Хорошо подготовленная советская делегация начала свое дипломатическое "наступление" на немцев издали. Сначала она отправилась в Ригу, где проходила трехдневная конференция Советской России, Латвии, Польши и Эстонии. Конференция дала некоторый положительный результат для России, ослабив антисоветские силы в Прибалтике4.
30 марта 1922 года делегация выехала из Риги и в час дня 1 апреля прибыла в Берлин. Это было в субботу. На вокзале ее встречал зав. восточным отделом германского МИД А. Фон Мальцан, который сообщил огорчительную весть. Вирт и Ратенау могут встретиться с русскими не ранее понедельника, т.е. 3 апреля. Пропал целый день, воскресенье, который советские дипломаты хотели использовать для переговоров, рассчитывая завершить их до 4 апреля. Это подтверждало мнение, высказанное в делегации раньше, что немцы до Генуи вряд ли пойдут на соглашение и вряд ли начнут сразу переговоры1.
Мальцану тут же заявили, что необходима встреча, и немедленно, с Виртом и Ратенау, чтобы сделать "важные предложения" о принципах советско-германского договора2. Мальцан повторил, что оба деятеля в воскресенье заняты, а ему поручено провести предварительную беседу. Как пишет Ахтамзян, Мальцан, "проявляя дипломатическую гибкость", "утешал" русских делегатов сообщением о готовности немцев к уступкам и о том, что Ратенау готовится "торжественно заявить" о передаче РСФСР здания бывшего царского посольства в Берлине3.
В воскресенье 2 апреля в гостинице "Эспланада" состоялась встреча Г.В. Чичерина и А. Мальцана. Разговор сразу же пошел вокруг одного из самых острых вопросов - компенсации убытков от национализации германского имущества в России. Мальцан долго упирался, говоря о возможности компенсировать эти убытки, и не только немцам. Под конец разговора он стал проявлять некоторую склонность к компромиссу. Ничего решающего эти разговоры, сообщал позже Е. Пашуканис, разумеется не дали4.
Вечером 1-го апреля состоялось совещание советской делегации с участием Радека, Стомонякова и Пашуканиса. Было решено разделить переговоры о политическом признании, т.е. о договоре от переговоров о возможном займе для РСФСР. В политическое соглашение надо включить возобновление дипломатических отношений и полный взаимный отказ от претензий, в том числе от всяких претензий частных лиц по убыткам, нанесенным им в России в ходе национализации5.
В проекте, предложенном Мальцаном в феврале, этот вопрос был оставлен открытым, но Германия оставляла за собой на будущее время право наибольшего благоприятствования. Одновременно Мальцан предлагал в секретном протоколе всячески ослабить это право возмещения убытков, сведя его фактически на нет6. В этой форме соглашение было для РСФСР совершенно неприемлемым, так как весь политический смысл его для нас заключался именно в отказе хотя бы одного государства от претензий по национализации. С другой стороны, в этом же пункте следовало ожидать наибольшего сопротивления германского правительства.
Только на следующий день, в понедельник 3 апреля, начались серьезные переговоры с немецкими лидерами. Г.В. Чичерин уже из этого сделал категоричный вывод, что "германское правительство желает перед нами разыграть комедию страстного желания соглашения с нами, а в действительности будет устраивать так, чтобы соглашения не было"1.
В ходе встречи обсуждался уже советский протокол (проект) о соглашении Германии и РСФСР, состоявший из трех статей. Их содержание сводилось к следующему: РСФСР отказывается от претензий к Германии по 116-ой статье Версальского договора, а Германия отказывается от требований компенсации в связи с национализацией. Советская Россия не будет никому платить подобной компенсации. Все отношения будут урегулированы на основе взаимности. Немедленно возобновляются дипломатические и консульские отношения между странами, которые будут представлять льготы одна другой и их гражданам. Договор желательно подписать тут же2.
Первые переговоры Чичерин провел утром 3-го апреля с Виртом, который беседовал "добродушно и сочувственно", но отвечал уклончиво и в общей форме3. Днем состоялись длительные беседы с В. Ратенау, в ходе которых в полной мере проявилась склонность последнего продолжать, как выразился Ахтамзян, "сложную дипломатическую игру", спекулируя на противоречиях России с Западом, который, как предполагалось, враждебно встретит ее в Генуе. Он отстаивал идею консорциума, хотя уже осознал, как думает Ахтамзян, что план был нереалистичным и не мог служить основой для сотрудничества двух стран4.
Ратенау, писал Чичерин, говорил бесконечно долго, очень красивым, приятным баритоном и с явным наслаждением прислушивался к собственному голосу. Он изливался в дружественных чувствах, очень много говорил о недоразумениях, … в основных же вопросах он оказался по существу совершенно несговорчивым при изобилии дружеских фраз5. Сначала говорил о консорциуме, который Чичерин считал враждебным шагом против России, а Германию - орудием этого консорциума для эксплуатации России. Ратенау отвечал, что Германия уже связана переговорами о консорциуме и не может ни в коем случае выйти из него, но может дать обязательство, что не будет действовать в его рамках без предварительного согласия России. Он хотел бы за это обязательство получить компенсацию, правда, какую, он еще не знает6.
Позже на официальном завтраке Вирт и Ратенау приоткрыли свои карты, пишет И.И. Минц, предложив зафиксировать следующее соглашение: Германия отказывается от возмещения убытков, причиненных ей революцией, исходя из того, что Советская страна не будет платить за такие убытки и другим государствам. Однако в секретном добавлении должно быть сказано, что в случае, если Россия даст другой державе денежное вознаграждение за эти убытки, то будет пересмотрен и вопрос о Германии1. Также Ратенау заметил, что компенсацией Германии могло бы быть право Германии на первоочередность предлагаемых Россией концессий. Но, отметил Чичерин, это было брошено вскользь, во время завтрака, и потом Ратенау к этому не обращался2. Затем бурно обсуждался вопрос о возможных компенсациях немцам за убытки по социализации, и тут Ратенау стал пугать Чичерина отказом рейхстага одобрить соглашение, если этот вопрос не будет решен положительно. На торжественном завтраке, устроенном Ратенау в честь советской делегации, он пообещал вернуться к переговорам. Однако все оставались в парадном зале, где было много гостей. Затем был подан чай и разговор не продолжился. В конце завтрака Ратенау "еще раз подсел" к Чичерину и предложил компромисс: в договоре будет сказано, что Германия отказывается от возмещения убытков по национализации, а РСФСР не будет платить за такие убытки всем другим. Все это делали, заключил Чичерин, для того, чтобы в момент Генуэзской конференции иметь прецедент в форме образца договора об отказе от компенсации за национализацию собственников3. Но германские представители упорствовали. Они, считал Чичерин, не хотели подписывать договор с Россией и секретное добавление, а собирались только парафировать, т.е. подписать инициалами полномочных представителей каждой стороны в знак согласия текста договора. Это не было обязательным этапом и означало лишь намерение немцев не подписывать в Берлине уже согласованный договор4.
Стало совершенно ясно, из Берлина сообщал советник представительства РСФСР Пашуканис, что сейчас, до Генуи, на подписание договора немцы не пойдут, что в их интересы не входит лишь создание видимости русско-германского соглашения5.
Немцы ухватились за вопрос о национализации в России, сделав его главным предметом торга, своего рода искусственным препятствием. Они увязывали его с принятием в рейхстаге возможного соглашения, которое не прошло бы, как они утверждали без решения этого вопроса. Выдвигая его вперед, они явно показывали, что не торопятся и не будут подписывать какое-либо соглашение до конференции в Генуе. Но и советская делегация считала этот вопрос весьма важным, ибо согласие Германии отказаться от претензий по национализации дало бы РСФСР возможность отказать в этих претензиях и другим державам.
Советская делегация сосредоточила свои усилия на попытках подписать все же соглашение еще до отъезда из Берлина. Е. Пашуканис сообщал, что этот вопрос поднят был на завтраке у Ратенау и в беседах, занявших почти весь день 3-го апреля - с 10 до 17 часов вечера. В разговоре с Ратенау, писал Пашуканис, компромиссная формула начала принимать довольно определенные и правильные для нас очертания, а именно: в соглашении должно быть сказано, что Германия отказывается от претензий, вытекающих из национализации, при условии, что мы отклоняем таковые же претензии других государств. В тайной же статье будет заявлено, что если Россия примет однородные претензии какого-либо третьего государства, то с Германией вопрос будет решаться особо. "На основании достигнутого с Ратенау такого рода устного соглашения, нами в тот же вечер был изготовлен соответствующий проект. За основу взяли мальцановский протокол с необходимыми изменениями. Было добавлено, что Германия обязуется принимать участие в отдельных операциях интернационального консорциума в России по соглашению с РСФСР и заявляет, что готова работать в России и независимо от консорциума"1. Проект позже лег в основу Рапалльского договора. Лишь одна статья не была включена и стала позже предметом обмена нотами, за ее основу был взят измененный проект Мальцана2.