Посланник в Белграде Вл. Гизль и раньше говорил, что не примет ответ, если хоть одна запятая не будет соответствовать австрийским требованиям. Он принял Пашича достаточно прохладно, сидя на чемоданах, взял сербский ответ и едва просмотрел его. Он заметил единственный отказ от требования участия австрийских чиновников в расследовании на территории Сербии и тут же заявил, что нота недостаточна и потребовал паспорта австрийских дипломатов. В тот же день миссия выехала из Белграда специльным поездом со всеми архивами и вещами, которые были упакованы заранее.52
После событий 23 июля дипломатия всех ведущих стран Европы усилила свою деятельность, ибо сложилась новая обстановка, которая требовала новых энергичных шагов и тонких маневров. Теперь было уже ясно, что австро-сербский конфликт предупредить не удалось. Правда, Австрия объявила Сербии войну лишь 28 июля, но это не меняло главного: на Балканах началась война. «Пороховая бочка» взорвалась. Но большой всеевропейский пожар еще не начался. Дипломаты боролись – одни, особенно российские – за отсрочку «пожара», другие – за ускорение, но с выгодных позиций для себя и в ущерб противнику.
Центр кризиса и дипломатической борьбы переместился с Балкан к центру Европы. Главной в этой борьбе стала дуэль дипломатов Германии и России.
Получение известия о вручении австрийского ультиматума и его содержание всколыхнули руководящие круги России. Срочно, 24 июля в 12 часов дня был собран Совет министров, который обсудил новую ситуацию. Было заявлено, что Россия озабочена надвигающимся конфликтом, который не может оставить ее равнодушной. Совет министров решил оказать Сербии всестороннюю помощь (дипломатическую), но предложил ей отвести войска от границы в случае вторжения австрийских войск не оказывать сопротивления. Но заявить, что уступает силе и вручает свою судьбу великим державам.53 В Петербурге надеялись, что конфликт возможно ограничится Балканами и решили, если потребуют обстоятельства, провести мобилизацию Киевского, Одесского Московского и Казанского военных округов, войска которых были нацелены против Австро-Венгрии. Она была объявлена 29 июля.54
С.Д.Сазонов все еще не терял надежды избежать большой войны и ограничить конфликт Вены и Белграда, сделать его региональным. А если этого не получиться, то надо вести дело так, чтобы всем стало ясна агрессивность австро-венгерских намерений относительно миролюбивой Сербии. Для укрепления духа в Белград отправили телеграмму Сазонова о том, что «Россия не оставит Сербию в беде».55
Сазонов понимал все значение австрийского ультиматума и говорил, что «настал рас расчета между двумя лагерями».56 В Петербурге расценили ультиматум Сербии как неслыханно дерзкий и категоричный, как вызов России (через голову Сербии),затрагивавший ее интересы и честь державы.57 Поняли и полную расстановку сил: удар направлен из Вены, но действовать надо на Берлин.58
Сазонов обратился через послов к Антанте, пытаясь организовать совместное выступление Франции и Англии. Особое внимание убедить Лондон, заявить как в 1911 г., что он поддержит своих союзников и этим опять остановит Берлин, Россия сможет избежать войны с Германией или хотя бы добиться отсрочки. «Иначе, - добавлял Сазонов, - прольются реки крови».59
Но ничего этого не получилось. В Париже не было еще руководителей внешней политики, они прибыли во Францию только 30 июля. Министр, исполнявший обязанности премьера, заявил, что Франция не собирается «драматизировать» события, и что, может быть, и Россия не станет воевать.60 Из Лондона по-прежнему шли уклончивые ответы. Грей толковал о «конфликте тевтонов и славян», не имеющем якобы значения для всей Европы.61
Сазонов надеялся на посредничество четырех европейских держав (Англия, Германия, Франция, Италия), способное охладить Вену и погасить конфликт вообще. Но Берлин и Вена отказались от коллективного посредника, а британский посол Дж. Бьюкенен все время повторял, что Англия из-за Сербии воевать не станет.62
25 июля Германия сообщила Англии и Франции, что «ссора Австрии с Сербией» может быть покончена лишь усилиями этих двух стран, их конфликт должен быть локализован, ибо всякое вмешательство третьей державы (имелась ввиду Россия) должно вызвать «по естественной игре союзов неисчислимые последствия».63 Это был явный шантаж и угроза в адрес России.
Германская дипломатия начала свою «игру» с Российской империей. Главой внешней политикой Германской империи был император, Кайзер Вильгельм II. В предыдущих главах уже были показаны его взгляды и методы дипломатии, вызывавшие испуг и раздражение даже у собственных сотрудников. Теперь он добился желанной цели: война стояла у порога Европы. Но объявить войну ненавистным соперникам оказалось делом непростым. Эти соперники находились на Западе и Востоке, а «западный штурм» войны появился на Юге, на Балканах. Воевать здесь Германия не собиралась, но и оставить чуть ли не единственного верного союзника не могла. Надо было найти какое-то решение этой проблемы. Принятый как святой завет «план Шлиффена» и требовала его увязки с новой, непредвиденной обстановкой. Вильгельм каким-то образом пришел к мысли, что Россия вряд ли будет защищать сербов-цареубийц, что Франция, боясь за себя, станет удерживать Россию от войны на Балканах. Англия – и это было твердое убеждение императора и его дипломатов – вообще останется нейтральной.64 Исходя их этих соображений Вильгельм решил полностью подготовиться к борьбе ф Францией и Россией и одновременно подтолкнуть Австро-Венгрию к войне с Сербией, но войне в духе «блитц-крига», молниеносной, которая не потребовала бы военного вмешательства Германии на Балканах. Исходя из тих целей, 5 июля 1914 г. император вызвал в Потсдам канцлера Т. Бетман-Гольвега, военного министра Э. Фалькенгейма, заместителя министра иностранных дел А. Циммермана и сообщил им о ходе событий, о возможной войне на Балканах, которая может вызвать участие России. Представитель вооруженных сил ответил, что к войне все готово.65
После совещания все ведущие германские деятели срочно уехали в отпуск отдыхать. Вильгельм как всегда отправился на яхте в Северное море. Газеты получили приказ освещать международные события нарочито сдержанно, в мягком тоне. Это была довольно примитивна маскировка больших достижений, но не раз терпела оглушительные, на весь всеет достижения. Это во многом объяснялось «личной дипломатией» Вильгельма II. Он был глубоко уверен в своей гениальности и божественной миссии, считал себя компетентным во всех вопросах, в том числе и внешней политике. Именно здесь, на виду у всего света кайзер совершал свои маневры, метания, резкие переходы от одного направления к противоположному. В «Дипломатическом словаре» сказано очень точно и верно о губительности для кайзера его уверенность в своих дипломатических талантах, сущность которых он усматривал в искусстве лгать, лицемерить, сталкивать монархов, а также его убеждение в неотразимости своего обаяния.67
Одной из характеристик черт слабого, бездарного, но самоуверенного руководителя было неприятие талантливых и умных сотрудников. Они мешали ему красоваться и гордиться. Напротив, люди малодаровитые, тусклые, заурядные создавали благоприятный фон для показа талантов «самого». Таков были Вильгельм, которого окружали на редкость заурядные сотрудники, ничем не обогатившие историю страны.
Среди них был Готлиб фон Ягов, которого Сазонов в воспоминаниях называл «фон Яго», занимавший в 1913-1916 гг. пост министра (статс-секретаря) иностранных дел. Его главной целью как главы МИДа была дипломатическая подготовка война. Для этого он старался обеспечить нейтралитет Англии а разложить Антанту, проводя одновременную жесткую политику по отношению к России.68 Это была явная политическая близорукость, не украшавшая главу внешнеполитического ведомства. Под стать ему был и его помощник (заместитель министра) Альфред Циммерман, позже ставший министром иностранных дел и «прославившийся» неумной и провокационной «телеграммой Циммермана», облегчившей президенту В. Вильсону объявление в 1917 г. войны Германии.69 Большая часть послов, посланников и других дипломатов ничем хорошим себя не показало, в том числе и в ходе Июльского кризиса.
Меж тем Германия готовилась к войне. Еще в 1913 г. начальник главного штаба армии генерал Г. фон Мольтке-младший (в отличие от Г. Мольтке-старшего, его дяди и способного военачальника) сказал: «Мы готовы и теперь, чем скорее, тем лучше для нас. Любая отсрочка будет уменьшать наши шансы на успех».70 Свои задачи решала и германская дипломатия. Она поддерживала и даже подталкивала Австро-Венгрию к войне с Сербией и запугивала Россию в расчете, что она отступит и позволит австрийцам быстро покончить с сербами. Одновременно немецкие дипломаты в Париже и Лондоне утверждали, что конфликт Австрии и Сербии – чисто балканского происхождения и масштаба, что он не требует вмешательства каких-либо третьих стран.71 Это была достаточно наивная позиция, но она находила отклик в определенных англо-французских кругах. При этом ставилась и еще одна задача: обелить союзницу. «Надо, - писал канцлер Бетман-Гольвег послу в Вене Чиршки, - чтобы ответственность за войну падала на Сербию и Россию. Сейчас же общественное мнение Европы против Австро-Венгрии».72