Классовая борьба была еще тем опасна, что в ряде стран совпала с кризисом внутренней политики, усилением борьбы между различными фракциями господствующих классов. Так сложился и стал бурно расти общеполитический кризис, своеобразный и острый.
В канун мировой войны этот кризис охватил Германскую империю. Важной его частью являлся подъем социалистического и рабочего движения. Кульминацией массовых экономических боев стали в 1910 г. забастовки рабочих ряда берлинских заводов. Центром борьбы стали районы столицы, Моабит и Веддинг, населенные рабочими. Осенью 1910 г. они потребовали в связи с повышением цен увеличить их заработную плату, но получили отказ. Тогда они – около 20-30 тыс. человек – вышли на улицу и начали строить баррикады. Вспыхнули уличные бои, шедшие несколько дней. Против рабочих бросили конную полицию и войска, которые начали стрелять. В конце концов стачку подавили, но она страшно напугала капиталистов. Их газеты писали о том, что «Моабит – это начало революции!».7
В марте 1912 г. прошла крупнейшая в то время забастовка 250 тыс. горняков в Руре с требованием улучшить их положение. Хозяева шахт отказались, а власти направили против забастовщиков войска.8 Проходили и другие забастовки, многие из которых завершались кровавыми схватками.
В Германской империи сильно чувствовалось политическое бесправие народных масс, особенно в Пруссии. Реакция проводила атаки на демократические институты, стремясь их ограничить, а то и ликвидировать, в особенности всеобщее избирательное право. Трудящиеся сопротивлялись, проводили митинги, демонстрации, политические стачки. В 1910 г. рабочие провели в Берлине большую демонстрацию с демократическими требованиями. Конная полиция рубила рабочих саблями, устроив германское «кровавое воскресенье». Политические стачки, демонстрации, митинги прошли в Берлине, Киле, Франкфурте-на-Майне, Галле и многих других городах. Некоторые успехи в борьбе за демократию были отмечены в Пруссии и Саксонии.9
Большим достижением рабочего класса и всей демократии Германии явился успех социал-демократов на последних предвоенных выборах в Рейхстаг в 1912 г. Они собрали более 4 млн. голосов (34,8 %) против 1,7 млн. (23 %) в 1893 г. и провели в Рейхстаг 110 депутатов. Мест и голосов было бы больше, если бы не мажоритарная система выборов. Теперь СДПГ имела самую большую фракцию в парламенте.10 Это вызвало страх и большую тревогу в «верхах» и желание «остановить» рабочих.
После выборов 1912 г. эти реакционные стремления усилились. Одновременно в стране начали сгущаться националистические и шовинистические настроения. Под девизом патриотизма они начали охватывать массы трудящихся, что вызвало начавшийся экономический кризис в ряде отраслей стачечного движения в 1912-1914 гг. Военные заказы вызвали оживление экономики и увеличение заработков. Сказалось и усиление влияния оппортунистических элементов в рабочем, прежде всего профсоюзном движении. Особенности германской промышленности создавали возможности для выделения и роста «рабочей аристократии», ее влияния в профсоюзах и социалистической партии. Профсоюзные вожди искусно срывали наиболее крупные и острые забастовки, призывая к «сотрудничеству классов». Этим особо отличался лидер германских профсоюзов, председатель Генеральной комиссии (объединения) германских профсоюзов, социал-демократ и депутат рейхстага Карл Легин.
И все же германское рабочее и социалистическое движение представляло большую опасность для правящих кругов. Они страшились их, боялись выступления профсоюзов и СДПГ против милитаризма и войны. Показательным являлся эпизод, о котором рассказывал Б. Бюлов. В самый канун объявления войны России он зашел в кабинет канцлера Т. Бетман-Гольвега, который торопил своих сотрудников, рывшихся в толстых юридических справочниках, чтобы найти оправдание началу войны. Когда Бюлов спросил канцлера о причинах такой спешки, тот ответил: «Иначе я не заполучу социал-демократов».11германский пролетариат и его партию должны были считать одним из самых подходящих средств для этого. В самих «верхах» обострились противоречия по важнейшим вопросам внутренней политики, в частности, между полуфеодальной группой «аграриев» и силами, представлявшими финансово-промышленную буржуазию.
Накануне войны усилились столкновения внутри господствующих классов по вопросам рабочей политики, тарифов, налогов, выборов. Они приняли самые резкие формы. После отставки Бюлова распался «готтентотский» или «бюловский блок». К власти пришел канцлер Теобальд Бетман-Гольвег - бесцветный исполнитель и бесхарактерный политик. Негативные, критические с иронией и даже сарказмом оценки Бетман-Гольвега стали важным местом в нашей литературе. В «Истории дипломатии» об этом написано, что назначение его на пост канцлера было ошибкой Вильгельма II, ибо трудно было сделать менее удачный выбор в то время. Германии был нужен умный и гибкий дипломат, в вместо этого во главе правительства был поставлен посредственный бюрократ. Новый канцлер был усердным и знающим чиновником. Отличительными его чертами были педантизм и отсутствие гибкости. Бетман был лишен политического чутья и при этом чрезвычайно нерешителен. Он вечно колебался. «Сегодня папа менял свое решение только три раза», - иронически заметил его сын.12 Е.В. Тарле был краток: «Бетман-Гольвег, исполнительный бюрократ, лишенный каких бы то ни было дипломатических талантов, лишенный даже бойкого и быстро схватывающего ума князя Бюлова, - одна из тех посредственностей, которыми окружал себя Вильгельм».13 Зато английские историки (Г. Никольсон, Дж. Гуч) считают Бетмана «великим европейцем», совершенно чистым в моральном отношении. В трудах Гуча германский канцлер предстает «пацифистом первого ранга», который читал Платона в подлиннике и играл перед сном сонаты Бетховена.14
Такой деятель стал канцлером Германии.
Его правительство опиралось на блок Партии центра и консерваторов, он был прозван «черно-голубым» (соединение черных ряс попов и «голубой» крови аристократов). После неудачи во втором марокканском кризисе в Германии усилилась подготовка к войне, что требовало больших средств. Правительство решило ввести новые налоги, в том числе на наследство. Но аграрии-помещики и консерваторы решительно отвергли этот налог, который затрагивал их богатство. В результате их сопротивления новые налоги не были внесены в рейхстаг до 1913г. Чтобы подавить оппозицию, Бетман-Гольвег пригрозил реформой прусской избирательной системе, самой реакционной и архаичной. Правые ответили призывом вообще отменить всеобщие выборы и установить режим диктатуры, что было поддержано Вильгельмом II и его окружением.15 Бетман стал лавировать межу правыми и левыми (социал-демократами), тем самым вызывая критику с обеих сторон и обвинения в слабости власти.
Под давлением критики Бетман-Гольвег не раз собирался уйти в отставку и в марте 1912 г. подал заявление. Появилась угроза правительственного кризиса в канун войны. Канцлер все же остался, но в ноябре 1913 г. его кабинет получил вотум недоверия.16 Острый политический кризис усиливал безудержный подъем милитаризма, шовинистической пропаганды и требования войны с одной стороны, и антивоенные выступления масс с другой.
Одним из проявлений назревавшего политического кризиса было резкое обострение национальных противоречий. Нарастало сопротивление немецкому гнету польских трудящихся, борьбы против онемечивания и подавления их национальной культуры. Глубокое недовольство режимом «дворянско-прусской сабли» расширялось в Эльзасе и Лотарингии. Здесь царил произвол прусской военщины. Возмущение населения нашло выражение в так называемом цабернском инциденте в 1913 г. Население этого эльзаского городка постоянно враждовало с немецким гарнизоном. После стычки между ними германский офицер лейтенант фон Форстнер ударил саблей эльзасца, калеку-сапожника, и сказал при этом сказал, что если на немецких солдат полезут жители, то надо «приколоть эту сволочь» и что он даст за каждого заколотого по 10 марок (инцидент этот описывают по-разному в разных книгах). Население взбунтовалось, бросало камни в немецких солдат, которые набросились на эльзасцев, арестовывали и сажали в тюрьму по приказу полковника Рейтера, одобрившего поступок лейтенанта. Против обоих офицеров началось судебное расследование, но они не пострадали. Вопрос перенесся в Рейхстаг, который осудил военных и правительство за бездействие. Прогрессивные элементы в Германии протестовали и были возмущены. Бурные антигерманские выступления прошли в Эльзасе и Франции. Весь мир с осуждением отнесся к выходке немецкой военщины. Зато Кронпринц (наследник) императора дал приветственную телеграмму военным, в которой значилось: «Напролом!»17
Инцидент «помог» оппозиции выразить недоверие правительству и способствовал углублению острого политического кризиса.
Острейший политический кризис охватил перед войной Австро-Венгрию. В стране обострились все противоречия. Классовая борьба приобрела резкие формы. Рабочие шли на отчаянные битвы, ибо жизнь их становилась нестерпимо тяжкой ввиду роста цен и общего ухудшения жизненных условий. Классовая борьба в период 1911-1914 гг. стала особо жестокой и кровавой. Росли и репрессии.
В Европе произошел ряд столкновений рабочих с полицией и войсками (в Дрогобыче, Вене, Будепеште) под лозунгом борьбы с дороговизной. Каждый раз убивали и ранили десятки рабочих. В мае 1912 г. началась всеобщая забастовка венгерских рабочих с требованием всеобщего избирательного права. Войска разогнали стачечников, убив семь человек. Такая же стачка готовилась и в 1913 г. В Австрии в 1913 г. произошло 430 стачек с участием 40 тыс. человек. В Вене борьба дошла до баррикадных боев.18 Классовые бои дополняли и еще больше обостряли национально-освободительное движение, создавая такой узел социальных противоречий, развязать который, по общему мнению руководящих кругов Дунайской империи, могла только война, причем, немедленная.