В Петербурге общественное мнение было встревожено известием о сараевском покушении. Террористический акт был единодушно осужден в российской прессе, в правительстве и при дворе. Сразу же был поставлен вопрос о последствиях, которые могли быть неисчислимыми, высказывалось отношение на счет возможного «озлобления» венских шовинистов.60 Очень трагично и в общем верно оценили случившееся и в Лондоне, где английский министр сказал российскому послу: «Волосы становятся дыбом при мысли о том, что из этого ужасного преступления может внезапно возникнуть всеобщая война».61
Тревожные голоса раздавались в близком к событиям Риме, а так же в Париже и даже Берлине.
Но в целом Европа осталась спокойной, даже равнодушной.
В то время покушения на царственных особ и видных деятелей были нередкими. С начала XX века были убиты президент США У. Маккинли, король и королева Сербии из династии Обреновичей, президент Франции С. Карно, австрийская императрица Елизавета, итальянский король Умберто I, российский премьер-министр П.А. Столыпин, многие министры, генералы, аристократы, законодатели и прочие всего – до 40 человек. Ни одно из этих преступлений однако не вызвало серьезных внутренних потрясений, а тем более – международного конфликта.
Ожидалось, что сараевское убийство, совершенное на территории Дунайской империи ее же подданными, быстро уйдет в прошлое как «внутреннее дело» Империи. Однако выстрел Принципа вопреки его намерений вызвал самые серьезные последствия. Оказалось, что его ждали в Вене и Берлине. Разумеется, там не могли знать, что и как произойдет в Сараево 28 июня. Но что-то подобное этому там ожидалось. Там давно хотели «ринуться в бой» и ждали сигнала, повода или предлога, то есть придуманного повода. И вот он появился – убит наследник австро-венгерского престола. Надо (можно) отомстить ненавистным Вене сербам. 28 июля Австрия объявила войну Сербии, через 4 дня началась большая война, ставшая мировой.
В этой связи встает вопрос о роли и значении сараевских событий и об исторической ответственности всех, кто готовил и выполнял покушение. Думается, что меньше всех вину за последовавшую катастрофу несут сами террористы. Молодые люди, не старше 20 лет, недостаточно образованные и развитые, обуянные одной – и справедливой – идеей, скорее чувством, стремлением освободить Родину и отомстить обидчикам, что называется в голове не держали мысль о мировых последствиях их поступка. Когда Принцип нажал на курок, он не знал и знать не мог, что подал сигнал (но не более того) к событиям всемирного значения. Террористам было жалко С. Хотек, мать троих детей, а человечество – тем более. Они подняли руку на отдельного человека, «плохого», недостойного жить, символ и причину (как они думали) их бед и страданий. Вспомним и оценим уровень их информации, способности к ее анализу и обобщению – и сразу ясно, что они не могли и помыслить о том, что последовало за их поступком.
Знало ли о покушении руководство «Черной руки»? Несомненно знало и даже фактически готовило, снабдив всем необходимым и обеспечив переход в Боснию. Н.П. Полетика так и писал: «Черная рука», организовавшая сараевское покушение».62
Ю.А. Писарев ставил под сомнение это утверждение, ссылаясь на то, что они совпадают фактически с самооговором Д. Дмитриевича в тюрьме в 1917 г, когда он взял на себя и «Черную руку», и всю вину чтобы обелить правительство. Он, действительно, по меньшей мере, не мешал ни подготовке, ни осуществлению убийства. При строгой дисциплине в организации ее члены – таможенники и пограничники не пропустили бы террористов в Боснию по своей инициативе. Исследователи не упускают того, что признание Дмитриевича могло быть вынужденным и вообще недостоверным. Но факты говорят об определенной причастности «Черной руки» к Сараевским событиям.
С достаточным, казалось, к тому основанием Ю.А. Писарев писал о неучастии руководства «Черной руки» в сараевском заговоре и даже желании Димитриевича остановить террористов, но признал, что какие-то связи с заговорщиками у него все же имелись.63 Л. Кэсселс считает, что нет дополнительных прямых доказательств вины «Черной руки» и ссылается на рассказ пограничника Р. Поповича о том, что «юнцы докучали Димитриевичу, что он не верил в их успех из-за большой охраны». «Получится у них – хорошо, не получится – напугают», – так будто бы рассуждал «Апис».64
Но и руководители «Черной руки» вряд ли понимали и предвидели потрясающие следствия своих действий. Месть обидчику, врагу – это было заложено в их психоменталитете – совпадало с «балканскими традициями». Но вряд ли они сознательно хотели взорвать мир, хотя и готовили австро-сербскую войну. Думается, что дальше этого их воображение не шло. Неискушенные в «Большой политике», ограниченные малой информацией и узким «провинциальным» кругозором офицеров малого государства и его армии руководителя «Черной руки» они готовы были к войнам и авантюрам балканского масштаба, но не более.
Знало ли о готовившемся покушении правительство Сербии? Н.П. Полетика отвечал на этот вопрос утвердительно, ссылаясь на сообщение Вены, что были найдены соответствующие «факты», а так же на «признание» бывшего министра в правительстве Сербии Л. Йовановича и другие источники. «По некоторым частным указаниям Пашич предвидел, что готовится что-то подобное». Наконец, в пользу этого утверждения говорят неожиданные специальные меры сербского правительства, предпринятые в мае-июне 1914 г. (закрытие границы, внимание к «подозрительным» лицам и др.). Наконец, предупреждение (не очень внятное) Вены, оставшееся без ответа.65
Сербский посланник в Вене Йован Йованович 5 июня (почему так рано, за 23 дня до покушения?) предупредил австрийского министра по делам Боснии и Герцеговины Леона Билинского (он же – министр финансов) об «опасной ситуации», видимо имея в виду маневры, где кто-то мог заменить холостой патрон на боевой. (Так понял этот эпизод и писатель В.Пикуль: «Пуля могла вылететь из дула солдатской винтовки»). Билинский никак не отреагировал на это в общем-то неопределенное предостережение.66
Видимо, до правительства Сербии дошли сведения (слухи?) о готовящемся покушении. Ведь существовало Министерство внутренних дел, возможно, какая-то гражданская разведка и контрразведка. Они должны были приметить что-то подозрительное и сообщить Пашичу и, видимо, сообщили (во всяком случае, был отдан приказ перекрыть границу с Боснией и арестовывать «подозрительных» лиц).67
Полетика, однако, считает, что все это делалось, чтобы заранее снять с себя подозрения в причастности к организуемому с его же ведома покушению. Правительство Пашича несомненно знало о существовании целой сети националистических антиавстрийских организаций, их пропаганде и другой деятельности. Итальянский историк Бр. Виджецци пишет о «двусмысленных контактах сербского правительства и тайных сект молодых заговорщиков».68 В Белграде понимали, что авантюра «Черной руки» может дать Австро-Венгрии давно желанный повод для полного разгрома Сербии. Поэтому и пытались намекнуть в Вене о грядущей эрцгерцогу опасности. Но на эти намеки в Вене не обратили никакого внимания. Дальше этих попыток и намеков сербское правительство пойти почему-то не решилось. Полетика думает, что в противном случае оно само дало бы австрийским властям повод к обвинению кабинета Пашича в том, что знает все об организации покушения.69
Но это, конечно, не довод, как и утверждение историка, что Пашич старательно работал по сокрытию всего, что могло доказать, что «некоторые нити покушения» тянутся в Белград.70 В 1930 г. Полетика требовал развинчивать легенду о «маленькой бедной невинной Сербии», обвинял во всем «сербских империалистов», правительство Пашича, сербскую «охранку», с ведома которой разворачивались все события. Намекнул и на бездействие сербского министерства внутренних дел.71 В этих обвинениях Полетика опирался на показание того же Л. Йовановича, искренность которого не без основания подвергается сомнениям. Отметим, что эти обвинения Полетика позже снял, но не все.
Сегодня нет документов и фактов, а, следовательно, оснований утверждать, что правительство Пашича готовило и поощряло покушение на эрцгерцога. «Никогда и никем, - писал Е.В. Тарле, не самый большой поклонник политики Сербии, - не было доказано прямое участие сербских властей в заговоре. Я и теперь это утверждаю».72
Отдельные недисциплинированные государственные чиновники не только знали, но, как мы видим, деятельно помогали в проведении покушения. Среди них были офицеры спецслужб и армии, пограничники и др. Они выполняли распоряжения руководителей «Черной руки» или действовали из собственных антиавстрийских побуждений. Но нельзя возложить их вину на сербское правительство, в том числе и короля, боявшегося войны с Австрией. При дворе и в правительстве Н. Пашича понимали, что в той внутренней и международной обстановке война с Австрией была бы для Сербии самоубийством. Постоянно «задираясь» с австрийцами, сербы не были готовы к войне.
Существует два мнения историков о сербских возможностях воевать. Одни считают, что к лету 1914 г. в Сербии наблюдался экономический рост, победы в 1912-1913 гг. подняли ее престиж и влияние, ее армия считалась одной из сильнейших на Балканах (30 тыс. бойцов в мирное время).73 Она вела активную внешнюю политику, нацеленную на расширение территории, в частности, приобретение выхода к Адриатическому морю.74 «Сербы, - писал один английский автор, - видят себя у ворот Вены».75
Другие авторы указывают, напротив, что Сербия ослабла, что две разорительные войны истощили ее экономику, что армия, понеся большие потери, снизила свою боеспособность. Как бы обобщая современное и будущее положение страны, Н. Пашич говорил: «Страна нуждается в передышке. Сегодня в наших интересах, чтобы Австро-Венгрия существовала бы еще 25-30 лет, пока на Юге не освоено нами все настолько прочно, что эти территории нельзя будет от нас отделить».76 Добавим и неполную готовность к войне России и ее осторожное поведение в этом регионе.