Все строевики и все штабисты, таким образом, поднимались на новые должности, на две-три ступеньки выше прежних; были ли эти прежние ранее освоены ими вполне профессионально – это тоже можно предполагать с известной натяжкой.
Таким образом, контингент работников всех штабов замещался накануне 1941 года людьми, не имевшими никакого опыта работы на тех конкретных должностях, на которых они оказались к началу войны, а также, что немаловажно, как правило не имевших и ни малейшего опыта работы друг с другом. Причем устоявшаяся доносительская система не способствовала и установлению сугубо человеческих, личных контактов, а без этого невозможна никакая служебная спаянность. Все это возникало позднее – среди уцелевших уже в ходе самой войны. И офицерский и генеральский корпус уже после войны снова был достаточно сплоченной и организованной силой, с которой приходилось считаться и Сталину, и его преемникам.
При этом именно в годы репрессий были разработаны «мирные» планы дальнейшего расширения армии. «К концу 1937 года в Наркомате обороны был разработан план развития и реорганизации РККА на третью пятилетку (1938-1942 годы). 27 ноября 1937 года этот план был представлен руководителям партии и правительства. Через день он был утвержден»[941] – чего там долго думать!
В ходе этой реформы предполагалось достичь таких показателей: «Общая численность РККА по мирному времени с учетом всех организационных мероприятий должна была составить:
– на 1 января 1938 года – 1 606 520 человек;
– на 1 января 1939 года – 1 665 790 человек;
– на 1 января 1943 года (по завершению всей программы) – 1 780 000 человек.
На военное время численность Вооруженных Сил первой очереди определялась в 6 503 500 человек против 5 800 000 человек по ранее действовавшему плану»; все это, заметим, – включая численность флотского состава[942].
Но действительность опрокинула все эти жалкие планы!
В мирный для Советского Союза день 20 сентября 1939 года Красная Армия насчитывала 5 289 400 человек, в мирный день 1 апреля 1940 года – 4 355 669 человек, в мирный день 1 июня 1940 года – 4 055 479 человек[943], а в мирный день 21 июня 1941 года – 5 080 977 человек[944], и все это – не считая численности флотского состава[945]!
Сколько же средств стоило обнищавшей и полуголодной стране годами содержать воинство такого размера?
И, главное, сколько же подготовленных командиров требовалось такой орде?
Маршал Ворошилов докладывал 29 ноября 1938 года: «В ходе чистки в Красной Армии... мы выдвинули более 100 тысяч новых командиров»[946].
Дальше – больше: «только за 1938-1940 гг. армия получила 271,5 тыс. офицеров»[947]!
Но это были волки, готовые грызть друг друга, но никак не военные профессионалы, занимающие подходящие им должности!
Вот им-то и предстояло руководить войсками, они и наруководили!
Все это было прекрасно известно и понятно всем военным профессионалам во всех остальных армиях мира. Война СССР с Финляндией зимой 1939-1940 годов продемонстрировала полнейшее убожество советского командования на виду всего света.
Вот как об этом писал сам главнокомандующий Финской армией маршал Маннергейм (до 1917 года – генерал-лейтенант Русской армии): «Начальствующий состав русской армии представляли люди храбрые, обладающие крепкими нервами, их не очень беспокоили потери. Для верхних „этажей“ командования были характерны нерасторопность и беспомощность. Это находило отражение в шаблонности и ограниченности оперативного мышления руководства. Командование не поощряло самостоятельного маневрирования войсковых подразделений, оно упрямо, хоть тресни, держалось за первоначальные планы. Русские строили свое военное искусство на использовании техники, и управление войсками было негибким, бесцеремонным и расточительным. Отсутствие воображения особенно проявлялось в тех случаях, когда изменение обстановки требовало принятия быстрых решений. Очень часто командиры были неспособны развить первоначальный успех до победного финала. /.../
Русский пехотинец храбр, упорен и довольствуется малым, но безынициативен. В противоположность своему финскому противнику он привык сражаться в массах. /.../ В истории войн можно встретить лишь редкие примеры такого упорства и стойкости, да и они были показаны древними народами»[948].
Поэтому к лету 1941 года на Красную Армию существовало два противоположных взгляда: Сталин, его ближайшие помощники и многие командиры Красной Армии считали, что она полноценно существует, а специалисты в других странах считали, что ее попросту нет; исходя из этого немцы, в частности, и строили свои планы на войну!
Истина, как это нередко бывает, оказалась где-то посредине – это и определило реальный ход и исход войны. «Россия никогда не была такой сильной, какой ее считали сами русские, но она не была и такой слабой, какой ее представляли враги» – отмечал постфактум Уинстон Черчилль[949]; себя он тоже должен был бы причислить к упомянутым врагам!
При этом, как оказалось, виднейшие руководители Вермахта, включая Гитлера, даже и представить не могли себе, какого же низкого качества была работа высших штабов Красной Армии – даже через три с половиной месяца после начала военных действий.
Но именно поэтому лично Гитлер и проиграл Вторую Мировую войну осенью 1941 года, когда ее исход казался еще очень и очень неопределенным!
3 октября 1941 года Адольф Гитлер выступил в Рейхстаге со знаменитой речью, в которой заявил, что под Москвой развернуто наступление немецких войск, равного которому по силам не знает мировая история – «противник уже сломлен и никогда больше не поднимется»[950]!
30 сентября началось вспомогательное наступление немцев на Брянский фронт (командующий – тогда генерал А.И. Еременко), а накануне речи Гитлера – 2 октября – генеральное наступление с целью охвата и окружения всех советских войск, оборонявших Москву: целиком двух фронтов – Западного (командующий – тогда генерал И.С. Конев) и Резервного (командующий – маршал Буденный).
Двухступенчатое начало операции «Тайфун»[951] диктовалось стремлением использовать в каждом из ударов все силы немецкой авиации, сосредоточенной на московском направлении. У немцев во 2-м воздушном флоте под командованием генерал-фельдмаршала Альберта Кессельринга было собрано для этого 1320 самолетов (720 бомбардировщиков, 420 истребителей, 40 штурмовиков и 140 разведчиков)[952].
Им противостояли 1368 советских самолетов (578 бомбардировщиков, 688 истребителей, 36 штурмовиков, 46 разведчиков)[953].
Формально «силы ВВС[954] Красной армии на московском направлении практически не уступали противнику»[955].
Но это – только формально. И основное различие было не в качестве самолетов, а в качестве командования. Вместо единого «кулака», как у немцев, советские самолеты московского направления имели не одного, а минимум пять «хозяев»: три командования ВВС трех названных фронтов, командование Дальней бомбардировочной авиации и командование ВВС ПВО[956] Московской зоны обороны. Причем ВВС ПВО, как будет рассказано ниже, вступили в борьбу под Москвой лишь 5 октября (а это – 423 истребителя и 9 разведчиков[957]), а дальние бомбардировщики (368 машин[958]) – еще того позднее!
Командование же сухопутными войсками Красной Армии и вовсе утратило руководство собственными войсками.
Положение Красной Армии оказалось действительно ужасным – ужасным настолько, что этого даже не знали в Москве: связь со штабами фронтов и армий рухнула так внезапно и сразу, что о начавшемся 2 октября наступлении немцев первыми узнали не генштабисты и не разведчики, а политработники тылового Московского военного округа (МВО) – только из прямой открытой радиотрансляции речи Гитлера[959]. Целая ночь потом у них ушла на то, чтобы сделать перевод речи и вручить его непосредственному начальству, которое всполошилось – но не сразу.
Спасителем Москвы оказался, тем не менее, вопреки сложившимся легендам, не Сталин и не Жуков, а генерал (тогда – дивизионный комиссар) К.Ф. Телегин – член Военного совета (т.е. политический комиссар) МВО, замещавший в тот момент командующего округом, генерала П.А. Артемьева, выехавшего в район Тулы, оказавшейся в угрожаемом положении – о чем ниже.
Телегин рассказывает: «в Генеральном штабе сообщили, что еще 27 сентября Ставка предупредила командование Западного, Резервного и Брянского фронтов о возможном наступлении противника в ближайшие дни на Московском направлении и потребовало приведения войск в полную боевую готовность /.../.
Первая тревожная весть поступила в ночь на 1 октября. На участке Брянского фронта противник крупными силами начал наступление. /.../
З октября случилось непредвиденное: противник ворвался в Орел. Над Тулой нависла непосредственная угроза. /.../
Все внимание Ставки теперь сосредоточивалось на Орловско-Курском направлении, куда спешно перебрасывалась с Вяземского рубежа 49-я армия под командованием генерал-лейтенанта И.Г. Захаркина. /.../ Связаться по телефону со штабами Западного и Резервного фронтов все еще не удавалось, не возвращались и наши два офицера связи, а радиосвязи штаб округа не имел [!!!].