Для социологии села важными методологическими положениями являются, во-первых, то, что сельскохозяйственное производство представляет собой сферу, обеспечивающую целостность народнохозяйственного организма и без которой невозможно функционирование других отраслей; во-вторых, причастность огромного количества людей к работе, к жизни в деревне – численность сельских жителей в России в 1989 году составила 39 млн. человек, или 26% всего населения.
До революции, когда деревня состояла из мелких производителей, она была достаточно крепкой, устойчиво консервативной единицей с тенденцией к еще большему обособлению и раздроблению. На первых этапах существования коллективных форм хозяйствования село и его главные социальные институты – колхоз, совхоз – в основном совпадали между собой. В дальнейшем, начиная с 50-60-х годов, когда усилилась направленность к концентрации, специализации и укрупнению сельскохозяйственного производства, деревня, как единство производственных и территориальных аспектов жизни людей, вновь распалась, но теперь уже на иной основе, что, как показала жизнь, обернулось крупными экономическими и социальными просчетами. Этот разрыв особенно наглядно виден на соотношении количества колхозов и совхозов и сельских населенных пунктов: уже в 1980 году на одно сельскохозяйственное предприятие приходилось в среднем по 10 населенных пунктов.
К середине 80-х годов ситуация в сельском хозяйстве показала во всем объеме тот кризис, к которому привела аграрная политика. Лицо деревни определяло не то небольшое количество передовых колхозов и совхозов, а их основная масса, которая все больше и больше отставала от реальных потребностей времени, знаменовала тот тупик, к которому привел процесс коллективизации в стране, обернувшийся разорением деревни, массовой миграцией, снижением престижа работы на земле. А апофеоз всего этого – ввоз хлеба в нашу страну с начала 60-х годов.
Экономический кризис на селе сопровождался далеко идущими изменениями и в социальной жизни. В деревне сложилась очень непростая социально-демографическая ситуация, что прежде всего проявилось в усилении миграционных процессов. Уменьшение сельского населения в основном происходило за счет центра европейской части, Севера и Сибири (Т.И.Заславская).
Технический прогресс, попытки совершенствования организационных форм управления не привели к эффективности и новому качеству труда, что поставило на повестку дня такие неотложные вопросы, как изменение форм землевладения, качественной структуры занятости, подготовка работников, способных коренным образом повысить производительность труда.
Важно посмотреть на сельскую жизнь еще с одной стороны. Несмотря на неоднократные попытки улучшить материальное благосостояние жителей села (так, с 1970 по 1989 год зарплата рабочего совхоза выросла с 98,5 до 196 руб.), уровень реальных доходов колхозников и рабочих совхозов серьезно уступал этому показателю в городах. И не столько в плане различия зарплаты, сколько в том, что сельские труженики не пользуются тем комплексом благ по жилью, по коммунальному обслуживанию, по транспортной сети, которые имеются у работников, живущих в городах.
По-прежнему много проблем, связанных с удовлетворением духовных потребностей населения. Хотя некоторые количественные характеристики социального и культурного развития на первый взгляд улучшались (величина жилищного фонда, количество клубных учреждений и киноустановок), нельзя не заметить бедность того книжного фонда, отсутствие клубов и домов культуры не только во многих селах и городах, но даже в районных центрах (в 1986 г. около 400 райцентров не имели домов культуры). В целом культурное обслуживание на селе не отвечает потребностям времени, запросам сельских тружеников.
Но главное все же в том, что коренным образом, стратегически изменилось сознание и поведение крестьянства, что выработало у него особую форму образа жизни и специфическую реакцию на происходящие в обществе процессы. В начале коллективизации, в 30-х годах, отношения колхоза и семейного двора складывались так, что колхоз выступал своеобразным филиалом крестьянского семейного хозяйства. Это проявлялось в том, что крестьянин так же упорно, самозабвенно и настойчиво трудился в колхозе, как привык ранее работать в своем индивидуальном хозяйстве, не считаясь ни с какими затратами, временем. Однако в 50-60-е годы происходил процесс «тихой коллективизации», который, по выражению В.Г.Виноградского, по форме означал укрупнение коллективных хозяйств, закрытие неперспективных сел, а по сути, осуществил радикальную перестройку крестьянской жизни: теперь уже двор превратился в филиал колхоза. Двор ставился в центр забот сельского жителя, он питался, развивался, существовал за счет коллективного хозяйства, начал быстро, систематически и сознательно подключаться к финансово-ресурсному потенциалу колхозов и совхозов, в полной мере воплощая широко известное присловье: «Все вокруг колхозное, все вокруг мое» (2).
Именно такая ситуация, когда двор и колхоз (совхоз) – взаимные филиалы, взаимные «фильтры» и взаимные «угодья» – объясняет и то ожесточенное сопротивление скороспелой аграрной политике неолиберального толка, которая в начале 90-х годов была намерена «облагодетельствовать» крестьян без их ведома и желания.
А если учесть, что одновременно произошел распад интеллектуальной среды деревни, то все это позволяет сделать вывод: положение крестьянина серьезно дестабилизировано, продолжается процесс раскрестьянивания, жители села утратили во многом необходимую духовную общность с землей. Произошло отчуждение человека деревни от труда и его результатов, что, в свою очередь, не могло не сказаться на экономической и социальной эффективности сельского хозяйства в целом (П.И.Симуш).
Не внесли ясности и преобразования, начатые в России после 1991 года. Большинство колхозов и совхозов как по объективным, так и по субъективным причинам распалось. Уровень сельскохозяйственного производства резко снизился. Фермерское движение, которое росло до 1993–1994 годов, пошло вспять, и надежды на эту форму хозяйствования не оправдались. Жизнь показывает, что «стихия рынка – это самое лучшее средство разорения сельскохозяйственного производства и крестьян» (Г.С.Лисичкин, 1997).
Общественное сознание крестьянства как никакой другой группы представляет весьма противоречивую картину. И главное, даже те ростки возрождения хозяйского отношения к земле, которые появились среди части как бывших, так и настоящих крестьян, фактически загублены неразумной аграрной политикой уже новых политических деятелей России.
История советской деревни – это путь непрерывных экспериментов, которые проводились в режиме поиска реальных резервов для повышения эффективности сельскохозяйственного производства, для улучшения жизни крестьян, но которые оборачивались провалом и еще большим погружением в бесперспективное будущее.
Беды советской деревни начались с огульного, всеохватывающего процесса создания одной формы собственности – колхозной. А ведь еще в середине 20-х годов, когда деревня после введения нэпа достигла уровня 1914 года, в ней существовало 14 (!) форм собственности (от снабженческо-сбытовой до товариществ по совместной обработке земли) (В.Н.Большаков, 1928). Даже коммуны были порождением творчества части рабочих и крестьян, которые мечтали о коллективных формах хозяйствования. Как показал в своем исследовании В.В.Гришаев, эта форма хозяйствования охватила незначительную часть населения. Но главное, она не навязывалась всем без исключения, хотя и имела некоторые льготы и поддержку со стороны государства (3).
Внедрение однопорядковости в виде колхозной формы собственности подрубило реально существующее многообразие форм собственности, в том числе и индивидуальной, и во многом ограничило как экономические, так и социальные возможности крестьянства. Разве не парадоксом выглядит факт, что приусадебные участки селян, индивидуальные участки земли жителей рабочих поселков и городов, имеющих в своем распоряжении менее 1 % земли, в 70–80-е годы давали 60% товарного картофеля, 30–40% овощей, 20–30% масла и молока.
Это усугублялось тем, что максимально ограничивалась свобода крестьянства: до середины 50-х годов они не имели права самовольно покинуть колхозы, ибо не имели паспортов. Однако в общественном сознании начиная с конца 40-х годов постепенно созревало понимание того, что проводимая в стране долгие годы политическая линия на форсированную индустриализацию за счет села и неэквивалентного обмена с городом дальше продолжаться не может и необходимы решительные меры по укреплению сельского хозяйства.
Эти начинания после смерти Сталина нашли отражение в, постановлениях ЦК КПСС и Совета Министров СССР о мерах по изменению ситуации в сельском хозяйстве. Отчасти это выразилось в ряде экспериментов как экономического, так и социального характера.
Что касается экономических экспериментов, то они были связаны то со всеобщим внедрением кукурузы во всех климатических зонах, то со строительством силосных башен, то с кампаниями по кролиководству и т.д. и т.п. По сути, эти меры решали частные вопросы, кардинально не затрагивающие интересы крестьянства в целом. Даже такая широкомасштабная акция, как освоение целины, подняв в дорогу миллионы людей, искренне поверивших в ее значение, не решила того, на что она была нацелена, – обеспечить продовольствием всю страну.