Вероятнее всего, заслуженному фронтовику Гитлеру удалось без помех осуществить обе эти вывозные операции. Заметных скандалов вокруг этого, во всяком случае, не зафиксировано.
Эти рассуждения вполне сочетаются с соображениями, приводимыми ниже, о том, что реализация значительной части клада Иоганна Непомука была осуществлена Гитлером лишь в двадцатые годы.
Разумеется, клад Иоганна Непомука вовсе не должен был обеспечивать регулярное финансовое поддержание существования Гитлера: ведь Адольф, так или иначе, что-то дополнительно и зарабатывал все эти годы (что он и выдавал за свои единственные источники доходов!), а с 1925 года – довольно основательно: за счет продажи «Майн Кампф» и других публикаций!
Понятно, что «наследство» от Иоганна Непомука, никем и никак не учтенное, составляло значительные резервы для финансовых маневров Гитлера – в этом и состояла его главная роль.
И наличие таких резервов ощущается очень весомо.
«Его обнаруженные уже после войны документы свидетельствуют, что /.../ его расходы значительно превосходили декларированные им доходы /.../. В письме к властям /.../ он уверяет об отсутствии у него средств и о своем скромном образе жизни: „Имуществом или капиталами, которые я мог бы назвать собственными, я нигде не располагаю. Мои личные потребности ограничиваются самым необходимым, а именно в том смысле, что я полностью воздерживаюсь от употребления алкоголя и табака, питаюсь в самых скромных ресторанах и, помимо того что плачу небольшую квартплату, не имею никаких расходов, за исключением издержек писателя-политика на рекламу... И автомобиль для меня это только средство для работы. Только с его помощью я могу осуществлять свою постоянную деятельность“. В сентябре 1926 года он заявил, что не в состоянии платить начисленные ему налоги, и не раз говорил о своей большой задолженности перед банком. И еще годы спустя он будет при случае вспоминать об этом периоде и скажет, что порой ему приходилось питаться одними яблоками»[673].
Действительно, доходы от «Майн Кампф» в первые годы обещали многое, но затем резко покатились вниз: «10 декабря 1926 года выходит 2-й том „Майн Кампф“ /.../. Если 1-й том был продан в 1925 году в количестве почти 10 000[674], а год спустя к ним добавились еще около 7000, то в 1927 году оба тома находят только 5607 покупателей, а в 1928 году и того меньше – всего лишь 3015»[675].
1929 год оказался по-настоящему кризисным – и для всей западной экономики, и для Гитлера лично. Но кризис этот послужил затем трамплином для успехов национал-социализма – и возродил и усилил интерес к произведениям писателя Гитлера: «Продажа книги возросла лишь после превращения НСДАП в массовую партию, особенно когда вышло дешевое издание стоимостью всего 8 марок за оба тома. В 1930 году было продано 54 086 экземпляров, в 1931-м – 50 808, а в 1932-м – 90 351, а затем, начиная со следующего года, продажа уже стала превышать в несколько раз стотысячный рубеж. В 1943 году общий тираж книги составил 9 840 000 экземпляров»[676] – Гитлер, таким образом, превратился в конечном итоге в писателя-супермиллионера!..
Колоссальный денежный фонд, созданный в результате таких продаж, не тратился Гитлером в годы его правления на личные нужды, но создал особый механизм, с помощью которого Гитлер совершенно не подконтрольно для других мог подкупать нужных людей и финансировать операции любой направленности.
Иное дело то, как он поступал еще до прихода к власти. Характерно, что вопреки, казалось бы, всякой логике, именно в эти кризисные для него годы, 1928-1929, Гитлер позволяет себе баснословные личные расходы!
С начала 1926 года Гитлер поселился в Берхтесгадене – на вилле Бехштайнов; хозяин был владельцем знаменитейшей фабрики, производившей фортепьяно, а его жена и он сам – ревностными поклонниками Гитлера[677].
«„Это было невыносимо. Бехштейны сами говорили, что им несколько неудобно мое присутствие, все-таки они были людьми светскими, несколько напыщенными, то есть полной противоположностью нам [национал-социалистам][678]“, – вспоминал Гитлер в своих дневниках. „Года полтора-два после этого с перерывами я прожил в отеле «Deutsches Haus» в Берхтесгадене, но всегда в одной и той же комнате /.../“.»[679]
15 октября 1928 года[680] (Залесский называет другую дату – 3 марта 1927 года[681]) Гитлер арендовал довольно простенькую виллу «Вахенфельд» в Оберзальцберге – за 100 марок в месяц[682]. Старшая сестра Гитлера Ангела Раубаль, бывшая до того скромной служащей в Вене, с самого начала была приглашена на роль домоправительницы в этом имении. Затем, по-видимому в 1929 году[683], эта вилла была приобретена в собственность за 30 тысяч марок – покупка оформлена на Ангелу Раубаль[684]. Позднее «Вахенфельд» был перестроен в знаменитое роскошное поместье «Бергхоф» – это происходило уже после 1933 года за государственный счет[685].
Примерно тогда же Гитлер приобрел очередной совершенно необходимый ему автомобиль – роскошный шестиместный «Мерседес-Компрессор» за 20 тысяч марок[686]. А в сентябре 1929 он снял девятикомнатную квартиру в престижном районе Мюнхена за 4176 марок в год[687] (ее называют и 15-ти комнатной[688]).
Едва ли это могло покрываться благотворительностью его известных поклонниц, хотя ходили слухи, что «Вахенфельд» якобы полностью финансировался Бехштайнами[689]. Это, однако, было, скорее всего, сознательным напусканием тумана, хотя: «Фрау Бехштайн помогает ему при покупке мебели, а Вагнеры из Байрота снабжают дом постельным бельем и посудой»[690] и т.д.
«Мерседес», приобретенный в 1929 году, оказался уже не первым автомобилем, порожденным аналогичным «чудом»: еще в 1923 году «ему нужна была машина для себя, чтобы добираться до собраний быстрее. Он подобрал себе одну машину, которая выглядела как конная коляска без верха, но вскоре поменял его на „зельв“, заплатив из средств, которые загадочным образом нашел сам в тайне от всех[691]. Это был грохочущий монстр, его концы, казалось, движутся в разных направлениях, однако Гитлер считал, что это придавало ему дополнительное достоинство, и с тех пор не помню, чтобы он когда-либо пользовался трамваем или автобусом»[692]. После путча в ноябре 1923 года тот автомобиль был конфискован властями[693].
Совершенно понятно, почему именно в кризисном 1929 году Гитлер мог и должен был усилить собственные траты: с одной стороны, в условиях общего рыночного кризиса цена семейного золота стала заметно относительно расти – и Гитлер мог отоварить его с наибольшим успехом; с другой стороны, вложения в недвижимость спасали имеющиеся денежные запасы от вновь угрожавшей инфляции!
Можно сделать вывод, что, начиная с весны 1906 года, Гитлер был вовсе лишен каких-либо материальных забот – что полностью соответствует и его фактическому положению дел и его субъективным настроениям по этому поводу – за исключением периода 1909-1910 годов, о котором особо.
Эта очевидная финансовая независимость Гитлера сбивала с толку любого, кто задумывался о ее возможной основе, и заставляла выдвигать самые разнообразные и нередко нелепейшие предположения об источниках финансирования Гитлера. Она же позволяла ему вести самые рискованные политические игры – его личное материальное положение не зависело от их непосредственного исхода!
Понятно, что тут возникали вопросы о таинственной поддержке, получаемой Гитлером неизвестно от кого – о чем поговаривали уже с 1921 года, и Гитлеру постоянно приходилось отбиваться от обвинений, исходящих от его собственных соратников.
В уже цитированном воззвании Эрнста Эреншпергера говорилось: «На вопросы со стороны отдельных членов, на что же он, собственно, живет и кем он раньше работал, он всякий раз реагировал гневно и возбужденно... Так что его совесть не может быть чиста, тем более что его выходящие за все рамки связи с женщинами, перед которыми он уже не раз называл себя „мюнхенским королем“, стоят очень много денег»[694]. В последнем обвинитель, конечно, ошибался: не Гитлер тратил тогда на женщин деньги, а они на него!..
В том же 1921 году Гитлер отвергал обвинения в том, что якобы получает гонорары за речи на партийных собраниях[695].
«Несомненно, в ранние годы командование немецкой армии в Баварии предоставляло денежную поддержку организации, которая всячески обещала бороться с коммунистами, но к 1923 году этот источник стал иссякать, так как нацисты становились чересчур независимыми»[696].
«В то время бытовало мнение, что партия получает деньги от французских оккупационных властей, хотя поверить в это было решительно невозможно, вспомнив яростную кампанию, которую вели нацисты против французов после оккупации Рура в начале 1923 года»[697].
В 1925 году Гитлер заявлял на суде по делу о клевете, выдвигавшейся против него еще в 1923 году: «Меня оскорбили, все общественное мнение показывает на меня пальцем и говорит, что Гитлер подкуплен на французские деньги!»[698]
Но весной 1923 года тактика Гитлера была действительно крайне двусмысленной: он по существу развалил общенациональный фронт сопротивления оккупантам-французам. Гитлер «вышел из единого национального фронта и пригрозил своим опешившим сторонникам, что исключит из НСДАП всякого, кто будет активно участвовать в сопротивлении Франции. Есть факты, подтверждающие, что он выполнял эту угрозу. /.../ Когда командующий рейхсвером генерал фон Сект, беседуя с Гитлером в начале марта, спросил, присоединится ли Гитлер со своими сторонниками в случае перехода к активному сопротивлению к рейхсверу, то получил недвусмысленный ответ, что сперва нужно сбросить правительство. И представителю рейхсканцлера Вильгельма Куно он тоже четырнадцать дней спустя заявил, что сперва нужно покончить с внутренним врагом. „Надо призывать не «долой Францию», а долой предателей Отечества, долой ноябрьских преступников!“»[699]