяло не только декорации, но и принципиальное отношение австрийских властей.
Сначала решительный поиск, потом – бурный наскок, а на финише – ничего, кроме ласкового поглаживания по головке на прощание!
Но мы без труда поймем, что же случилось, если снова вернемся к истории полковника Редля, точнее – к тем ее фрагментам, которые относятся к Праге.
Разумеется, ни Урбанский, ни его помощники, производившие обыск на квартире уже покойного Редля, не могли допустить такой вопиющей некомпетентности, как не заметить заряженность фотоаппаратов, которые затем были проданы с аукциона, отснятыми фотоматериалами. Это, конечно, полный блеф, и инициатива в его провозглашении принадлежала вовсе не прессе.
Такое вот необычайное чудо произошло в биографии Гитлера, что не кто-нибудь, а именно он, оказался тем молодым человеком, который был одновременно возлюбленным и Альфреда Редля, и Михаила Занкевича. Любой другой сложил бы голову на такой истории. Сложил бы ее и Гитлер, если бы не был Гитлером.
Он прекрасно понял, что повестка о явке на медицинскую комиссию, подкрепленная столь выразительной полицейской демонстрацией, оказалась сигналом на его возвращение из мюнхенского чистилища к реальной жизни. И реальная жизнь, представшая в столь неприглядном виде, не сулила ничего иного, чем скорого расставания и с этой жизнью.
Но у Гитлера был свой взгляд на мир, и он это наглядным образом и продемонстрировал в январе 1914 года. А заготовки для этого небольшого чуда были сооружены и подготовлены еще задолго до того.
Когда попали к Гитлеру фотоматериалы, принадлежащие Редлю, мы в точности не знаем.
Если Гитлер их забрал 25 мая 1913 года (при заезде в Прагу на пути из Вены в Мюнхен, что вполне укладывается во временные расчеты), то это свидетельствует о нескольких важных принципиальных моментах.
Во-первых едва ли Гитлер мог себе это позволить, не имея санкции еще живого Редля; во-вторых, миссия Гитлера могла иметь в виду не только его личные интересы, но Редль мог распорядиться об изъятии каких-то особо важных документов, имея в виду и собственное будущее – и это подчеркивает ту степень доверия, которую испытывал Редль к Гитлеру; в-третьих, Гитлер был вполне своим человеком в доме Редля, если в этой миссии ему не помешали слуги (если они находились дома) и соседи; в-четвертых, тот факт что Урбанский вынужден был обратиться к услугам слесаря, свидетельствует о том, что ключей у Урбанского не было, а вот у Гитлера, похоже, были: от отпер все, что хотел, и запер это все за собой, уходя.
Все это свидетельствует о том, что Гитлер был своеобразным «двойным агентом» между Редлем и остальными контрразведчиками – и, вполне в соответствии с общими принципами гитлеровского манипулирования с людьми, обе стороны если не безраздельно, то сильно ему доверяли. Это доверие, очевидно, стоило Редлю жизни, но зато Гитлеру – спасения его жизни с помощью еще живого и уже покойного Редля.
Иные существенные моменты заключаются в особых отношениях Гитлера с Рудольфом Хойслером: если последний не помешал Гитлеру в выполнении его миссии 25 мая 1913 года, а теперь в Мюнхене не мешал Гитлеру доводить это дело до конца, то он уже тоже являлся «двойным агентом» между контрразведкой и Гитлером, которого последний также сумел переподчинить в свою пользу.
Разумеется, фотоматериалы, попавшие от Редля к Гитлеру, могли сменить владельца еще раньше – задолго до смерти Редля. Но нам представляется, что это было бы слишком большой неосторожностью со стороны профессионала Редля, а потому маловероятно.
Итак, с мая 1913 года в руках Гитлера какие-то секретные фотоматериалы. Что он должен был с ними сделать? На случай такой ситуации, какая произошла в январе 1914, он должен был их размножить.
Едва ли сам Гитлер был фотомастером. Едва ли таковым был и его напарник Хойслер. Едва ли вообще можно было заниматься фотоработами на квартире Поппа по секрету от последнего и его домашних.
Следовательно, Гитлеру уже в 1913-1914 году требовался фотомастер, которому можно было доверять работу с заведомо опасными и преступными материалами.
Найти такого было непросто, а найденного нужно было не терять.
Очевидцы относят начало дружбы Гитлера с упоминавшимся Генрихом Хоффманом к 1920 году[1222]. Нам же кажется, что их сдружила именно описываемая история: Хоффман жил в Мюнхене еще с 1908 года. Понятно, при посторонних они не должны были вспоминать об этих криминальных делах в двадцатые годы или позже.
Итак, фотоматериалы размножаются, рассылаются в пражские и венские газеты и прочим адресатам: в штаб 8-го корпуса, в контрразведку в Вене и т.д.
Одновременно тот же «ученик реального училища» (не случайно Гитлер назвал себя так в анонимных посланиях!) посылает ультиматум в контрразведку: если не будут приняты его условия, а именно, освидетельствование 5 февраля в Зальцбурге, освобождение от воинской службы, возвращение живым в Мюнхен и оставление в покое на оставшиеся времена, то будут опубликованы и другие документы – указано, какие именно.
Понятно, что условия Гитлера принимаются, и все происходит так, как он желает: у контрразведки выбора нет. Недаром даже только за осуществленную часть этой гитлеровской операции Урбанский расплачивается собственной карьерой!
Особым сигналом принятия его условий и является согласие на перевод освидетельствования в Зальцбург. Для Гитлера это, однако, означало и нечто иное: его явно не тянуло на место смерти матери, и он не желал даже случайных встреч со знакомыми.
Гитлера оставляют в покое, но через 10 дней после освидетельствования в Зальцбурге Гитлера покидает Хойслер. Его явно отзывают в Вену, поскольку становится ясным, что он не справляется с ролью надсмотрщика над Гитлером, а отношения с последним нужно строить на других основах.
Гитлер одерживает крупную победу, но она оказывается фундаментом целой серии последующих поражений.
С этого времени уже не Редль и не Занкевич являются рабами той пачки фотографий, где изображаются они трое – по принципу раба лампы Алладина: кто владеет лампой, тому принадлежит мир. Кто владел этой пачкой фотографий, тому принадлежал не весь мир, а только Гитлер, но, как показала история ХХ века, это была довольно весомая часть всего земного мира!
Так уж получилось, что молодой человек, оказавшийся чисто техническим инструментом в жестоких играх австрийской разведки и контрразведки против двух матерых разведчиков и контрразведчиков, оказался самым главным и важным элементом временного триумвирата.
Этот же символический триумвират оказался ахиллесовой пятой Адольфа Гитлера – точкой, нажимом на которую можно было подчинять его волю и заставлять его принимать решения, идущие вразрез с его собственными интересами и стремлениями.
Этот механизм сработал неявным образом уже через полгода, когда Гитлер, уступая даже только потенциальной угрозе такого нажима, был вынужден перевернуть всю свою жизнь.
Гитлер продолжал жить в Мюнхене у Поппа (уже один), не решаясь ни вернуться в Австрию, ни уехать далеко от закопанных в Шпитале фамильных сокровищ – и дождался того, что грянула Первая Мировая война.
Вот тут-то в первый раз Гитлер и ощутил угрозу возможного удара по своей болевой точке: если бы в атмосфере патриотической истерии и острейшей шпиономании, охватившей все воюющие государства Европы, немецкая полиция или контрразведка получили бы от своих австрийских коллег эту самую пачку фотографий, запечатлевших Гитлера в недвусмысленной близости с двумя признанными российскими шпионами, то за жизнь будущего фюрера германской нации нельзя было бы дать и гроша. Фотографии же эти тогда наверняка находилась в распоряжении Ронге и его подчиненных, никакой пользы для них не имели, но зато однозначно могли погубить Гитлера, к которому эти венские контрразведчики относились теперь понятно с какими эмоциями.
Вот и пришлось Гитлеру 2 августа 1914 года бежать. А единственный путь побега, на котором его не стали бы преследовать, лежал на фронт.
Вот так Гитлер оказался патриотом-добровольцем чужой и вовсе не любимой им страны.
Основной итог данной нашей книги и состоит в том, что мы показали наличие вполне конкретного механизма, пользуясь которым можно было подчинять Гитлера. А вот то, кому, каким образом и в какие моменты удавалось завладевать этим волшебным механизмом – это предмет исследования уже наших следующих книг.
[1] Эти слова Т. Манна воспроизведены на обложке книги: М. Кох-Хиллебрехт. Homo Гитлер: психограмма диктатора. Минск, 2003.
[2] М. Кох-Хиллебрехт. Указ. сочин., с. 18.
[3] Совершенно не случайно появление таких, например, книг: А. Буллок. Гитлер и Сталин. Жизнь и власть. В двух томах. Смоленск, 1994 или Д. Сьюард. Наполеон и Гитлер: Сравнительная биография. Смоленск, 1995.
[4] И. Фест. Гитлер. Биография. Путь наверх. М., 2006, с. 23.
[5] Д. Сьюард. Указ. сочин., с. 250, 281-282.
[6] Слово товарищу Сталину. // Составитель Р. Косолапов. М., 2002, с. 202.
[7] В. Мазер. Адольф Гитлер: легенда, миф, действительность. Изд. 2-е, Минск, 2002, с. 180.
[8] Там же, с. 179.
[9] Кох-Хиллебрехт ссылается на первоисточник: G. Heinson. Lexikon der Völkermorde. 1998. S. 56.