Идея демократического транзита постепенно приобретает все большее тилологическое сходство с широко популярными когда-то в нашей стране концепциями продвижения к коммунизму. Идеального состояния (в нашем случае – консолидации демократического режима и превращения либеральных норм в основные “правила игры”) достичь никак не удается, не видно даже приближения к нему. Осознание этого факта побуждает исследователей к поиску таких моделей, которые бы фиксировали промежуточные “станции” на пути к консолидированной демократии. В этом плане весьма интересна классификация, предложенная Т.Байхельтом. По заключению этого автора, в Польше, Словении, Чехии, Венгрии и прибалтийских республиках действуют формально демократические режимы; в Болгарии, Македонии, Молдове, Румынии – переходные; в России, Словакии и на Украине – минимально демократизированные, а в Албании, Беларуси, Хорватии и Югославии – автократические [89][Beichelt 2001].
В отечественной политологии все большее распространение получает определение российского политического режима как гибридного, сочетающего в себе элементы как авторитаризма, так и демократии[90] [Шевцова 1999; Гельман 1999 и др.]. При этом отмечается, подобная “гибридность” характерна не только для России в целом, но и для большинства ее регионов[91] [Гельман, Рыженков, Бри (ред.) 2000]. В данной связи одна из актуальных задач, встающих перед политологами, заключается в том, чтобы проследить специфику российского гибрида и его региональных разновидностей, выявить их политическое “качество” и возможные направления последующих трансформаций.
При оценке перспектив России на дальнейшую демократизацию или хотя бы на сохранение минимально демократического режима следует учитывать особенности ее федеративного устройства. В условиях, когда нашей стране, подобно другим постсоциалистическим странам, приходится одновременно осуществлять политические (формирование демократических институтов) и экономические (создание рыночной экономики) реформы, стараясь не допустить эффекта их взаимной блокады, неотрегулированность федеративных отношений создает множество дополнительных проблем. Ни для кого не секрет, что применительно к целому ряду субъектов РФ еще рано говорить даже об электоральной демократии. Более того, татарстанская, башкортостанская, калмыцкая, мордовская, саратовская и аналогичные электоральные аномалии разрывают единое политическое пространство России и тормозят проведение в ней демократических преобразований.
Казалось бы, ни Конституция РФ (несмотря на заметный перевес в сторону исполнительной власти), ни другие российские законы не создают никаких формальных предпосылок для установления в стране (или в ее регионах) авторитарного режима. Тем не менее, как показывают многочисленные книги и статьи об авторитарных ситуациях и авторитарных тенденциях в современной России и ее субъектах, реальные политические практики пока отнюдь не соответствуют законодательным нормам нашего государства. Разрыв между ними во многом объясняется тем, что в 1990-е годы федеральный центр в лице президента, парламента, верховного и конституционного судов, органов правопорядка и других институтов власти не проявлял достаточной воли и настойчивости в пресечении “локальных авторитаризмов” и/или не обладал необходимыми для этого ресурсами. С приходом к власти В.Путина тенденция к восстановлению конституционных демократических норм вроде бы начала набирать силу, но ее “кристаллизация” идет весьма непоследовательно. Стратегические интересы развития демократии в России по-прежнему нередко приносятся в жертву тактическим политическим выгодам во взаимоотношениях с руководителями отдельных регионов.
С началом путинских административных реформ (создание федеральных округов, укрепление “вертикали власти”, расторжение заключенных в период ельцинского правления двусторонних договоров между Центром и рядом регионов и т.д.) научный интерес к региональной проблематике не то чтобы ослаб по сравнению с 1990-х годами, но заметным образом изменился. Угроза дезинтеграции России, о которой много говорилось и писалось в минувшее десятилетие, как будто перестала быть актуальной. Однако не является ли послушание присмиревшего регионального начальства новому президенту очередной фикцией, за которую придется расплачиваться, когда системный кризис, в котором уже много лет находится Россия, вновь усилится? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо иметь четкое представление о том, в каких условиях проходят региональные выборы, к чему приводит смена власти в субъектах РФ и каковы возможности развития там демократических институтов.
Итак, в декабре 2001 г. на выборах главы Республики Коми (РК) инкумбент Ю.А.Спиридонов потерпел поражение от своего основного противника – председателя Государственного Совета РК В.А.Торлопова. Ход и результаты этих выборов уже достаточно подробно описаны [92][см. Ковалев 2002; Борисов, Юшкова 2002], поэтому здесь уместно обратиться к главному, с точки зрения перспектив российской демократизации, вопросу: означала ли смена власти в регионе лишь победу одной из группировок представителей власти, бизнеса (и, как это часто бывает, криминала) либо можно говорить о реальной трансформации существующих там политических институтов?
В 1990-е годы в Коми действовал политический режим с ярко выраженными авторитарными чертами: долгое время не проводились выборы в органы местного самоуправления, наблюдался существенный перекос в сторону исполнительной власти в ущерб представительной, общественные организации и отделения политических партий чаще всего играли сугубо декоративную роль, монополия на власть со стороны Ю.Спиридонова и его группировки казалась незыблемой. Описывая и анализируя этот режим[93], мы пришли к заключению, что его демократизация возможна лишь при условии раскола в региональной элите, если, конечно, он примет не “подковерный”, а публичный, политический характер. Такой раскол и произошел в РК, когда спикер республиканского Законодательного собрания осмелился бросить вызов главе республики, волю которого он до этого послушно проводил. Данный поворот был в значительной мере обусловлен переменами на федеральном уровне и изменением характера отношений с крупным бизнесом (республиканская администрация обладает заведомо меньшими ресурсами, чем “ЛУКОЙЛ”, проникший в республику в конце 1990-х годов). Шанс на смену власти был использован, но имела ли место (а если нет, то насколько вероятна) смена регионального политического режима? Как скажется на ситуации в республике утверждение в Центре “сильной руки”?
Да, сегодня заметно стремление федерального Центра восстановить свой контроль на всей территории страны, и пока нет оснований ожидать, что он откажется от этого курса. Более того, не вызывает сомнений, что ключ к преодолению авторитарных тенденций находится в руках федеральной власти. Но каков будет характер восстановления приоритета федеральных законов над региональными, какое место будет отведено гражданам в процессе реформирования – все это во многом зависит от положения дел на местах.
Рассматривая перспективы преодоления в регионах рецидивов авторитаризма, следует проводить четкое различие между регионами с авторитарными режимами и теми, где налицо авторитарная ситуация. В первом случае трансформация режима посредством выборов вряд ли возможна, так как итоги последних будут заведомо сфальсифицированы; во втором она вполне реальна – в случае поражения “инкумбента” и местной “партии власти”. Кампания по избранию главы республики Коми в 2001 г., как уже отмечалось, дала именно такой результат.
Теоретически смена авторитарного лидера может происходить по двум сценариям, одним из которых является “наследование”, а другим – “смещение”. Рано или поздно власть переходит в другие руки, но в ряде субъектов РФ сложилась такая ситуация, когда появление нового лидера связано с развитием скорее “естественных”, нежели политических процессов. Собираясь покинуть свой пост, авторитарные лидеры стремятся передать власть в “надежные руки”, не в последнюю очередь и для того, чтобы избежать уголовного преследования. Гипотетическая возможность “наследования” существовала и в Коми, но важнейшим фактором, воспрепятствовавшим ее воплощению в жизнь, послужила, на наш взгляд, предыдущая кампания, “репетиция". На выборах главы республики в 1997 г. Ю.Спиридонов, безусловно, доминировал над своими соперниками. Но уже тогда у него был настоящий конкурент в лице депутата Госдумы, коммунистки Р.Чистоходовой. Она боролась изо всех сил, и чтобы ее остановить, потребовалось привлечение немалых ресурсов. Наличие реальной, пусть и слабой, конкуренции – залог будущей демократизации.
В Коми удалось победить противнику инкумбента, и эта победа привела к возникновению так наз. поставторитарного синдрома, сопряженного с усилением дезорганизации и ростом политической неопределенности. Как справедливо отмечает В.Гельман, “процесс перехода связан с отсутствием консолидации политического режима, т.е. с действиями одних акторов по изменению тех или иных его элементов против воли других акторов... В рамках консолидированного режима элементы определены более или менее однозначно; конфликт в процессе перехода ставит эту однозначность, как минимум, под сомнение. Иначе говоря, важнейшей характеристикой перехода, выделяющей его среди других изменений политического режима, является неопределенность элементов политического режима в процессе перехода... (курсив мой – В.К.). Рост неопределенности в процессе перехода влечет за собой нестабильность и затягивание процесса перехода. В такой ситуации действия акторов, направленные на сохранение либо изменение политического режима... могут дать весьма противоречивые эффекты” [Гельман и др. 2000: 34-35] .