Этот тезис не получил полного развития, но и не был забыт. В учебнике для вузов 1973 года он был выражен так: «С 1911 г. опасность войны возникала буквально ежегодно, и не успевала утихнуть одни международный кризис, как уже начинался другой. К вырастанию военной опасности наряду с развитием империалистических противоречий вело обострение внутреннего положения в империалистических государствах и усиление национально-освободительной борьбы в колониях».2
Е.В. Тарле в своей яркой манере по-своему выразил эту мысль: «Агадир – событие, которое как можно ярче осветило бездну, на пороге которой стояла Европа... Агадирское дело нанесло вообще европейскому миру новый и очень тяжелый удар».3
Дипломатично осторожно и не очень четко значение Агадирского или второго Марокканского кризиса указано в истории дипломатии, где говорилось: «Пожалуй, ни один международный кризис предшествовавших лет, не вызывал такой волны шовинизма, как агадирский инцидент». И далее: «Одним из важнейших последствий Агадира была целая серия мероприятий по усилению вооружений, проведенных всеми великими державами с начала 1912 г. по лето 1914 г.».4 Авторы «истории Первой мировой войны» поставили события 1911 г. в один ряд с другими кризисами (1905 г. и т.д.).
Но они отмечают, что "Агадирский кризис" 1918 г. был особенно острым. В другом месте указывалось, что Марокканский кризис был в числе главнейших кризисов в международной политике великих держав.5 Зато немецкий ученый А. Норден пишет прямо и недвусмысленно, что Марокканский кризис 1911 г. оказался решающим этапом на пути, который привел к мировой войне 1914-1918 гг.6 В Истории Германии подчеркивалось, что начиная с 1911 г. один европейский конфликт непрерывно следует за другим,7 а в истории Франции утверждалось, что Агадирский кризис вызвал во всех странах огромную волну шовинизма и особенно усилил гонку вооружений. Он усилил международную напряженность.8 На особое место Агадирского кризиса обратили внимание и многие зарубежные историки (Р. Жиро, например). Кризис, по их мнению, и его прямые последствия рассматриваются как крайний рубеж, когда окончательно определились союзы и их стратегия.9
Приведенные выше высказывания представляют, как нам кажется, достаточно прочное основание для выделения в отдельный период 1911-1914 гг., а этот период оказался своеобразным финишем в развитии обострившихся до крайности международных противоречий и четко зафиксированного противостояния военных блоков. Финалом бешеной гонки вооружений и готовых взорваться внутри общественных противоречий, решение которых зашло в тупик. Все усилия решит внутренние противоречия, остановить неумолимо нараставший социальный взрыв потерпел неудачи. Европа вступила в общеполитический кризис, который за три года довел общественную «температуру» до крайней черты, где был один выбор: либо революция, либо война.
В этот период достигла самых «высоких нот» пропаганда национализма и шовинизма, милитаризма и нужности войны. Фактически два с половиной года оказались рубежом, за которым Европу ждала война. К этому вело длительное развитие противоречий европейских стран, внутренних и внешних. И вот бурный, стремительный финиш - впереди может быть только страшная кровавая схватка, битва не на жизнь, а на смерть.
Событием, которое обозначило наступление этого периода явился второй Марокканский (Агадирский) кризис, вновь столкнувший Германию и Францию и едва не вызвавший общеевропейскую войну.
Марокко давно привлекло германских империалистов богатством своих ресурсов и выгодным военно-стратегическим положением. Потерпев неудачу в своих притязаниях на Марокко в 1905-1906 гг., Германия попыталась вновь получить контроль над этим формально независимым государством, используя то обстоятельство, что там в 1908 г. возникли волнения, затронувшие иностранцев. Инцидент разбирался в Гаагском трибунале (решение в пользу французов), и в 1909 г. все, казалось, завершилось соглашением Германии и Франции.10
Но Франция под предлогом защиты своих граждан ввела в мае 1911 г. войска в марокканскую столицу г. Фес. В Берлине поняли, что опоздали, и решили потребовать компенсацию в виде солидной прирезки к германскому Камеруну. Германские газеты решительно требовали не уступать. Было решено взять французов на испуг. 1 июля 1914 г. в марокканской бухте Агадир неожиданно появилась немецкая канонерская лодка «Пантера» (отсюда выражение: «Прыжок «Пантеры»).11 Позже ее сменил крейсер "Берлин" и другая канонерка. Газеты сравнивали «Прыжок» с Эмской депешей Бисмарка.12 (Канонерская лодка - небольшой неглубоко сидящий военный корабль, вооруженный пушками, иногда большого калибра для действия у берегов и мелководье). Полагая, что французы напуганы «прыжком «Пантеры», немецкое руководство заявило, что соглашается отдать Марокко Франции и Испании, но взамен хочет получить все французское Конго. Премьер Ж. Кайо повел было переговоры, но в итоге потерпел неудачу. Франция категорически отказалась уступить. "В воздухе запахло порохом". Обе стороны принимали военные меры.13 Германия была готова напасть на Францию. Но 21 июля британский канцлер Казначейства, министр финансов, Д. Ллойд Джордж выступил на официальном обеде с традиционной речью по внутренним вопросам. Но в ней неожиданно нашлось место для мировой политики. Ллойд Джордж заявил, что ради поддержки своего престижа и в силу обязательств Англия не остановится перед войной.14 Во всех столицах это поняли как намерение защищать Францию. Английскому флоту дали приказ о боеготовности.15 Не приказ о боеготовности. Но будучи не готова к войне с двумя противниками, Германия была вынуждена на глазах у всего мира отступить. Осенью 1911 г. немцы и французы подписали соглашение. Марокко перешло к Франции, установившей над ним протекторат, немцы же получили меньшую, к тому же болотистую часть Конго - 250 кв. км, как придаток к германскому Камеруну.16 Внешне все выглядело пристойно: "простой обмен" территориями, взаимные уступки. Но на деле это был последний компромисс двух держав. В обеих странах произошел взрыв шовинистских воинственных настроений и ненависти к врагу. В Берлине осознали, что потерпели поражение. «Общественное мнение», прежде всего Пангерманский союз, то есть круги, которые считали, что «Марокко стоит войны», были потрясены и возмущены. Они не могли простить правительству и даже Кайзеру их позорного отступления. Рейхстаг выслушал сообщение канцлера о Марокканских делах в полном молчании, зато гремела и бушевала шовинистская пресса.17
Русский министр иностранных дел С.Д. Сазонов позже отметил, что столкновение Германии и Франции в 1911 г. было не менее опасным, чем Австрии и Сербии в 1914 г. (Последнее повлекло за собой мировую войну). Но тогда Англия спасла мир, проявив твердость.18
В том же году Германия получила еще один удар. Ее союзник Италия, тайно обеспечив согласие Англии, Франции и России, в сентябре 1911 г. напала на Турцию, а в конце 1912 г., разбив турецкие войска, захватила две североафриканские провинции Османской империи - Триполитанию и Киренаику, образовавших итальянскую колонию Ливию.19 Это происходило в то время, когда Германия все глубже «осваивала» турецкие ресурсы и укрепляла свое военно-политическое присутствие в Турции. Но международная ситуация опять сложилась так, что воевать ради турок Германия не могла и снова отступила.
Произошедшие события были знаменательными тем, что Антанта не позволила Германии «обидеть» Францию. Зато Германия не смогла защитить возможного союзника, Турцию, и заодно убедилась в коварстве Италии, формально состоявшей с Германией в одном союзе. Призрак международной изоляции Берлина явственно обнаружился в конце 1911 г. Влияние Германии в мире с этого момента упало, перспективы ее омрачились. Германия лихорадочно старалась исправить положение, ускорив подготовку к военному решению «всех проблем». 1911 год показал и еще одну важную черту мировой политики: уступки, компромиссы, переговоры не приносили успеха, не смягчали противоречий. Наоборот, борьба за передел мира ожесточилась. Столкновение двух блоков неминуемо приближалось. Об этом говорили и события следующего 1912 г., когда началась первая Балканская война.
Обстановка на Балканах характеризовалась к тому времени ростом напряженности отношений балканских государств с Турецкой империей. Младотурецкая революция не изменила политику империи, но поведала ослабление самой империи. С другой стороны, опираясь на прямую поддержку (в том числе поставки нового оружия), Сербия, Греция, Болгария, Румыния, Черногория укреплялись и готовились к борьбе с ненавистным угнетателем.
Великие державы внимательно следили за делами на Балканах и действовали там сообразно своим интересам. Россия, для которой этот полуостров имел военно-стратегическое значение как плацдарм для контроля проливов, старалась сплотить славянские государства и добивалась создания антитурецкого балканского союза. После долгих трудных переговоров в марте 1912 г. был подписан сербо-болгарский договор, намечавший в общих чертах раздел турецких владений.20 К ним примкнули Греция и Черногория. Образовался союз балканских монархий в целях разгрома Турции, освобождения Балкан от ее ига. Одновременно в целях раздела владений наносился удар по остаткам феодализма и абсолютизма, опиравшихся на турецкое владычество. Будущая война между Турцией и балканским союзом с самого начала со стороны союза носила национально-освободительный характер. Ее спровоцировала турецкая политика на Балканах.21